Дар

Боль уходила. Пресная вода вымывала соль из растрескавшейся кожи, прекращая назойливое жжение. Это было ужасно. Это было похоже на смерть. Когда боль уходила, терялось само ощущение жизни, пусть не жизнь, пусть всего лишь ее суррогат, но даже это стоило того, чтобы цепляться до последнего. И в этом помогала боль – единственное ощущение, которое ей осталось доступным. Это сначала боль пугает, но когда она остается единственной – начинает радовать, заставляет желать ее словно наркотик, горький, тошнотворный, но совершенно необходимый. И сейчас его отняли у Персе – жалкого осколка той сущности, что когда-то была Персефоной, молодой цветущей богиней, от дыхания которой расцветала земля. Это все люди. Это они виноваты. И тогда, когда они покинули Старых Богов и понеслись сломя голову к этому молодому выскочке, Сыну Человека и Духа, не замечая, кто стоит за ним, хотя глумливая подсказка всегда перед глазами этого стада. Трехликий. Трехглавый. Бог, который уже был известен людям. А Старые Боги превратились в осколки, каждое мгновение теряющие свою суть, забывающие, кем были раньше, и одержимые лишь одним – чувствовать боль. Но сейчас боли не осталось, и сознание начало соскальзывать в небытие. Эти люди, которые смогли ее почувствовать, бросили ее на дно озера. Эти смертные посчитали это место глубоким, но они не умеют ждать, они живут лишь мгновение и не видят, как на самом деле быстро перекраивается земной лик, как исчезают под водой материки, мелеют озера и вырастают острые шпили скал. Это непрерывный процесс движения, которое есть жизнь. Земная твердь оплывает каплями, перемешивая краски. И для нее это все сейчас остановилось. Ни единого стука сердца, ни малейшего ощущения боли, ни скуки, лишь остатки расползающихся как ветошь мыслей. Пресная вода, в которой нет боли. Пресная вода, в которой нет жизни. Время загустевает, становится вязким, как смола, и совсем скоро оно превратится в янтарь, заключив в себе Персе, как маленькое доисторическое насекомое. И она останется наедине со своей смертью. Лицом к лицу целую вечность, после которой богиня восстанет еще более безумной, чем сейчас. Но даже сейчас, умирая без боли, Персе всего лишь хотела содрать с этих безымянных людей кожу, лоскут за лоскутом, бережно втирая соль в открытые раны, нежно оглаживая обнаженные мышцы и ощущая пульсирование крови в белеющих сосудах. Она хотела залить им веки расплавленным свинцом, чтобы глаза постоянно оставались открытыми. Она хотела осколок за осколком извлечь все кости из их голов, не повредив мозг, чтобы убрать ограничения, которые мешают людям постичь природу всего сущего. Она хотела сделать им надрезы в животе, чтобы вытащить на поверхность органы, которые всегда во тьме. Она хотела по капле заменить их кровь на морскую воду, чтобы больше никто не смог разъединить их с праматерью. Даже в момент начинающейся бесконечной агонии богиня хотела подарить людям самое ценный дар, что знала сама – боль.