Бука

Я всегда знала, кто убил моего братика. Когда я родилась, он был уже не младенцем, но и не взрослым. У него была отдельная комната, где он спал по настоянию отца. Мама не хотела, чтобы он находился в другой спальне, но папа считал, что детей нельзя баловать. Когда он плакал по ночам, отец решил, что это из-за того, что братику перестали давать в постель бутылочку с молоком, как это делалось раньше. И тогда папа стал сам его укладывать на ночь, и стоило ему поднять крик, как отец его шлепал. А потом мама сказала, что братик все время повторяет «свет, свет». И предложила оставлять включенным ночник. Был у нас один, с Микки Маусом на абажуре. Но папа запретил, и сказал, что если он не преодолеет страх перед темнотой еще в детском возрасте, то всю жизнь будет бояться. Я всегда знала, почему он плачет. И, чувствуя его ужас, даже через стену, обклеенную старыми вылинявшими обоями, тоже плакала. Мне было страшно за братика. Лето для нашей семьи выдалось очень тяжелым. Отец с трудом нашел работу, и вечером приходил домой, валясь с ног от усталости. А тут еще и мы с братиком. Но я все надеялась, что он поймет... Что спасет братика... Но отец все больше сердился, и, казалось, был готов от нас избавиться. Братику было всего два года. Я боялась, что с ним случится что-то очень страшное... А потом — и со мной. В тот день папа уложил его сам, и он сразу начал плакать. Я хорошо слышала, что он говорил, так как двери были открыты, а братик очень громко и четко кричал. «Бука, папа... Бука» Хотя я тогда еще не видела буку, я знала, как он выглядел, что он делал, когда выбирался из чулана, когда шлепал будто по мокрому полу, противно хлюпая, разметая невидимые брызги по комнате, когда, не обращая внимания на плач братика, подходил к нему и пугал его своим жутким видом, когда, заслышав шаги кого-нибудь из проснувшихся родителей, быстро скрывался в чулане, оставляя дверь незапертой на ширину ладони. Отец выключил свет и вернулся в спальню. Он оставил братика одного, в темноте... Наедине с таящимся в чулане чудовищем. А я ничем не могла ему помочь. Я тоже боялась. Очень сильно боялась. Папа ошибся, когда обвинил маму в том, что она научила братика говорить «бука». Сказал ей: «Врешь, дрянь». И ударил бы ее, но почему-то передумал. Наверное, он все же не был плохим. А вот бука плохой. Утро еще не наступило, но и ночь уже проходила, когда братик снова стал плакать. Я чувствовала, что приближается беда, но от страха не могла даже пошевелиться. Бука пришел. Пришел за ним. Папа, скорее!!! Почему тело меня не слушается?! Почему меня никто не слышит?! Отец вышел из комнаты. Но слова мамы заставили меня похолодеть от ужаса. «Ты не пойдешь к нему?» Его ответ означал приговор для братика. «Сама пойдешь». Мама не успела. Не могла успеть. Ее крик стал доказательством того, что я уже знала. Братик мертв. Я всегда знала, кто убил моего братика. Слышала, как папа потом рассказывал о той ночи... Говорил о его глазах... Открытых и остекленевших, как на фотографиях детей, убитых во Вьетнаме. Думаю, ему впоследствии часто снились эти глаза. Потому, что иногда ночью или утром он медленно подходил ко мне и всматривался в глаза. Видимо, боялся увидеть, что они так же мертвы, как и тогда у братика. И только убедившись, что все в порядке, облегченно выдыхал и выходил из спальни. Да, после смерти братика меня все же перенесли в ту комнату. Несмотря на то, что мама сильно переживала из-за того, что братика не стало. Почти так же, как и я. Она даже хотела взять его на руки, когда обнаружила его в ту ночь. Но отец не позволил. Он надеялся на полицейских и врачей. Тогда он так ничего и не понял. А я боялась эту тварь. Чудовище, выходящее