Девочка со спичками

Всю свою жизнь Лиз была ужасно неугомонной. В детстве она прыгала на улице через скакалку, уворачиваясь от тычков бесчисленных братьев и сестер; сама Лиз была средним ребенком, маленьким и тощим, любившим постоянно щипать младших детей за спиной матери. В школе на уроках арифметики девочка неряшливо царапала чернилами цифры, но на детской площадке никто не мог выиграть у нее в классики. А в дождливые дни, когда ей приходилось сидеть дома, Лиз держала руки над пламенем свечи, опуская их все ниже и ниже, пока не сдавалась сама или одна из старших сестер не останавливала ее. Лиз любила наблюдать за огнем: он был единственным, кто двигался так же быстро, как она сама. Никто не был удивлен, когда Лиз попала в тюрьму. «Все и должно было так закончиться, - повторяли ее тетушки, покачивая головами, пока мать девушки разливала им чай. – Слишком порочна, да и вела себя, как мальчишка. Ты не должна винить себя, дорогуша». Мама Лиз лишь напряженно улыбалась и рассказывала им, как дочь подожгла матрас брата, когда ей было всего двенадцать. Все остались целы, и Лиз клялась, что это было случайно, но эта история звучала особенно нелепо, когда девушку обвинили в убийстве. Так и началась жизнь Лиз как узницы каземата убийц. Она не была элегантной и отстраненной, чтобы считаться первоклассной леди – ею была Анни. Она раздражалась по пустякам и не могла казаться угрожающе стойкой, как Джун. Никто не мог сразить и Велму Келли, королеву каземата, известную танцовщицу. Будучи чересчур циничной и жестокой, Лиз не могла позволить себе выглядеть милой стервой – эта роль досталась Моне – или сыграть невиновную, потому что приговор ей уже вынесли. И Лиз стала сукой. Другие заключенные могли заметить ее издалека, ругавшейся через слово, с коробком спичек в одной руке и сигаретой во рту. Черты девушки, всегда слишком резкие, за месяцы заключения стали куда острее и угловатее. Ее волосы, никогда не выглядевшие красиво, стали тонкими, сальными и непослушными. Лиз не была симпатичной - в тюрьме никто не оставался симпатичным больше года – но она впечатляла. Более слабые девушки осторожно обходили ее стороной, не желая становиться жертвами печально известных вспышек гнева Лиз. Сильные девушки уважали ее, как одну из самых привилегированных узниц, и делились с ней сигаретами (было бы неразумно не делать этого). Иногда некоторые пытались побороться, думая, что она может лишь болтать, но их быстро ставили на место точно выверенным ударом по лицу. Лиз стала известна, как яростная, вспыльчивая, твердая девушка, и она носила эти прозвища с гордостью, зажигала спички и швыряла их на пол, почти не задумываясь, куда они упадут. Иногда кто-нибудь из надзирателей требовал тушить спички, пока они тлели, но Лиз была любимицей Мамы, так что эти замечания были редкими, и стены камеры девушки почернели от сажи. - Она чокнутая? – прошептала Моне одна из новеньких, - Я слышала, что у нее съехала крыша. - Не, Лиз не чокнулась, - хихикнула Мона. – Она просто жутко сердится. - Она застрелила парня за то, что он жевал жвачку! - Да, она именно такая. И он не жевал, а чпокал. За убийство Берни Лиз дали двадцать лет. Она едва избежала петли – ее спасла своего рода лазейка в законе и судья, которому нравились хорошенькие девушки. Лиз уже отсидела три года и была уверена, что сходит с ума. Она была не из тех, кто будет спокойно отсиживаться в холодной камере и ждать, пока ее выпустят стервозной и злой женщиной среднего возраста. Ей было всего двадцать два, когда она попала в тюрьму графства Кук, а, когда она выйдет, то уже разменяет пятый десяток. Еще семнадцать лет. Семнадцать гребаных лет! Лиз закусила губу и швырнула к стене сразу несколько спичек. Они вспыхивали с приятным шипением и обжигали пальцы, когда девушка держала их совсем близко к лицу в надежде увидеть хотя бы призрак свободы. Как девчонка в той сказке, над которой она так смеялась. - Лиззи, дорогая, - поинтересовалась Анни, отрываясь от своего журнала. – Ты в порядке? Лиз хотелось крикнуть: «Нет, я не в порядке. Забери меня куда угодно. Мне плевать как, мне плевать куда, просто забери меня куда-нибудь», - но она уронила спички, выхватила новую и зажгла сигарету. - Конечно, все хорошо. За собой следи. Как же одиноко быть самой жестокой.