Jealous

«Большинство людей достойны друг друга». (один из законов Мерфи)

Насыщенно-черный костюм: широкие брюки и слегка приталенный двубортный пиджак, застегивающийся на нарочито яркие серебристые пуговицы. Покрой, позволяющий запахнуть его на манер пальто, ширит тебя, а значит, делает внушительней рядом со мной, хотя ростом ты ниже. Вполне привычный образ, правда, что-то в нем заставляет меня задуматься, осторожно останавливаясь на каждой мелочи. Нас играют детали: длинный вискозный шарф, одинарной петлей перерезающий бледное горло и двумя соразмерными концами свисающий на фоне надетой под пиджак футболки, стальная прямоугольная пряжка, тусклый металл колец, светлые полосы браслета, твоего извечного спутника, неплотно охватывающего запястье. Что еще? Пожалуй, короткие темные прядки, красиво обрамляющие шею в контраст с болезненно-белой кожей, гроздь мелких сережек, пунктиром размечающих внешний край уха, да как следует сточенные ногти, непременно черные. - Привет, – негромко, но четко: люди нашей профессии вне сцены стараются беречь связки. – Я сегодня почти как ты, – радость с издевкой, почти незаметной, но все-таки существующей – все это нюансы, незнакомые большинству. - Неплохо, – я протянул руку и принял твою ладонь. У меня сегодня тоже черный лак. И деловой костюм, и кольцо в форме черепа – мы вообще во многом похожи. Оценивающе оглядев своды просторного помещения, ты со знающим видом резюмировал: - Шикарный павильон. - Проходной двор. - Брось, отличный клип выйдет, – укоризненно ткнул меня в плечо указательным пальцем, – а тебе как обычно не угодить, – и гордо зашагал вглубь огромного зала, в каждом углу которого копошились техники, что-то устанавливая, закрепляя, подключая, роняя, матеря и вновь устанавливая. Я вздохнул, потирая руку: отлично, теперь помимо мигрени от многочасового нахождения в этом улье мне подарен еще и новый синяк. Спасибо, старина Дайске. - Ух ты какая! – последний комментарий относился к вычурной тахте, чья цветастая обивка выгодно бросалась в глаза на унылом фоне серых невзрачных стен. Присев на корточки, ты бережно тронул резной подлокотник, провел пальцами по поверхности, как гитарист, пробующий на ощупь гриф раритетного инструмента – невесомо, едва-едва. - Ничего особенного, – отмахнулся я. Плечо все еще ныло. - Не скажи, – ты неспешно поднялся на ноги. – Красивая. Выделяется. - Она будет черно-белая, как и все остальное. - Если цвет исчезнет, зачем тогда она тут вообще? – ты враждебно насупился, явно не поддержав мои монохромные планы, и я, драматично закатывая глаза, уж было хотел отправить советы очередного мимо проходящего «специалиста» к чертям, но в последний миг передумал. Молча обошел тебя и, демонстративно усевшись перед тобой, на правах хозяина забросил ногу на ногу. - Я буду на ней сидеть. И петь. Вот зачем. В доказательство своей непреклонности я откинулся на подушку и смежил веки. - По-моему, все это уже где-то было... – глубокомысленную фразу невежливо оборвали на середине бодрым «здорово». – И тебе не хворать, Ивагами-кун! Ивагами. Я вздрогнул, сморгнув, неминуемо сталкиваясь с насмешливым взглядом карих проницательных глаз. Напротив, заинтересованно покачиваясь на каблуках, высилась рослая фигура нашего общего знакомого. Вот только его здесь не хватало... - Куда вырядились? – кивнув в мою сторону, демократично одетый коллега по-свойски подергал тебя за лацкан пиджака, но ты в ответ даже не повел бровью. - На похороны. - Чьи? - Твои, – и скривился в пугающей фирменной ухмылке. - Чур тебя, Ошида! – Татсуро уморительно отпихнулся, заставив тебя рассмеяться, а меня – пожелать, чтобы сей несносный субъект поскорее покинул съемочную площадку. Правда, моим мечтам, видимо, не суждено было претвориться в жизнь: обменявшись с тобой парой реплик и увлекшись с твоей подачи происходящими здесь событиями, Ивагами немедленно оседлал близстоящий стул да, опершись о спинку, в упор уставился на меня, точно ребенок в ожидании циркового представления. - Что? – невежливо буркнул я, принимая защитную позу. - Хочу видеть, как это будет, – он нагловато