Житейское море или сказ о буднях городской Тульской больницы

      У Вячеслава Александровича на днях юбилей. Вячеслав Александрович станет совсем взрослым мальчиком — ему стукнет сорок лет!       Коллективно посовещавшись (а коллектив — это ты, Илья Анатольевич, Белка, Галя и Марья Васильевна) вы решили, что поздравлять птицу высокого полета не будете и дарить тоже ничего не будете. Потому что сорок лет по старой примете, хоть и довольно сомнительной, отмечать не принято. К тому же, Вячеслав Александрович не из тех людей, которых хочется всенепременно поздравить с каждым праздником в календаре.       У Вячеслава Александровича, правда, как выяснилось, совсем другой взгляд на вещи. Ни в какие приметы он, как истинный врач, а потому материалист до мозга костей, не верит. И свой юбилей отмечать очень даже собирается. Дома. С мамой и новыми друзьями — сотрудниками Облздрава и руководством других больниц вашего города. О чем он вам вдохновенно и вещает уже двадцать минут, отвлекая от заполнения карточек. — Ну, и вы приходите, так и быть… — между делом, снисходительно приглашает он тебя и Олю, выходя из комнаты, — И остальным можете передать, — закрывая дверь «великодушно» разрешает он вам. Кому это — остальным — не уточняет. — Чего это его к нам занесло? — искренне недоумевает Ольга. Обычно Вячеслав Александрович не снисходит до того, чтобы заглядывать в ординаторскую приемного отделения. Обычно, он к себе в кабинет вызывает. Через секретаря, причем. Дабы придать важности и значительности предстоящему «пропесочиванию». — Ну, и чего? Пойдем, что ли? — полушутя интересуешься ты у Ольги. — Издеваешься?! — парирует она, — Конечно, нет! Пусть со своими «шишками» празднует.       Следующий день выдается тяжелым. Вам привозят пациентку с переломом мыщелков бедренной кости, и вы, вдвоем с Ильей Анатольевичем, пытаетесь решить, что с ней делать. Потому что перелом со смещением отломков и, по-хорошему, самый эффективный способ — это оперативное вмешательство. Но, пациентке 73 года, у нее слабое сердце, и наркоз оно, сердце, то есть, может и не потянуть.       Илья Анатольевич настаивает на операции, ты на вытяжении. Зав. отделением травматологии ни на чем не настаивает, потому что, в связи с сокращением штата, дежурит вторые сутки подряд и ему решительно все равно, кому что отрезать или пришивать. Велехов тоже за операцию. — Ну, делайте, если решили — соглашаешься ты, хотя, ты бы не стала оперировать при таких показателях. Ты с ними не согласна. С травматологами. И с Ильей — тоже. Потому что, они сейчас думают только о том, как сохранить пациентке ногу и способность нормально, полноценно двигаться и забывают о том, что можно потерять Жизнь. Но, в любом случае, решение за пациенткой. Вячеслав Александрович, кстати, на твоей стороне — он тоже против операции. Правда, по совсем иным мотивам — Вячеславу Александровичу нельзя портить статистику по показателю «Больничная летальность». Поэтому лучше выписать пациента кое — как вылеченным, а то и вовсе невылеченным, но еще живым, чем, дождаться, когда он отправится к праотцам прямо в больнице, испортив статистику. Пациентка на операцию соглашается. — А какой у меня выход? — спрашивает она у тебя — Я одна живу, за мной ухаживать некому будет, если я ходить не смогу… Пересказываешь разговор Илье Анатольевичу, когда отдаешь подписанное согласие на операцию — Лучше бы ты мне не рассказывала, — потеряно роняет Илья Анатольевич, так и эдак разглядывая снимки.       Уходишь, чтобы не мешать. Ему иногда нужно побыть одному, чтобы собраться и принять окончательное решение. Он тебе об этом никогда не скажет, но ты сама знаешь, когда лучше не лезть с советами и позволить принять решение самому.       Решил. Илья Анатольевич уходит в операционную. И Велехов с зав. отделением тоже. Проходит час. И два. Из операционной вываливается злой и уставший Велехов. — Ну, что там? — осторожно, чтобы не нарваться на велеховский гнев, спрашиваешь ты. В гневе Велехов страшен. — Все там… Или ничего… — непонятно отвечает Велехов, снимая маску, — Не надо было делать… И Велехов молча проходит мимо тебя, давая понять, что на беседы не настроен. — Не надо, Илья! Ты ничего уже все равно не сделаешь! — доносится из операционной уставший голос зав. отделением травматологии, который мечтает только о том, чтобы упасть в кровать и выспаться, наконец. Сутки проспать. А лучше двое суток. — Буду! — упрямо отвечает Илья, — Все равно буду… Я должен, я обещал… Два винта сюда, — командует он Белке, — Ольга, что с сердцем? — Пока работает… — отвечает Ольга тихим голосом. Ты еле различаешь