беглецы

Лухан думает, что Мин подмешал ему в выпивку приворотное зелье, не иначе. Просто другого объяснения притяжению между собой и Миновской сестрой, которую он видит, кажется, второй раз в жизни, придумать Хань не может. Такие, как Юна, никогда не привлекали его внимания: он считал их слишком скучными. Тёмные волосы собраны в хвост, абсолютное отсутствие макияжа, не проколотые уши, серый свитер, вытянутые на коленках джинсы и пальцы, перемазанные краской. Девчонка отвечает невпопад, много молчит и смотрит так, словно видит насквозь. От этого взгляда Ханя словно прошивает электричеством. Алкоголь льётся рекой, а время бежит незаметно. Пятница всё-таки. Очередная трудовая неделя отправилась в задницу, и теперь можно расслабиться. У Ханя в голове какая-то неведомая науке ерунда, радужная жидкость из разрозненных кадров, пахнущая спиртом и едким сигаретным дымом. Но среди всего этого беспредела сознание почему-то цепляется за пару угольно-чёрных глаз, где радужка и зрачок образуют единое целое. Хань решает, что слишком сильно надрался и пора домой, чтобы дело не приняло иные обороты, в результате которых он лишится лучшего друга, да ещё и схлопочет срок за изнасилование. Поэтому он обращается к рядом сидящему Мину, раскуривающему кальян: - Чувак, я сваливаю. Минсок смотрит на друга затуманенным безразличным взглядом. - Захвати с собой Юну, - неожиданно просит он, - она домой просится. Хань думает, что это – одна из самых ужасных Миновских идей (не считая продажу наркотиков и кастинга для порно), но согласно кивает, потому что проще согласиться, чем объяснять опьяневшему Минсоку, почему нет. ~ - Холодно, - сообщает ему зачем-то Юна, кутаясь поплотнее в шарф крупной вязки. Хань холода не чувствует совсем, потому что где-то внутри у него персональный вулкан, который уже минут десять выбрасывает вверх столбы пепла. Но зато парень не упускает момента и нахлобучивает девушке на голову собственную шапку, которая ей абсолютно не идёт. Звёзды отражаются в её антрацитовых глазах, и ему хочется провести вечность, пересчитывая их. Чёртов Мин с его приворотным зельем! Внезапная шальная мысль, подкинутая услужливым пьяным подсознанием, накрывает его лавиной искрящегося снега, заставляя замереть посреди улицы. - Юна, - хрипло зовёт Хань, хватая девушку за запястье и разворачивая к себе лицом. Взгляд скользит по её лицу: по прищуренным, полным непонимания глазам, по вздёрнутому носу и пухлым губам. На мгновение Хань даже теряется, забывая, что хотел сказать. А в голове с баннерами прыгают человечки, скандируя, что тебе, Хань, 25 лет, а твой мозг перестал эволюционировать ещё в старшей школе. Но парень гонит это наваждение, успокаивая себя, что всегда может списать всё на алкоголь. - Юна, давай сбежим! – он растягивает губы в лениво-кошачьей улыбке, заимствованной у Чонина, и, не давая девушке опомниться, тянет в сторону, противоположную автобусной остановке. Тянет куда-то на окраину, где кроме маньяков и наркоманов вряд ли что-то можно найти. Но Юна почему-то послушно идёт. Возможно, потому что её тошнит от города, душащего её каждый чёртов день. Возможно, потому что побег – это последнее средство, единственный шанс на глоток свежего воздуха. Юна думает, что может доверять Ханю. Он напоминает ей закатное солнце в горах, огромное, словно апельсин, озаряющее всё золотистым светом. Ханевская улыбка согревает (выжигает) её изнутри, отключает мозг и вызывает выброс эндорфинов. Парк аттракционов появляется на пути совсем неожиданно. Ещё секунду назад всё было погружено во тьму, а стоит им вынырнуть из какого-то переулка, как яркие огни разрезали ночной мрак. Неоновый свет бьёт в глаза, заставляя Юну щуриться. А Хань уже с детским восторгом бежит покупать сладкую вату и билеты. Вообще, непонятно, почему парк работает в такое время. Но это же Сеул, тут вообще мало что поддаётся логике. ...