This is the end, the final curtain call.(с)

Сколько лет мы уже вместе, помнишь? Уверен, что да, потому что ты не брезгуешь сказать об этом едва ли не в каждом втором интервью. Вместе, ха. Звучит словно мы семейная пара с детьми, прошедшая рука об руку сквозь огонь и медные трубы. Хотя, можно назвать нашими малышами те четыре альбома, что мы успели выпустить. Забавно даже. Но все было бы прекрасно, если не было бы столь грустно. Ты всегда хотел покорить Америку. Буквально схватить каждый гребаный штат, в который мы приезжали, за яйца, а потом и вовсе - поставить на колени. В самом прямом смысле - ведь ты ещё давно придумал эту фишку под сам-знаешь-какую песню. В первый раз я и ребята попросту охренели, но, чёрт, бешеный выброс адреналина в крови от переживаемых эмоций только подбавил масла в огонь, и я, приблизившись к микрофону, помогал тебе руководить толпой. Мы - наркотические короли, ведущие себя как кучка сумасшедших под психотропными, и мы знаем точно, чего жаждет публика. И людям нравится то, что ими управляют. Я же хотел просто, чтобы нас не считали ещё одной группкой из Англии, к которым эти зажравшиеся ублюдки относятся со снисхождением, дескать - вы шуты, так пляшите, а мы подумаем, изобразить ли улыбки на лицах в качестве одобрения или нет. Как же я был зол и...растерян. Знаешь, кажется, что впервые. Именно так. С королей сорвали короны и бросили на растерзание волкам. Впервые столь серьёзно в мою голову стали закрадываться мысли о том, что пора прекратить. Остановиться. Залечь на дно и здесь никогда больше не появляться. Признаюсь, даже в начале нашей карьеры такого не было. Наверное, я был молод и… глуп, отчасти. Ты умеешь зарядить оптимизмом. Умеешь заставить отбросить дурные мысли. Но, даже у самых сильных из нас попросту сдают нервы, когда ни о какой хреновой отдаче не идёт и речи. Психуешь, швыряешь микрофон. Читаю по губам - я сваливаю. Лишь гневно произношу твоё имя, пусть нихера не слышно - по лицу и его выражению и без того можно понять многое. Думаешь. Напряженно так. Воздух вокруг словно застыл и звенит металлом. Остаешься. Допеваешь все песни, едва ли не стоя на одном месте. Теперь я правда должен быть клоуном и скакать с гитарой по сцене, как угашенный, чтобы не залажать окончательно. А как ещё назвать данную ситуацию? Полная, мать её, лажа. Мы даже не разговариваем после. Ты просто заваливаешься на свою полку в автобусе и старательно изображаешь спящего. Только вот сон не придёт ни к тебе, ни ко мне. Я знаю это не потому, что внешний вид с утра заставляет желать лучшего, а потому что слишком хорошо чувствую тебя на ментальном уровне. Мы связаны. Накрепко и навсегда, как я думал. Ошибка. Роковая. Это был первый раз, когда та самая нить между нами подверглась настоящей проверке на прочность. Я вспоминаю времена, когда мы были подростками. Отвратно ставить людей перед выбором, но тогда мы не думали, что можно поступить иначе. Хотя, признаюсь, не могу представить, что было бы, если бы не я оказался в приоритетном решении данного ультиматума. Он был твоим другом - не моим, пусть мы таковыми и считались тоже. И этот человек и ещё многие ни раз утверждали, что моя идея развития концепции группы приведёт к тотальному коллапсу и пустоте после. А ещё мне понравилось слово "тиран" в свой адрес. Однако. До такого ещё надо было додуматься. И четко попасть в цель в плане сорванных нервов и криков. Вы не общаетесь. Мы так и подавно. Но смотря на тебя переживающего и нервного хочется спросить - уверен в своём выборе? И я спрашиваю. Даже не поясняя. Нам итак понятно. Каждый раз слышу один и тот же четкий ответ - да. Интересно, что ты скажешь наутро после этого провального концерта? Очередное "да" или... Не хочу никаких "или". Ловко выкручиваешься тем, что нужно позвонить своей девушке и спросить как её здоровье. Она скоро родит. Твое предложение стать крестным я с радостью принял ещё давно. Мой парниша под твоей надёжной защитой, если что, потому что ты готов будешь отдать жизнь за своего крестника. Как и я, в последствии, за вашу малышку. Но. Всего одно междометье сейчас так необходимо ...