сказанное. И безумно боишься. Нет, не за пациентку. Ее тебе просто будет жалко, но память о ней быстро сотрется потоком других пациентов, требующих помощи и не требующих ее. Ты безумно боишься за Илью. Если у него не получится, он будет себя винить и сокрушаться, что тебя не послушал. Ты вот этого боишься. Чувства вины, беспомощности и невозможности что-то изменить. — Все, поставил! — докладывает Илья Анатольевич коллегам в операционной, — Зашиваем быстренько и в реанимацию, — Думаю, что получилось! Ты выдыхаешь и уходишь. — Не дело это — стоять за дверью и трястись за Илью Анатольевича, — весело думаешь ты, — Сейчас он сам придет и все расскажет. Но приходит не Илья Анатольевич, а Изабелла. И с восторгом рассказывает, что Илья Анатольевич — почти что гений, такое делает, что она, Белка, глазам своим не верит! — Слава впереди тебя бежит! — гордо сообщаешь ты Илье Анатольевичу, который натыкается на Изабеллу в дверях ординаторской. — Слава, кстати, бежал с какими-то пригласительными в сторону кабинета Шульмана, — переводит разговор на другую тему Илья Анатольевич, — Поехали домой, а? Женьку пораньше заберем из детского сада…       Женьку, да. Женька вьет из Ильи Анатольевича веревки, рассказами о том, какой в детском саду ужас-ужасный. Илья Анатольевич даже собирался забирать Женьку из детского сада совсем, но Женька, почему-то, насовсем забираться не хотела. Женька хотела, чтобы ее забирали после обеда. А до обеда Женьке и в детском саду очень нравилось. — Поехали! — соглашаешься ты. Илья Анатольевич задумчиво смотрит в лобовое стекло. Женька задумчиво стучит ногой по сиденью. — О чем ты думаешь? — спрашиваешь ты у Ильи Анатольевича, — О сегодняшней пациентке? — Нет, — односложно отвечает он, — О Славе… — Заедем, поздравим, что ли? — ты с интересом смотришь как Илья Анатольевич отреагирует на столь революционное предложение. — Кого поздравим? — встревает Женечка, — С чем поздравим? А подарки будут давать? — засыпает она вас справедливыми вопросами.       Разворачиваетесь на пустой дороге и едете в магазин. Пробежавшись по этажам выбираете какую-то статусную безделушку — Для руководителей среднего звена — отличный подарок, — расхваливает ваш выбор продавец. — Главное, Славе про среднее звено не говорить, а то он обидится! — резюмирует Илья Анатольевич, забирая подарочный пакет. — Такой маленький подарок… — разочаровано тянет Женечка. Ей кажется, что чем больше лет, тем больше должен быть подарок. А так как дяде Славику целых сорок лет, то Женечка, видимо, даже боялась представить какого размера дядя Славик получит презент. А тут пакет какой-то. Мелкомасштабный.       По дороге звонишь Оле, Гале, Белке и Марье Васильевне — одним ехать неудобно, а если бы кто-нибудь еще согласился было бы здорово! Соглашаются, как ни странно, все. С условием, что Белку, Васю и Марью Васильевну привезут и отвезут. Поэтому вы с Ильей Анатольевичем подрабатываете извозчиками, собирая своих коллег по разным районам Тулы.       Встречаетесь все у подъезда Вячеслава Александровича. У вас с Ильей Анатольевичем в нагрузку — Женька и подарок, у Ольги — только подарок, у Галины — Степа и заливное из рыбы — к столу, у Марьи Васильевны — букет гвоздик ярко красного цвета (как будто Славик ярый коммунист, или его сегодня примут в пионеры) и пирожки, у Васи с Белкой — хорошее настроение. — Ой! Зря мы все это затеяли, наверное… — начинает причитать Марья Васильевна, — Сейчас завалимся толпой, а у него там министры какие, чаи пьют… — Какие министры, Марья Васильевна! — смеется Ольга, — Идемте уже, холодно, — зовет она всех в подъезд. Поднимаетесь на третий этаж, находите нужную квартиру. Вася конспиративно прикладывает ухо к двери. — Тихо. — констатирует Вася. — Вот что значит с культурными людьми дружит — не пьют, песни не поют, окна не бьют… — делает вывод Марья Васильевна. — Сейчас! Сейчас мы исправим это недоразумение! — орет на весь подъезд непонятно откуда возникший Велехов и с ходу жмет на кнопку дверного звонка. — А ты откуда взялся-то? — интересуется Илья Анатольевич, пока все возбужденно, с волнением, ждут реакции из-за двери. — Во-первых, где все — там и я, во-вторых, меня приглашали, а в третьих, и главных, меня жена из дома выставила! — Та, которая пятая? — сокрушенно ахает Галина. — Ага, она самая! — беззаботно соглашается Велехов. — А за что? — спрашивает любознательная Белочка — вдруг ей тоже надо будет кого-нибудь когда-нибудь выгнать.       