Домик на болотах

Хвост любит подшучивать над Ферранте из-за того, что тот чурается женщин. Капитан Злой Рок повесил на мачте флаг с рукой скелета и обручальным кольцом, будто отныне только костлявая — единственная женщина, с которой он согласен иметь дело. Но оба пирата знают: это не так, не совсем так. Каждый раз, как Ферранте приказывает бросить якорь недалеко от болотистого устья реки, Хвост хмурится — стоит подняться на лодке выше по течению, и увидишь стоящий на сваях домик владычицы здешних мест, Тиа Далмы. «Держался бы ты подальше от этой ведьмы», — последнее слово Хвост будто сплёвывает — мол, мерзость какая, ещё задержится во рту дольше положенного. «Ты сам всё время предлагаешь мне завести себе женщину», — пожимает плечами Ферранте. «Женщину, а не бесовское отродье». Ответить на это нечего, и Ферранте молчит. Хвост, менее суеверный, чем большинство пиратов, становится непримирим, когда речь заходит о шаманке с болот. «Помяни моё слово, она принесет тебе несчастье», — ворчит он, но Ферранте по-прежнему отмалчивается. У него нет уверенности, что Хвост не прав, но после того, как провозгласил своей невестой Смерть, глупо бояться колдуньи. Ферранте и сам не знает, зачем раз за разом приходит к Тиа Далме. Любит ли он её? Нет. Любит ли она его? До него доходят слухи, что он не единственный из пиратов, кого она одаривала своей благосклонностью. Злит ли его это? — Я слышал, ты многим оказываешь гостеприимство в своей хижине, — ему не хватает духу произнести «в своей постели». Есть в этой темнокожей женщине, чьё происхождение столь же тёмно, сколь его собственное — благородно, что-то, что заставляет его раз за разом отступать, сдерживать рвущиеся с языка грубые слова, и обращаться с ней так, будто она ему ровня. А ведь прежде, в Ломбардии, в дни беспечных детства и юности, он смотрел на деревенских колдуний с небрежением: мало того, что знаются с нечистым, так ещё и других в это вовлекают. Тиа поднимает глаза от тарелки с зерном, которое перебирает. В её взгляде нет и тени смущения, скорее — насмешка. — Моё расположение — привилегия, которую ещё и заслужить надо, — бросает она. — Я бы на твоём месте не жаловалась. Неслыханное поведение, наглое. Как может какая-то ведьма — пусть и будто бы могущественная — так говорить? Любой дворянин из его родных мест счёл бы, что честь оказали ей. Но они не в Ломбардии, они в знойной, полной пиратов, индейцев и чёрных рабов, которых привезли из-за моря, Вест-Индии, и Ферранте не знает, как ответить. Он гроза здешних мест, но этой женщины боятся даже капитаны, бороздившие моря, когда Ферранте ещё пешком под стол ходил. Даже Хвост не осмелился бы сказать ей в лицо то, что о ней думает. — Ты высокого мнения о себе, — роняет Ферранте. Тиа только хмыкает и снова принимается перебирать зерно. Она никогда не суетится вокруг него, когда он приходит. Не спрашивает, что приготовить и удобна ли постель, ей всё равно, сколько добычи захватил Злой Рок, и она равнодушна к его подаркам. Однажды Ферранте привёз ей драгоценное ожерелье. Такое была бы рада получить в подарок любая женщина — рубины и бриллианты, работа лучших ювелиров, должно быть, а Тиа даже не примерила. Небрежно бросила подарок в деревянную шкатулку на одной из полок, бриллиантово-рубиновая змейка звякнула обо что-то — возможно, о другие такие же подношения, Ферранте не успел разглядеть. Ему стоило бы оскорбиться тогда. Уйти, хлопнув хлипкой дверью, и не показываться здесь больше. На островах Вест-Индии полно женщин, которые были бы рады ублажить Злого Рока, оказаться в его постели, внимать его словам, готовить ему еду и принимать его подарки — а потом уверять, что ждали его из плавания день и ночь и боялись дурных вестей. Но у равнодушия Тиа, её нежелания предъявлять на него права собственности и самой принадлежать только ему, есть и другая сторона. Тиа Далме всё равно, почему он повесил на мачту этот чёртов флаг. Она не задаёт вопросов, кто он и откуда пришёл, сколько женщин любил до неё и любил ли вообще. (И кто была та, что разбила его сердце так основательно и надолго, что осколки режут изнутри до сих пор.) Она не принадлежит ему, а он ей, а значит, что бы ни случилось, это не сможет причинить ему боль. Если однажды, переступив порог хижины, Ферранте застанет Тиа с другим, то просто врежет тому, как следует — потому что так должен поступать мужчина — а потом развернётся и уйдет, не испытывая ничего, кроме лёгкой злости. Если однажды окажется, что власть Тиа Далмы не простирается достаточно далеко, чтобы избежать смерти — что ж, это не окажется для Ферранте невосполнимой потерей. На островах Вест-Индии те, кто вне закона, умирают часто. Впрочем, Ферранте не верит по-настоящему, что с колдуньей может случиться что-то плохое. В такое не верит даже Хвост, а ему этого, верно, очень хотелось бы. Тиа улыбается своей чернозубой улыбкой — в этой хижине, наполненной травами, частями тела, внутренностями и чучелами животных, окружённой болотом и словно принадлежащей какому-то другому миру, её улыбка выглядит особенно жуткой. И Ферранте думает, что флаг на мачте его корабля не так уж лжёт. Единственная живая женщина в его жизни, должно быть, на досуге ведёт со Смертью дружеские беседы и играет с костлявой в карты.