нить снова натягивается. Куда сильнее, чем в первый раз. Неужели, изменения не чувствуются? Не верю. А ты все горазд скрывать. Как обычно. Мужик же. Может, напиться с тобой и почти что выпытать эти откровения? А может. Никогда не приходило на ум, что я буду жаловаться на то, что являюсь в группе и пресс-секретарём и всеми остальными вместе. Но и у меня уже тоже едет крыша, когда ты попросту отказываешься от интервью и – опять! – от выхода на сцену. В порыве дергаю воротник твоей кофты, однако, говоря очень тихо и вкрадчиво о том, что это твоя грёбаная работа, за которую ты получаешь грёбаные деньги, которые будут нужны для обеспечения нормальной жизни твоей девушки и дочки. Может, хоть о них стоит задуматься, раз на нас ты положил большой и толстый? Такое чувство, что мы вернулись в годы записи первого альбома, когда из твоей энергии можно было спаять водородную бомбу, потому как я вижу перед собой капризного мальчика, у которого отняли игрушку. Прошу… нет, умоляю взять себя в руки. Знаю, что тур затянулся. Знаю. Всё знаю. Хочу домой не меньше, я тоже скучаю по своей. По сыну. По родителям. Моё отчаяние докатилось до такого, что я звоню ей, забившись в угол в номере отеля, и повторяю одно и тоже – я не справлюсь – тысячу раз. Она даёт мне мысленного пинка. Хочу теперь такой дать тебе, да посильнее. Каждый выход на сцену как последний. Да, теперь я понимаю это отчётливо. Всё настолько давит, что ком в горле не отходит ни на секунду. Я даже не могу петь, но превозмогаю себя и рву глотку, выплёскивая отчаяние в строках, которые по определению не могут такими быть. Просто не могут. Но и я не могу. Мы все уже не.мо.жем. И ждём, как воды в пустыне, окончания этого ужаса. В последний раз ты обнимаешь меня. Крепко, но это похоже на то, как утопающий цепляется за какую-то ветку, чтобы выбраться или хотя бы ещё раз глотнуть воздуха. Почему последний? Потому что я читаю это в твоих глазах. Время выйти на финальный поклон. Это конец. Мы не созваниваемся уже хрен знает сколько. Я мрачнею и мрачнею. Это заметно всем и каждому. Ничто не радует. Ничто и никто. Жду твоего звонка. Ты ведь хотел, чтобы я стал крёстным. И ты звонишь. Неожиданно, когда я сижу в студии и заливаю в себя ещё один стакан виски. Завтра, да? Хорошо. Я приведу себя в форму и приму это ответственное звание, которое не может не льстить и… связывать нас. Связывать ли? Мне остаётся подбирать обрывки той самой нити, что когда-то была короче вздоха, между нами. И почему только один я этим занимаюсь? Выглядит, что тебе насрать, потому как после церемонии мы даже не видимся. Не видимся долгое время. Очень долгое. Смс. Не звонок. Ну нихрена. Вот это поворот. Всего два слова. «Приходи, сейчас». Срываюсь и мчу к тебе на всех парах, как какой-то влюблённый идиот, отбрасывающий чувства собственного достоинства и чести куда подальше. Всё потому, что нам НУЖНО поговорить. Чертовски нужно. Просишь ничего не говорить и не прерывать. Замолкаю, даже не успевая обнять или пожать тебе руку. Какое там… Никакого контакта. Даже взглядом. Ты прячешь его очень старательно, будто бы ища сигарету. Ха-ха. Протягиваю и поджигаю её. И тебе ну просто приходится смотреть на меня. Как будто это изощрённая пытка. Начинается дождь. Подзываешь, чтобы мы оба спрятались под навесом, и начинаешь. Слова умеют ранить. Слова могут убить. И что-то во мне умирает сейчас, оставляя ощущение тянущей ноющей пустоты. Заканчиваешь. Говоришь, что я свободен. И могу идти, куда глаза глядят. Больше никаких слёз, это конец. Я не признавался тебе, что пару раз-таки смахивал эти предательски проступающие капли с глаз, когда заливал в себя пойло. Да и не думал, что способен на такое. Но факты есть факты и против них не пойти никак, когда, тем более, вот они – налицо. А факт заключается в том, что ничто не вечно. Разворачиваюсь и ухожу в дождь, даже не надевая капюшон. Меньше всего заботит состояние причёски, то, что я могу заболеть – да наплевать. Сигарета почти сразу промокает, но всё равно из неё удаётся выудить клубы дыма. Дыма, который только сильнее бередит свежие открытые раны. Дохожу до дома и закуриваю новую, склоняя голову так, чтобы холодная вода текла по волосам и лицу, закрыв глаза. Есть только я. Я один. Компанию мне составляет боль, но я не хочу называть её своей подругой. Подношу одну ладонь к глазам. И, готов поклясться, я вижу на ней красные волокна. Ничего не осталось. Ни-че-го. Я потерял коллегу, друга. Брата. Всё. И не знаю, смогу ли я ещё когда-нибудь сесть за блокнот, чтобы набросать строки для новой песни. Хотя… смогу. И она будет признанием тебе, пусть ты, возможно, даже не захочешь услышать, потому что захлопнул передо мной дверь в свой мир, и как не стучись, только собьёшь костяшки в кровь в безмолвных криках отчаяния. Но я не буду терять последнюю призрачную надежду на то, что однажды и мне найдётся там местечко. Ведь если долго стучать, могут открыть, чтобы проверить, кто это такой назойливый и настырный пожаловал. Но тут уже всё зависит от тебя. А мне остаётся только лишь ждать. И надеяться на то, что ещё не всё потеряно окончательно. Я оптимист, наверное. Хотелось бы в это поверить. Хотелось бы…