Велехов не успевает ответить, потому что на пороге появляется Вячеслав Александрович. Вид у Вячеслава Александровича, мягко говоря, странный — лицо помятое, как будто Вячеслав Александрович только что проснулся, галстук съехал на бок и тоже изрядно помялся, ремень от штанов не застегнут и болтается в разные стороны, взгляд Вячеслава Александровича, как у бездомной собаки в морозные дни, полон тоски и отчаянной грусти. — Мы не вовремя, что ли? — на весь подъезд спрашивает Велехов, мгновенно оценив состояние юбиляра. Вячеслав Александрович интенсивно трет глаза. — Где Ваши миныстры-то? — с любопытством заглядывая внутрь квартиры спрашивает Марья Васильевна, — Хоть одним глазком на них глянуть… — Мама, мама! — кричит в следующее мгновение с восторгом Вячеслав Александрович, — Ко мне гости пришли! — Проходите, проходите, разувайтесь, раздевайтесь! — гостеприимно приглашает вас Вячеслав Александрович. — Это мы запросто! — легко соглашается Велехов и дружелюбно похлопывает Вячеслава по плечу. Вячеслав недовольно косит глазом, но молчит.       В дверном проеме показывается мама Вячеслава Александровича — в маленьком черном платье, с ниткой жемчуга на шее и слегка помятой «вавилонской башней» на голове. — Что греть, мясо по-французски или стерлядь? — спрашивает мама у Вячеслава Александровича, который суетится вокруг гостей и не знает, куда себя деть. Вы, между тем, проходите в комнату и видите на столе салаты в целлофановых пленках и нераскрытые бутылки с алкоголем всех видов и сортов. Видимо, думаешь ты, высокопоставленные друзья проигнорировали Вячеслава и не нашли времени зайти поздравить. Да и сам Вячеслав про них — ни слова.       На следующие три часа вы забываете, что Слава — это Мамин Вячеслав Александрович — карьерист, крючкотворец, трус, подлец и зануда. И Слава, кажется, тоже об этом забывает. Вы дружно смеетесь над анекдотами Велехова про дни рождения, вроде этого: «Первые сорок лет детства для мужчины самые тяжелые» и дружно, а главное громко (чтобы слышали все соседи) распеваете песню про День рождения, которое к сожалению, только раз в году. Заводят Галина и Марья Васильевна, а остальные подпевают по мере наличия слуха и голоса.       Степан, в честь юбиляра, демонстрирует уникальную способность шевелить ушами. А Василий даже порывается постоять на голове, но его вовремя останавливают — во избежание травм черепа и мозга и сохранности интерьера в Славиковой квартире.       Потом, Велехов, как всегда, исполняет что-нибудь из загашников своей студенческой песенной жизни. Вот это, например, про терапевтов, специально для Вячеслава Александровича. Хотя, на руководящей должности, Вячеслав уже начал забывать, что является терапевтом (получать зарплату за полставки в вашем отделении, впрочем, ему это нисколько не мешало)*: Если долго — долго — долго, Если кашель не проходит, Если стало тяжело вам, Топать, ехать и бежать, То пожалуй, то конечно, То наверно, верно-верно, То возможно, можно-можно В терапию вам попасть! А-а, много уколов получите здесь! А-а, сто процедур про запас еще есть! А-а, здесь врачи и медсестрички, А-а, исцеляют все привычки, А-а, к ним сюда не попадай! А-а, к ним сюда не попадай! А потом еще и про хирургов, чтобы вам с Ильей и Оле заодно, не обидно было*: Какой прогноз моей болезни доктор? Мадам, я не синоптик, я хирург. Ах, доктор вы и Гембл, вы и Проктор! Не льстите, а платите милый друг! Какой прогноз, хороший или грозный, Не ждет ли нас нечаянно беда? Скажите все, а если будет поздно?.. Мадам, платить не поздно никогда! Страшней всего валяться в коме, А все другое ерунда. Есть рак и СПИД, а все, что кроме — Легко исправить с помощью ножа… Расходитесь ближе к полуночи. — Спасибо! Спасибо, что пришли! — искренне благодарит Вячеслав, провожая всех до дверей квартиры. — Так ты приглашай, мы и еще раз зайдем! — не теряется наглый, как танк, Велехов. Прощаетесь у входной двери.       Вы уходите самыми последними, потому что Женечка никак не хочет расстаться с дядей Славой — ей понравилось играть с ним в лошадку (лошадкой был дядя Слава, как Вы поняли, поэтому он ползал в новых брюках из комнаты в комнату и катал Женечку на спине. Перепил, одним словом, Вячеслав Александрович, не иначе. В трезвом виде ему бы такое и в страшном сне не приснилось). За закрытой дверью слышится разговор: — Славочка! Ты бы думал, кого приглашаешь в гости! Санитарки и врачи приемного отделения — это не твой уровень! А Велехов этот — вообще хам трамвайный! — Да ну тебя, мама с твоими советами! — отвечает ей, рискуя нарваться на скандал, усталый, но довольный Славочка.       И ты думаешь, что правильно и хорошо, что вы приехали и поздравили. И пусть даже завтра Слава снова станет привычным Вячеславом Александровичем, все равно — хорошо!