Громкие современные ритмы долбят по мозгам. Юне хочется упасть на землю, зажмурившись и закрывая уши руками. Потому что долгожданного спасения здесь нет. Воздух по-прежнему спёртый и практически не достигает лёгких. Собственный шерстяной шарф удавкой обвивается вокруг шеи. И Юна пытается если не стянуть его, то хотя бы ослабить, но руки почему-то хватаются за пустоту… Наваждение исчезает, когда чужая тёплая ладонь берёт её за руку и куда-то тащит. Хань и не подозревает, что, возможно, только что спас её от смерти. Юна жадно вдыхает и шепчет в его затылок еле слышное: - Спасибо. Слова тонут в грохоте музыки и разговорах влюблённых парочек, потому что кроме них в такое время тут уже никого нет. Детки разошлись по тёплым постелькам, подростки зажимаются по подъездам, одиночки, те, что постарше, сейчас отдыхают где-нибудь с друзьями… и только влюблённые идиоты, в такое время гуляют по парку, хохочут, поедают поп-корн и сахарную вату, целуются, обнимаются, дурачатся… Обычно Хань избегает таких мест и в последний раз приходил с девушкой в парк будучи студентом первого курса. И вот теперь он стоит здесь пьяный, вместе с сестрой лучшего друга, на которую бы никогда не обратил внимания в толпе. Чёртов Мин с его приворотным зельем! - Я хочу на колесо обозрения, - с детским восторгом сообщает Юна. И Хань, хоть и терпеть не может высоту, послушно идёт к аттракциону, не выпуская её руку. Они садятся в кабинку и поднимаются вверх. Вместо обычного всеобъемлющего страха Хань чувствует лишь мелкую дрожь в конечностях, потому что алкоголь в крови притупляет (почти) все чувства. Юна дышит на стекло, рисуя пальчиком в запотевшем месте сердечко. Дурацкая детская привычка почему-то в данной ситуации расценивается, как нечто ужасно милое. К алкоголю в ханевских жилах примешивается приторно-сладкий кленовый сироп, и кровь становится густой и вязкой, и он больше не может сдерживать улыбку, рвущуюся наружу. Звёзды отражаются в её антрацитовых глазах, и ему хочется провести вечность, пересчитывая их. У него перехватывает дыхание, а в голове с баннерами прыгают человечки, скандируя, что тебе, Хань, 25 лет, а твой мозг перестал эволюционировать ещё в старшей школе. - А ты знал, что по звёздам тоже можно скучать? – весело говорит Юна, рисуя на стекле пятиконечную звёздочку. И Хань кивает, как китайский болванчик, мол, конечно, я знал, о чём речь, сам вот постоянно скучаю по ним, классные ребята, кстати. Юна рассказывает про то, как в детстве часто смотрела на звёзды ночи напролёт, как сбегала с друзьями в горы, играла на гитаре, пила какую-то мерзость из отцовских фляжек и ночевала на голой земле, прижавшись друг к другу со взбалмошными сверстниками, чтобы не замёрзнуть. Юна – всего лишь маленькая девочка, которая выглядит, как взрослая. Её душа навечно скрылась в расщелинах гор, что так заботливо окружают её родной городок. Хань холода не чувствует совсем, потому что где-то внутри у него персональный вулкан, который вот-вот начнёт извержение, уничтожая всё на своём пути. Взгляд скользит по её лицу: по тёмным глазам, окружённым ореолом пушистых ресниц, по вздёрнутому носу и пухлым, чуть обветренным губам. Внезапная шальная мысль, подкинутая услужливым пьяным подсознанием, накрывает его лавиной искрящегося снега. И Хань, не утруждая себя раздумьями, наклоняется к девушке и целует. Прежде чем сознание Юны отключилось, превратившись в подобие кленового сиропа (того самого, что течёт у Ханя в венах), огоньком промелькнула мысль, что вот оно - то самое спасение от тоски и удушающих объятий большого города. В голове парня разом взрывается с десяток фейерверков, отрезая и без того притуплённое алкоголем сознание от всего мира. Губы Юны по сладости могут сравниться разве что с сахарной ватой. Холодные ладошки робко обхватывают его за шею, пронизывая позвоночник миллионами мурашек. И чуть ли не впервые Хань счастлив, что его мозг прекратил эволюционировать в старшей школе. И чуть ли не впервые Хань готов боготворить Мина с его приворотным зельем…