Отверженный

Тяжело раненого Фандрала торопливо вели под руки к лекарям под громогласные окрики асгардского царя, разгневанного безумной и опасной выходкой сына: – Ты понимаешь, что натворил?! – Я защищал свой дом! – уверенно возразил Тор. – Да что ты! Взгляни-ка на своих друзей – кого из них ты защитил? Ты ворвался в чужой мир и накликал на Асгард беду, едва не обернувшуюся жестокой войной! По счастью, это случилось раньше, чем я совершил непоправимую ошибку и доверил тебе трон Асгарда. Где терпение, которому я тебя всегда учил?! – Да твоё терпение вызывает в Девяти мирах только смех! – вырванный из боя, разгорячённый Тор уже не следил за словами. – А я хочу, чтобы меня боялись. Так же, как и тебя когда-то! Йотунхейму нужно преподать урок! Я уже прошла через зал за Золотыми Вратами, но сразу за порогом замерла на месте, не в силах идти дальше. Это уже была не просто перепалка между отцом и сыном, всё было куда серьёзнее. Не знаю, почему я так решила, но, не сумев справиться с нарастающим чувством тревоги, я замерла, вжавшись спиной в стену за порогом зала. – Ты тщеславный гордец, а не мудрый предводитель! – провозглашал Один. – Жадный до славы, жестокий мальчишка, не сумевший повзрослеть! – А ты – старый дурак, больной на всю голову! – рявкнул Тор, окончательно потерявший контроль над собой. Потрясённая до глубины души, я невольно зажала рот ладонью и замерла, не смея пошевелиться. Оцепенев от ужаса, смотрела прямо перед собой, но ничего не видела. Будто превратилась в изваяние, неподвижную копию самой себя. Конечно, мне не следовало этого слышать. Никто не узнает от меня об ужасных словах, которые в забытьи Тор выпалил в лицо Всеотцу, но беда была не в этом. А в том, что Одина постигло одно из самых жестоких испытаний в его неизмеримо длинной жизни – разочарование в сыне, рождения которого он когда-то так страстно желал. Я не могла поверить в то, что эти слова Тор произнёс наяву, а не в каком-то ужасном сне, который растает в первых рассветных лучах. Сын Одина всегда был для нас буквально всем – лучшим предводителем, под началом которого мы всегда побеждали; самым сильным и отважным воином; будущим царём, за которым хоть на край света, а для меня ещё и лучшим парнем во всех Девяти мирах – что уж теперь скрывать? Нет, мы знали, что Тора порой заносит, но... неужели он пал так низко, что забыл о почтении к самому Всеотцу, к его великим победам, долгому и славному правлению в Асгарде, к его мудрым наставлениям?! Медленно обернувшись, я осторожно выглянула из-за стены, стараясь остаться незамеченной. Я смотрела на Тора и не узнавала. Он словно перестал быть собой. Голос и облик были его, но таким я его никогда не видела. Азартным, бесшабашным, гневным, отважным, весёлым, гордым, могучим – да. Но не таким, как сейчас – одержимым тщеславием и гордыней, которые пропитали его насквозь, затмили разум и чувства, заставили забыть о верности всему, что было для него дорого. Звенящая тишина окутала огромный зал. Опустив голову, царь Асгарда собирал силы, чтобы принять непростое решение. Медленно менялся в лице Тор. Кажется, он начинал понимать, что не просто перегнул – совершил жестокую ошибку, возможно, ещё большую, чем любая из прежних. Но мог ли он исправить это? Ответ на мой безмолвный вопрос дал сам Один. Мрачнее самой глубокой тьмы был его взор, направленный на сына. Слова царя звучали не как приговор – как проклятие: – Тор, сын Одина, ты не подчинился воле своего царя. Своим высокомерием и глупостью ты подверг свой мир и его жителей угрозе страшной войны! Ты не достоин своего титула. С этими словами Всеотец подошёл к сыну и стал срывать с крепления с его доспехов, провозглашая вердикт: – Я лишаю тебя силы! Ты умер для тех, кто любил тебя. Эти слова Одина словно резали моё сердце, оставляя кровоточащие раны. Вряд ли самому асгардскому царю было легче. Он отвернулся и отошёл, чтобы открыть Радужный мост. По куполу Золотого зала поползли белые ветвистые молнии, завертелся световой вихрь. А обернувшийся Один силой своей магии вырвал из рук сына Мьёльнир. На Тора было страшно смотреть. Такую безмерную боль в его глазах я видела впервые, и мне казалось, что в них застыло моё отражение, и это мою