из чулана и оставляющее дверь приоткрытой на ширину ладони. Папа считал, что над детьми нельзя дрожать. Так их только испортишь. Это он все время повторял маме, будто пытаясь убедить не только ее, но и себя. Целый год бука не появлялся. Я стала думать, что он больше не придет, и что, может быть, ему был нужен только братик. Возможно, он ушел жить в другой чулан... Но я ошибалась. Он все время был там, в чулане. А потом пришел за мной. Сначала он меня почему-то не тронул. Только ходил из угла в угол по комнате, издавая неприятные звуки, источник которых сложно было понять. Я дрожала от страха так, что не могла выдавить из себя и звука. А на следующий день, когда папа пришел, чтобы уложить меня спать, я попыталась объяснить ему. — Бука! Бука! Он так и не понял. А может и понял, но сделал вид, что нет. Хотя я видела, как он вздрогнул. Я помню, братик так кричал. Значит, и он тоже должен это помнить. Кажется, на мгновение он даже решил перенести меня в родительскую спальню, так как подошел ко мне ближе и даже протянул руки, будто бы собираясь взять. Но в последнюю секунду передумал. Почему, папа?.. Почему?! Я всегда знала, кто убил моего братика. И теперь убедилась, что он убьет и меня. Как же страшно... Некоторое время ничего не происходило, а потом бука снова явился. Он прокрался в комнату, как обычно, оставив дверь открытой на ширину ладони. Я уже спала, но вдруг что-то вырвало меня из сна. Я вскочила, садясь на кровати, в панике оглядываясь по сторонам. В спальне было темно, папа так и не позволил оставлять свет включенным. Я ничего не видела, да и было так тихо, что попыталась успокоить себя тем, что мне просто почудилось. Приснилось. Я собиралась снова лечь, но в этот момент он появился прямо перед моим носом. Я его все еще не видела — все произошло слишком быстро, глаза не успели привыкнуть к темноте, но тошнотворный запах протухшей рыбы чувствовался так резко, что из глаз полились слезы. Я знала этот запах. Бука. Когда он прикоснулся ко мне, почувствовала его будто каменные пальцы на своих плечах. Кажется, закричала. И почти сразу услышала топот ног из соседней комнаты. Папа! Здесь бука! — Бука! Бука!!! Папа его не видит? — Чулан! Но из горла вырвалось только что-то нечленораздельное. Силы покинули меня и, кажется, я потеряла сознание. Сквозь туман слышала голоса. Папа и мама. О чем-то говорили, затем отец направился к чулану. Не надо заглядывать. Но, видимо, монстра там не было, так как он спокойно вернулся к маме в спальню. Я знаю, бука снова придет за мной. Ужасно боюсь его. Но что я могу сделать? Братик не смог... Спустя некоторое время все повторилось. Вечером папа уложил меня спать, потушил ночник, отправился спать. И пришел бука. Сначала я услышала едва уловимое шуршание в чулане. Шум становился все сильнее, пока не заполнил все мои мысли. Пока в голове не стало звучать непрерывным потоком всего одно слово. Как одна ладонь, на ширину которой оставлял приоткрытой дверь чулана бука. Букабукабукабука... Ставшее уже привычным шлепанье ног по будто мокрому, в лужах, полу. Отвратительный запах гнили заполняет легкие до отказа, заставляя задыхаться. Но хуже всего — прикосновения. Эти костлявые скрюченные пальцы, словно вытряхивающие душу из тела. Хотя и это оказалось не самым худшим. Шершавый горячий язык, жадно облизывающий мое лицо. Тело парализует, я не могу ни шевельнуться, ни сказать хоть что-нибудь, ни позвать на помощь. Он подчиняет меня себе. И все же наиболее худшим было ощущение его противной скользкой морды, царапающей нежную детскую кожу мелкими, словно кусочки стекла, осколками ракушек. И везде водоросли и что-то еще такое гнусное... Бука убивал меня. Плотно