Житейское море или сказ о буднях городской Тульской больницы

      В детском саду родителям детям дали задание нарисовать стенгазету. Кем работают их, детей то есть, родители. А потом будет утренник, на котором дети по газете будут рассказывать о суровых трудовых буднях мам и пап. — Что, что может нарисовать и рассказать трехлетний ребенок?! — вопрошал, закатив глаза к потолку, Илья Анатольевич, сидя вечером на кухне. — Папа, папа, ты придешь на утренник? — трясла за ногу Илью Анатольевича дочь Евгения. Никакую стенгазету, само — собой, она рисовать не собиралась. Для этого у Евгении были родители. То есть вы. -Да, наверное, — продолжая созерцать побелку на потолке, отвечал Илья -Точно-точно придешь? Обещаешь? — не унимался ребенок. -Да, — не подумав, ляпнул незадачливый Илья Анатольевич. А зря. Незадачливость Ильи Анатольевича привела к проблеме отцов и детей вашу отдельно взятую семью.       В больницу вы пришли с рулоном ватмана и головной болью, что изобразить в стенгазете. Так, чтобы было понятно, что рисовал ребенок, а взрослые ему помогали. А не наоборот.       К середине дня творческими муками страдало уже все приемное отделение. День был на редкость спокойный. Пациенты особого внимания и трудозатрат с вашей стороны не требовали, поэтому в ординаторской собрался консилиум. На предмет визуализации работы врача приемного отделения. То есть двух врачей. То есть вас. — Давайте нарисуем в центре Женю и Илью Анатольевича, а вокруг разных больных — с переломами там, или с гастритами, — предлагает Оля. — А язву мы как будем изображать: в натуральную величину или в масштабе? — скептически интересуется Илья Анатольевич. — Может нарисовать болезни без больных? — выдвигает следующую версию Ольга. — Это как? — не понимает Белка -Ну, там отдельно прободение язвы, отдельно перелом костей, отдельно аденому простаты… -Женя таких слов не знает… Не запомнит, — с сожалением говорит Илья Анатольевич, мысленно представляя, как было бы хорошо, если бы его трехлетняя дочь поведала своим одногруппникам из детского сада про аденому простаты. То есть нет, про доброкачественную гиперплазию предстательной железы. Это одно и то же, но так звучит солиднее. С этиологией, патогенезом и клинической симптоматикой. В картинках. — Тогда не знаю, — теряется Ольга, — больше у меня идей нет. У вас с Ильей идей нет уже со вчерашнего вечера, поэтому вы ждете, что к вам зайдет кто-нибудь с креативным мышлением и умением держать карандаш в руке. Как ни странно, такой человек находится. Друг Ильи Анатольевича — травматолог Велехов. Который зашел проконсультироваться по поводу пациента с бурситом. Весело напевая себе под нос: Если с другом вышел в путь чтоб немножечко бухнуть — веселей дорога. Без друзей я пью чуть-чуть Без друзей я пью чуть — чуть, А с друзьями много. Что мне водка в летний зной, Что мне вермут разливной, Когда мои друзья со мной… На медведя я, друзья, На медведя я, друзья, Выйду от веселья, Если пьяный буду я, Если пьяный буду я А медведь с похмелья Что мне гнойный уретрит, Что хронический гастрит, Когда рюкзак вином набит… — Как Вам не стыдно, — укоризненно качает головой Марья Васильевна, опирающаяся на швабру. — А чего это Вы тут делаете, а? — цитирует фразу из известного фильма Велехов. Узнает, чего тут все делают. Машет рукой, говорит: «Поехали». Обещает все сделать сам. И нарисовать. И разукрасить. И на утреннике в детском саду выступить. С любимой песней, его, Велеховского, тяжелого музыкальношкольного детства*: Медленно ракеты уплывают вдаль, Встречи с ними ты уже не жди. И хотя Америку немного жаль, У Европы это впереди. Ядерный фугас летит, качается, От