Навсегда ничто.

Путешественники покинули ТАРДИС, перед ними открылось пустынное место. Только песок и обрыв, ведущий в никуда. Все казалось бесцветным, но именно это и привлекало, как художника влечёт чистый холст. Красный свет, льющийся из неизвестности, не освещал, а наполнял мир своим цветом, как капля краски, попавшая в чистую воду. — Доктор, зачем мы здесь?— изумленно поинтересовалась девушка, оглядываясь по сторонам, ни единого звука не было, даже отклика их шагов, даже тени. — Это край вселенной, Клара!— воскликнул Доктор, разведя руками, стоя у края скалы.— И мы попали в момент зарождения жизни. Это точка отсчета, первый абзац, первое слово о будущем. Только представь, нет никого и ничего, что нас могло бы увидеть! Ничего живого... — Кроме меня. За спиной мужчины в возрасте раздался знакомый голос, он не рискнул обернуться, замер, застыл, не отводя взгляда от Освальд. Словно в её темных глазах смог бы разглядеть отражение известного-неизвестного. — Ты не можешь быть здесь, это не правильно,— находясь мысленно на "территории краха Вселенной", он сводит густые брови, все ещё томя себя надеждой об ошибке, хотя их почти не совершает, и, знает наверняка, этот случай не входит в это "почти". — Ты это видишь?— он обращается к девушке, страх, вот что им овладело, неподдельный ужас. — Что я должна видеть?— пожимает плечами она, подхватывая обеспокоенность, объятая любопытством. — Так не должно быть! Что-то не так... Я что-то сделал не так, не о том подумал!— кричит он, так и не обернувшись, не заглянув за плечо, ответ был очевиден.— Но почему? — Что почему? Доктор, ты меня пугаешь. Быстро говори, что случилось!— командует Клара. Он не успевает ответить, поддельный саркастический голос раздаётся за его затылком, вместо собственных мыслей. — А раньше командовал я,— улыбается Одиннадцатый, заставляя угрюмость лица его единственного слушателя в ответ развеяться улыбкой, такой же печальной, но искренней, посвященной воспоминаниям. — Эй, Доктор, ты меня пугаешь,— делает глубокий вдох воздуха без запаха девушка, обходя вокруг мужчины, не замечая ничего, чтобы заставило так измениться: прийти в ярость и тут же стать счастливым. Но счастье ли это? — Что случилось?— спокойнее повторяет шатенка, пронзая насквозь мраком своих глаз. Самая теплая ночь отражалась в них, самая живая тень, вовлекавшая в себя. — Ответь ей или не отвечай,— тот же воздух вдыхает Одиннадцатый, смотрит в те же глаза Клары, только вот отражения нет. Он — всего-лишь скопление воспоминаний и чувств, прожитых в другой оболочке. Кажется, именно это принято называть "душой". — Мне нужно получить ответы сначала,— сухо произносит Двенадцатый. — Какие ответы?— не понимает девушка, не слыша части разговора, не участвуя в ней. — Не от тебя!— выкрикивает пожилой мужчина и наконец отворачивается от спутницы, обращаясь у себе. — А от кого? Кто здесь?— ругаясь с его спиной, злится она. — Я. Только я и ты. А теперь уйди, дай мне поговорить... С самим собой. Это очень увлекательно,— огрызается он, как дети в школе с учителями. "Наверное, это моя аура",— возмущенно мысленно фыркает, стискивая зубы, прикусывая "язычок", она отходит, с Доктором спорить бесполезно. — Так почему я, ты, здесь?— путешественник во времени с внешностью фокусника, смотрит на себя молодого, жаждущего не только открытий и приключений, но и чувств. — Ты меня видишь, но это не значит, что я здесь из-за тебя,— он делает паузу, словно что-то его тянет, не даёт дышать, топит в неизвестность событий. — Тогда почему? — Потому что ты отказался от некоторых воспоминаний. Я — последний их носитель. Твоя внешняя память, которая существует по двум причинам: первая, воспоминания не могут исчезать в некуда. Ведь мысли материальны,— усмехается он. "Как я мог усмехаться, улыбаться и создавать прочие мимические действия, чтобы казаться беспечным, когда все рушилось, рухнуло?" — Вторую причину я знаю,— соглашается Двенадцатый.— Обещание данное Кларе, что я все буду помнить, но я забыл. — Нет, мы же всегда держим своё обещание. Ты не забыл, ты просто оставил второго себя, в виде энергетической массы,— он пожимает плечами, переполненный отчаянием, но невидимым внешне, кроме глаз, взгляд уничтоженного человека.— А заметил меня здесь, потому что это место открывает секреты, единственные в своем роде, самые сокровенные. Самые главные. Одиннадцатый замолкает — вернулась Клара, но, пожалуй он слишком поздно это заметил, увлечённый первым разговором за пару месяцев. — Что ты забыл?— тихо интересуется Освальд, словно боясь спугнуть собственную тень, услышав последние слова Двенадцатого часа. — Бабочку... Я забыл бабочку, ведь бабочки — круто. Двенадцатый смеётся, его не заставляет стать серьёзным даже испуг и слёзы спутницы, что навернулись на лицо. — Я меняю каждый раз внешность, не потому что это обязательно, а потому что так уходит боль. Изменившись внешне, ты меняешься и внутри, больше нет того, что так же важно, это больше не твои проблемы... Не твоя вина. Кто бы смог жить с грузом, виной за столько жизней, погибших от твоих рук. Но в этот раз мне придётся, скитаться в одиночестве. Меня никто не услышит, даже я сам. У меня нет ни тени, ни голоса, ни запаха, по мере ничтожности, я меньше, чем нечто никогда не существовавшие. Я — обещание, запечатлённое в бесконечности. Небо наливается, становясь все ярче, оно спеет, готовится к зачатию жизни. — Это отличное место, чтобы последний раз поговорить,— закрывает глаза Одиннадцатый, растворяясь в атмосфере зарождения идеи о жизни, первых набросков, будущего. Ему предстоит бесконечность с людьми, смертью и счастьем, к которым он не сможет прикоснуться. Клара обнимает Двенадцатого, тот морщится, не любя этого. Ему чуждо выражение чувств, но мужчина все-таки помнит. Просто помнит, больше не бежит. — Моё старое лицо и не обыкновенная девушка... Знаешь что странно? Ты продолжаешь её спасать. И все так же сильно любишь, утверждая, что не её бойфренд,— Доктор-воспоминание стоит в стороне, отчуждённый, выкинутый из реальности, обитающий в сознании себя нового, и то, услышанный лишь в этом месте и в это время.— Впервые узнал "где", а не только "когда",— смеётся радостно он, торжествуя. В ответ лишь улыбка Двенадцатого.