улыбнулся, – Асада-кун. - Да ничего не будет, – боги, за что?.. – Посижу здесь до конца второго куплета, а потом... Я хотел сказать, что потом, согласно задумке, на экране сначала вновь покажут всю группу, затем Ю, выводящего забористое соло, Кеничи... но ты вмешался раньше, резко кинувшись в мою сторону и бесцеремонно, будто куклу, повалив на тахту. На секунду я впал в ступор: от тебя подобной выходки я точно не ожидал, потому поддался – и ты воспользовался этой заминкой, быстро усевшись сверху, глядя на меня лукаво, похабно, испытывающе. Ивагами, согнувшись пополам в диком припадке хохота, едва не сверзился со своего насеста. Все произошло в одно мгновение: ты вдруг оказался так непростительно близко, непозволительно близко, решительно переступил красную черту дружбы, чтобы склониться к самому уху и, тронув его горячим дыханием, еле слышно шепнуть «бог мой, Макото». Не знаю, почему ты выдохнул именно это, но меня тут же буквально оглушило грохотом противоречивых чувств, высыпавшихся на голову подобно вороху цветных стекол из разбитого калейдоскопа. Самым отчетливым из них отчего-то было жгучее желание отправить подальше Ивагами. Отправить его подальше прямо сейчас!! А твои руки удивительным образом уже путешествовали по моему телу, методично расправляя плотную дорогую ткань, словно старались прожечь одежду, опалить тонкую кожу под ней. Пальцы то и дело цепляли пуговицы, но не расстегивали их – только хватали, чтобы немедленно отпустить. Пройдясь по бокам, твои ладони скользнули вниз, касаясь бедер, вернулись на пояс, вкладывая в каждое движение предельную порцию ядовитой, дурманящей страсти, смешивающейся с терпким ароматом твоего парфюма и ментоловых Marlboro. Ты выгибался, ластился, однако при всей откровенности оставлял между нами пускай ничтожное, но все-таки расстояние: в смелом порыве, явно желая погладить меня по голове, лишь невесомо коснулся волос, склонившись к губам, поспешил отстраниться. Это были очень странные ласки, сперва я потерялся в них, затем, отгоняя чудовищное смущение, принялся отвечать тем же, однако когда моя рука, ухватившись за шарф, властно переместилась тебе на шею, заставляя склониться ниже, ты внезапно замер – и я прочел в твоем взгляде немой приказ: хватит. Отпрянув, ты ловко вскочил на ноги, отряхивая полы пиджака с самым что ни на есть невинным видом, улыбаясь, точно довольный кот. Подав руку, услужливо помог мне тоже принять вертикальное положение, и мы обменялись парой дружеских стандартных подколов. Татсуро никак не мог отсмеяться. - Ну вы даете, – наконец, выдавил он. - Ты ж сам хотел узнать, что там будет, – многозначительно подмигнул ему ты, а Ивагами, дружелюбно хлопнув тебя по плечу, ляпнул не без зависти: - Да ты горяч, Дайске! Даже аппетит разыгрался, пойду съем чего-нибудь. Кто со мной? – его настроение, и без того расчудесное, похоже, достигло высочайшей отметки. - У меня диета, я пас, – ты сделал отрицательный жест. - Я тоже, – выразил солидарность я, предвосхищая вопросы Татсуро о ненавистной мне пище. - Ну и сидите, – он хмыкнул, – голодные. Развернулся на сто восемьдесят и уже зашагал к выходу, но внезапная просьба все же достигла его ушей. - Татсу-кун, а возьми мне кофе. - С коньяком? – осведомился Ивагами, обернувшись и хитро прищурившись. - Лучше без. - Без коньяка? - Без кофе, – избитый анекдот прозвучал как нельзя к месту. - Ладно, – лениво протянул Татсуро. – Будешь должен. Произнеся сию фразу с неотъемлемым превосходством, главный зритель нашего импровизированного спектакля, наконец, оставил нас, а я облегченно выдохнул: Ивагами определенно действовал мне на нервы. Мы остались вдвоем. Если, конечно, не брать в расчет всей той разношерстной массы людей, что безостановочно копошилась рядом, что-то устанавливала, привинчивала, роняла... Только сейчас я вдруг отчетливо понял, что никто не обращал на нас совершенно никакого внимания, не замечал наш наигранный минутный «разврат»... Мне даже стало как-то неловко. Словно ничего не случилось, ты улегся на тахту, заведя за голову руку, я пристроился боком, потому что иначе не помещался на узком