прижавшись к моему рту, он, кажется, высасывал из меня всю жизнь. Мне было страшно. Очень страшно. Братику тоже было так же страшно? Бедный братик... Он точно так же остался в темной комнате один. И пришел бука. В комнате, кажется, стало еще темнее. Или это просто у меня в глазах помутнело? Я не могу отодвинуться от чудовища, тело совершенно не слушается. Чувство, словно из кончиков пальцев что-то втягивается внутрь, сосредотачиваясь у рта, а затем со странным шумным свистящим звуком всасывается букой в себя. В какой-то момент мне кажется, что больше у меня нет ни рук, ни ног, и я пытаюсь взглядом выделить в темноте свою руку, мертвой хваткой вцепившуюся в бортик кровати. Обзору мешает бука, но все же я успеваю рассмотреть небольшой участок кожи. Вернее, то, что от нее осталось. От увиденного подкатывает к горлу ком, несущий крайне неприятный привкус подступающей рвоты. Мои пальцы, неестественно сильно сжимающие полированное дерево, покрыты черной высохшей кожей, которая уже успела даже потрескаться. Из множества маленьких ранок сочится непонятная жидкость, цвет которой сложно разобрать. В нос ударяет запах. Я автоматически пытаюсь понять его природу. И с ужасом понимаю, что плоть разлагается, хотя я все еще жива. С усилием зажмуриваюсь. Крепко-крепко. Из последних сил желая сохранить рассудок, хотя понимаю, что это ни к чему в последние минуты жизни. Убеждаю себя в том, что это всего лишь дурной сон. Я проснусь утром, и все будет хорошо. Бука не существует. Мама меня обнимет. А папа принесет вкусный пряник, который я еще не могу есть, но мне нравится ощущать его сладость на языке. Осторожно открываю глаза и снова смотрю на руку. Она выглядит так же, как и всегда. Из глаз текут слезы облегчения. Шмыгаю носом. Но внезапно картинка меняется, и я вижу то же, что и до этого. Бука, прижимающийся к моему рту, и кусочек страшной черной кожи. Отчаяние захватывает, оплетая паутиной, покрытой жгучими искорками, болезненно жалящими оголенные нервы. От этих резких взрывов что-то щелкает в голове. От каждого «клик» разливается боль. Хочется кричать, но мешает бука. Вдруг он немного отстраняется. Но я уже не надеюсь на то, что боль утихнет. Кажется, мне даже все равно, что теперь будет. Но следующее действие монстра вызывает во мне чувства неимоверного отвращения и ужаса. Невозможно позвать родителей, и сама я ничего сделать не могу. Бука снова приникает ко мне своей страшной мордой, и мне кажется, что мне сейчас лучше умереть, чем потом всю жизнь видеть кошмары, сопровождающиеся растекающимся по телу липким страхом. Но его шероховатый язык облизывает мой нос и начинает толкаться, пробираясь внутрь. И я понимаю: это не конец. Я совершенно не чувствую тело, оно будто перестало существовать, однако, когда язык чудовища истончается, удлиняется, и проталкивается в ноздрю, и дальше, по направлению к мозгу, это похоже на червяка, копошащегося в поисках непонятно чего. Краем сознания понимаю, что вот он добирается до моего мозга и начинает с аппетитом вылизывать мягкие ткани, смакуя и даже гортанно урча от удовольствия. К горлу снова подступает противный комок, но ничего не происходит. И хотя мои глаза широко открыты, я ничего не вижу, вокруг одна темнота. Зато ощущение присутствия буки набирает остроту. Я чувствую, как он языком делает с моим мозгом невообразимые вещи, продавливает все там внутри, перемешивает языком образовавшуюся кашеобразную массу. Внезапное осознание того, что это конец, отдается резкой пронизывающей болью во всем теле. Я вздрагиваю, судорожно пытаюсь вдохнуть ртом воздух, но что-то мешает, и... Все. Больше ничего не чувствую. Я умерла. Я всегда знала, кто убил моего братика. Он убил и меня.