собственную душу рвут на куски вместе с его душой. Я мысленно молила царя лишь об одном – чтобы на этом всё закончилось. Но тот поступил ещё суровее, чем я предполагала. – Я изгоняю тебя! – резко выкрикнул Один, и через мгновение Тора сорвало с места с такой силой, что остатки доспехов разлетелись в клочья. Сын царя был сброшен в безвременную ссылку в Мидгард в облике обычного смертного. Не помню, чтобы я когда-нибудь плакала. Но сейчас слёзы размыли передо мной безудержный световой поток Радужного моста, в котором исчез тот, кто был мне дороже всего в любом из Девяти миров... Оцепенев, я смотрела вслед сыну Одина – отвергнутому, лишённому всего – и мне казалось, что с его исчезновением рушится мой мир. Без него в одночасье померкло даже величие Асгарда. Я и не представляла, как много значит для меня Тор, пока его не вырвали из моей жизни. Словно живой покойник, я смотрела в пустоту, поглотившую его, и чувствовала, как сгорает в незримом пламени моя истерзанная душа, превращаясь в пепелище. --------------- Когда царь остановился прямо передо мной, я не сразу поняла, что это он. Едва опомнившись, я ждала его гнева, наказания, и мне было всё равно, насколько он будет жесток, но Один просто сказал: – Я знал, что ты здесь, Сиф. – Простите, – едва слышно прошептала я. Голос пока не вернулся ко мне. Силы – тоже. Я покачнулась, оперлась о ближайшую стену и, не сумев удержаться на ногах, съехала по ней спиной. Всеотец не гневался и не уходил. Боль из-за всего произошедшего тяжким грузом давила на его плечи. – Неужели ничего нельзя сделать? – прошептала я. Царь медленно покачал головой, присел рядом и мрачно возразил: – Нет. Всё зашло слишком далеко. Он уверовал в то, что теперь стал выше всех. Он спутал достоинство с гордыней, забыл о величайшем предназначении правителя – оберегать мир, а не подвергать его опасности. Он поставил под удар саму идею, ради которой был рождён. То, чем он стал, разрушает его. Единственный шанс для Тора – осознать, насколько больно утратить всё: свой мир, силу, друзей, семью. Это жестокий урок, но иного пути нет. Тот, кто пережил сильнейшую боль утраты, способен научиться любить и дорожить, а не искать сомнительной славы в войне. Созидать, а не разрушать. Один пристально посмотрел в мои глаза, слёзы из которых так и лились. Сами – я плакать не умела. – Ему можно как-то помочь? – чуть слышно спросила я. – Нет. Этот путь он должен пройти сам. Да не убивайся ты так, Сиф. Вы оба ещё не доросли до настоящих чувств. И ваши детские поцелуи ничего не значили. Да, я знаю об этом. Но ты пойми, сначала сердце и душа должны быть готовы к любви, пройдя испытание болью, и только тогда любовь озарит того, кто жаждет её. Он ещё не готов, а потому далёк от того, о чём ты думаешь. А вот ты, я вижу, уже совсем близка. Поэтому тебе так тяжело сейчас. Всеотец поднялся, чтобы уйти в свой чертог, но остановился, обернувшись ко мне, и произнёс: – Не знаю, кому из нас сейчас больнее – ему, утратившему всё, или нам – тем, кто его любил. – Тем, кто его любит, – прошептала я. От потрясения я даже не поняла, что перебила царя, но и самому Одину сейчас было не до таких мелочей. – Любил, – с нажимом поправил он. – А Тор этой любовью пренебрёг. И потому изгнание в теле смертного – не самое суровое испытание для него. Произнеся это, царь удалился. А перед моим внутренним взором ярко горел световой вихрь Радужного моста, поглотивший Тора, который, похоже, унёс с собой и моё сердце, оставив кровоточащую рану взамен. ----------------- Не знаю, сколько времени я просидела так, за стеной зала, ничего не видя, ничего не чувствуя. Очнулась я от слов Хеймдалла: – Не отчаивайся, леди Сиф. Царь всё же не удержался и оставил Тору шанс. Услышав это, я с трудом поднялась на дрожащие от волнения ноги и подошла к Хранителю Врат, боясь поверить в то, что не всё потеряно: – Шанс? Какой?! – Отправил следом Мьёльнир. Робкий огонёк надежды вмиг высушил мои слёзы. А суровый Хеймдалл, на минуту смягчив свой взор, прибавил: – Если Тор сумеет очистить свою душу в этом изгнании, он получит прощение. И тогда Великий молот вернётся к хозяину. Это шанс для Тора обрести самого себя. Настоящего – того, кем Асгард сможет гордиться.