ложе, вообще-то предназначенном для возлежания лишь одного благородного существа. Ты смотрел в потолок, дыша ровно, часто, твои ресницы то смыкались, то размыкались, непрестанно смачивая роговицу слезным раствором, никто ничего не говорил. Мне казалось, эту картину я мог бы наблюдать вечно. Просто лежать вот здесь, посреди шумной студии, где происходит волшебный, сказочный, таинственный, выматывающий, жуткий, скучный процесс создания нового клипа. Просто смотреть на тебя, лежащего рядом, такого близкого... и такого далекого одновременно. Пускай пару минут назад расстояние между нами внепланово сократилось, игра останется игрой: в реальности я ведь боюсь даже лишний раз взять тебя за руку. Ты нарушил молчание первым. - Не понимаю, отчего ты такой, – нахмурившись, словно собирая воедино скопившиеся факты, принялся активно жестикулировать свободной ладонью в такт собственным словам: твоя незыблемая привычка. – За что ты на него дуешься, упорно избегаешь при каждой встрече? Татсуро – замечательный парень, веселый, открытый, с ним интересно, к тому же он вокалист, как и мы, нам найдется чему друг у друга поучиться. Ну вот, опять двадцать пять. Я сжал зубы, стараясь пропускать мимо ушей хвалебные оды в честь Ивагами, мысленно считать до десяти и обратно, только чтобы не выдать негодования. Зачем ты снова принялся рекламировать его? Почему не оставляешь тщетных попыток подружить меня с этой звездой общения? Мне не нравится твой дорогой Татсу – неужели не ясно?! И не потому что мы с ним из-за чего-то поссорились или что-то не поделили. Он эгоист, позер, жмотина, никого ни во что не ставит... и я ему откровенно завидую, боясь, будто однажды ты отвернешься от меня, посчитав его куда более интересной личностью. Да, черт возьми, как же ты не поймешь, придурок, что я просто-напросто ревную тебя к нему!! - ...А еще Татто говорит, что ему нравятся твои песни, и он думает... - Заткнись, – слово как выстрел. Грубое, емкое. Вне себя от нахлынувшей злости, я не заметил, как схватил твою руку, прижав к мягкой цветной обивке, не заметил, как совершил то, о чем так долго только мечтал. – Хватит, Дайске. Я не хочу о нем слышать. Секунду-другую во тьме твоих глаз плескалась растерянность, однако затем, по крупицам, как картина, нарисованная песком, она принялась расползаться, истлевать, постепенно уступая дорогу какому-то глубинному пониманию. Я не знаю, как это объяснить. Мы молча смотрели друг на друга. Следы усталости на твоем лице теперь казались отчетливей, а сам ты словно мгновенно сжался, уменьшился, растерял всю ту напускную самоуверенность, приоткрывая свое слабое, ранимое сердце. Под пальцами я чувствовал твой привычно бешеный пульс. - Прости, – ты сморгнул, опустив взгляд, тушуясь, уступая мне ведущую роль. Недовольно поправил шарф, ослабив излишне затянувшуюся петлю на шее. Сглотнул. Поежился. Детали играют нас. В этот самый момент моя чаша весов окончательно перевесила, пересечение эгоистичных миров сделалось чересчур тошным, но я, понимая ничуть не хуже тебя, что переступать черту дружбы для нас обоих фатально, благоразумно отпустил твою горячую ладонь. Ты нехотя уселся, все такой же маленький и взъерошенный. - Может, пойдем покурим? – легкая извиняющаяся улыбка. – У меня уже ломка началась, – характерный душащий жест. - Ты же Ивагами за кофе послал, – отозвался я, мысленно сокрушаясь: вот блин, сам вспомнил – правда, ты не обратил на мою оплошность никакого внимания, лишь вздохнул и иронично заметил: - А, ну да... Опять я кого-то послал. Если бы мы не знали друг друга настолько хорошо, наверняка бы остались ожидать нового пришествия нашего неутомимого общительного коллеги с подробный докладом о расстановке сил на фастфудных фронтах, но мы-то знали. А потому в ответ я мирно кивнул, бережно тронув твое плечо, однако не так, как это делает Татсуро (хлопая со всей дури), и не так, как это делаешь ты: синяков не останется, обещаю. - Пойдем, – с улыбкой проронил я, негромко, но четко, как и положено профессиональному вокалисту. – Пусть подождет.

The end

Написано и отредактировано: 20–23.10.2014 гг.