Голодные игры.Сойка-Пересмешница. Огненная революция

POV Китнисс Впервые за последние месяцы, просыпаюсь посреди ночи от собственного истошного вопля. Мне приснился кошмар. Переворачиваюсь на другой бок, надеясь увидеть мужа, но его в отсеке нет, а на месте Пита лежит пристреленная мёртвая пересмешница. Меня мгновенно охватывает ещё большая паника. Всхлипы учащаются, а слёзы ручейками стекают по щекам. Собираюсь найти Пита, но как только подхожу к двери, она открывается, и я врезаюсь в грудь парня. - Китнисс, что случилось? – тревожится он, увидев мои слёзы. - Если бы ты не ушёл, то сам бы знал, хотя нет. Если бы ты был тут, этого бы вообще не произошло. - Хорошая моя, успокойся, тише, я с тобой, - он пытается прижать меня ближе к себе, но я вырываюсь. - Нет, ты не со мной, если пропадаешь непонятно куда и зачем в два часа ночи! – мне больно. Вдруг он женился на мне из-за жалости, а теперь по ночам к своей Делли ходит? - Это не то, что ты подумала, Китнисс. Я был у Хеймитча. - Не разводи меня! У Хеймитча сейчас свидание с Эффи, он сам мне говорил. - Он выделил мне время, можешь сама спросить. - Зачем, если это будет ваша согласованная ложь? - Мне никто не нужен кроме тебя. - Мне тоже. - Тогда давай не будем нервничать? - Нет. - Почему? - Потому что ты ушёл, а без тебя мне страшно, неужели ты ещё на 74-х Играх этого не понял? – выкрикиваю я, захлёбываясь в истерике и запираюсь в ванной. За дверью звучат его шаги, а потом тихий, подрагивающий от волнения голос: - Китнисс, как тут появилась эта птица? – я молчу, окончательно успокаивая всхлипы, но слёзы не перестают течь из глаз. – Китнисс, открой дверь, пожалуйста, - продолжаю игнорировать его. Проходит ещё долгий час молчания. Пит сидит под дверью, я вижу его опущенную руку в нижней щёлке, моя ладонь тянется к ней, жаждая утешения, но гордость твердит не дотрагиваться. - Я так больше не могу, скажи хоть что-нибудь, прошу, - он тоже находится на гране истерики, а я будто онемела. - Тогда отойди от двери хотя бы потому, что ещё немного и я выломаю её, - я стала спокойнее, но теперь у меня нету сил даже на то, чтоб дёрнуть за дверную ручку и ответить мужу, что всё в порядке, поэтому просто отползаю под раковину. Как Пит и обещал, через пятнадцать минут дверь была выломана. Подойдя к раковине, парень подымает меня, помогая устоять на ногах. Я умываюсь, а когда разворачиваюсь, то подскальзываюсь, но парень вовремя ловит меня, беря на руки. Мы садимся на кровать так, что я оказываюсь полулежащей на его коленях. Он успокаивающе укачивает меня, как маленькую девочку, потом тихо произносит: - Никогда больше так меня не пугай. - Прости, сама была испугана. - Это ты прости, что ушёл. Я действительно был у Хеймитча. - Я верю тебе. - Давай отдохнём, я больше никуда не денусь, - мне надоел покой и отдых, поэтому впиваюсь страстным поцелуем в его губы. - Конечно не денешься, - хитрая улыбка озаряет моё лицо. Быстро снимаю свою пижамную майку и тянусь к футболке Пита, сжимая ногами его бёдра и прислоняясь ближе, а он и не против… Ещё несколько часов мы проводим наслаждаясь близостью друг друга. После чего я, довольная, засыпаю у Пита на плече. Проснувшись, ко мне приходит осознание, что сегодня последний день перед операцией. Мне становится не по себе от мысли, что я на целый день попаду на реальную войну, в самое пекло кровавых убийств и взрывающихся бомб. Смотрю на часы и ужасаюсь увиденному, сейчас уже три часа дня, а значит к нам в любой момент может ворваться Боггс и позвать на собрание по обсуждению стратегии действий во время операции в Капитолии. Нужно подняться, собраться, достойно вынести это собрание, победить в войне. Всё это требует колоссальных усилий, которых у меня просто нет. Один взор на любимого приковывает к постели, чтоб подольше продлить моменты счастья, а пережитые горести заполняют по самый край и если добавить к ним ещё хоть что-то, то я окончательно сломаюсь. Замечаю на себе любующийся взгляд родных голубых глаз и обнимаю любимого крепче, а он в ответ поглаживает меня по спине. - Не хочу понимать, что мы больше никогда не будем вот так просто лежать счастливыми вместе, но от этого никуда не денешься, - его взгляд за доли секунды становится печальнее. Жаль, что он тоже верит в это, ведь теперь ободрения ждать неоткуда. Настал конец, все чувствуют это. Раньше мы были ослеплены ненавистью и жаждой мести, поэтому не замечали, что рвёмся на верную смерть. В прошлом, я думала, что Игры это самое ужасное, что может быть на свете, но оказалась не права. Когда ты на Арене, у тебя всё ещё есть поддерживающие близкие, богатые спонсоры, переживающий ментор, болеющие дистрикты и всего лишь двадцать три человека вокруг, а когда ты на войне, то вынужден смотреть, как родные попадают в ловушки, зная, что парашют с помощью не опуститься, даже если очень сильно попросить. Друзья умирают, а мы даже не имеем возможности понять, сколько времени у нас осталось, ведь пушка не прозвучит при смерти и всю оставшуюся жизнь ты будешь думать о том, что дорогой тебе человек не умер или его ещё можно было спасти. Целая нация подвергается уничтожению, лишаясь будущего. Самое ужасное то, что до всего этого народ довела я. Именно я подставила всех: дистрикты, капитолийцев, властей, родных, друзей, любимых… Внезапно, на коммуникатор приходит сообщение, заставляющее нас с Питом подняться и пойти на обсуждения плана. Сил у меня всё так же нету, я двигаюсь синхронно под порывом настигающих обязанностей, даже поддержка Пита не спасает. Мы опаздываем на собрание, поэтому получаем выговор, но мне наплевать. Происходящее при обсуждении стратегии проносится мимо меня. Я слышала всё, но не желала понимать, уткнувшись пустым взглядом в одну точку. Пит и Хеймитч всё время грустно и обеспокоенно поглядывали в мою сторону, о чём-то перешёптывались, но мне и на это было наплевать. Только два дня назад, я жаждала счастливого будущего с Питом, сейчас же я считаю, что лучше потерять всё здесь и сейчас, находясь в окружении близких людей, чем на войне под раскатами выстрелов. Я не выдерживаю давления собственных мыслей и ухожу прямо посреди собрания. Забегаю в отсек, начиная метаться всем вокруг. Дохожу до зеркала, разбивая его на десяток осколков. Беру один из них и подношу к руке, когда замечаю в отражении своего любимого. По его глазам видно, что он стоит тут уже достаточное время. В голубых омутах сейчас сочетаются два абсолютно разных чувства – безмерное горе и необыкновенная любовь. - Почему ты не останавливаешь меня? – спрашиваю я. - Потому что верю тебе. - Так будет вернее? – надавливаю на вену сильнее. - Я уже не знаю, как будет лучше, возможно ты это почувствуешь. Я люблю тебя, Китнисс, - муж даже не подходит ко мне, боясь спугнуть. Боится ли он, что я перережу себе вены или передумаю? По его щекам текут слёзы. - Я тоже люблю тебя, Пит. Всегда. Поэтому сделаю это…