него хорошего не жди, Даже если в землю закопаешься, От волны ударной не уйти. Скатертью, скатертью хлорциан стелется И забирается под противогаз. Каждому, каждому в лучшее верится. Падает, падает ядерный фугас. Засияло солнце над землею вдруг, А над головою дождь стоит. Только что шагал с тобою рядом друг, А теперь он жареный лежит. Водородным солнцем выжжена трава, Кенгуру мyтиpyют в собак, Вновь аборигены обрели права, Над Канберрой взвился красный флаг. Скатертью, скатертью дифосген стелется И забирается в ухо, нос и глаз. Каждому, каждому в лучшее верится, Но не у каждого есть противогаз Может мы обидели кого-то зря, Сбросили 15 мегатонн. А теперь горит, и плавится земля, Там где был когда-то Пентагон. Танки США отлично плавятся И зачем их выпустил завод? Ах, как жаль, что этот взрыв кончается, Лучше б он тянулся целый год. Скатертью, скатертью хлорпикрин стелется И забирается нам в противогаз, Каждому-каждому в лучшее верится, Может быть, выживет кто-нибудь из нас Но на этом песня не кончается, Мы построим новый полигон. Всё, что после этого останется, Мы погрузим в голубой вагон! Скатертью дибензоксазипин стелется И забирается нам в противогаз Каждому, каждому в лучшее верится. Падает, падает ядерный фугас. Скатертью бромбензин-цианид стелется И забирается в ухо, нос и глаз. Каждому, каждому в лучшее верится, Может быть, выживет кто-нибудь из нас. Скатертью дифинин-хлорофилл стелется И забирается нам в противогаз. Каждому, каждому в лучшее верится, Падает, падает ядерный фугас. — Велехов! Вы что себе позволяете! — врывается в ординаторскую Мамин, — что за антиправительственные песни посреди рабочего дня? — Какие? — вытаращив от удивления глаза, спрашивает Велехов, — по-моему, очень даже патриотично. А местами даже пацифистично, — оправдывается он. — Так я вечером за газетой зайду? — прерывает перепалку Илья Анатольевич, удачно спихнувший исполнение своих прямых родительских обязанностей на Велехова. -За какой газетой? — учуяв жареное, ведет носом Вячеслав Александрович. -Ага! — соглашается Велехов и уходит с рулоном ватмана подмышкой. Неизменно напевая себе под нос: И уносит меня, и уносит меня блестящая лента перил, И уносит меня, и уносит меня, вот только бы гвоздь кто не вбил…       А вам привозят пациента, и вы на время забываете о Велехове, стенгазете и прочих семейно-бытовых делах. Вспоминаете ближе к вечеру. Илья забирает из травматологии ватман. Бережно несет его до своего кабинета. Торжественно приглашает всех желающих посмотреть на творчество художника — травматолога. Из желающих — только ты, потому что остальные уже разбрелись по домам.       Илья Анатольевич с трепетом разворачивает рулон. Как будто там не стенгазета для детского сада, а полотно Караваджо с аукциона Сотбис. Увиденное настолько шокирует Илью Анатольевича, что он с размаху впечатывается филейной частью в свое руководительское кресло, забыв любезно предложить его тебе.       А посмотреть есть на что. Богатая фантазия Велехова в сочетании с его же художественными талантами дали просто потрясающий результат. Вы с Ильей еще дня три сотрясались от смеха, когда вспоминали сей художественный шедевр.       В левом углу ватмана Велехов нарисовал стойку регистрации. Стойка напоминала старый покосившийся книжный шкаф. За шкафом стойкой юное дарование новоявленный художник изобразил Галю. «Медсестра Галя» — было подписано на неизвестном науке существе с огромным бюстом и в колпаке, как у повара. Рядом с «медсестрой Галей» был изображен другой стол, на котором что-то лежало. С этого что-то связкой свешивались бледно-розовые «сосиски». Прямо до пола свешивались. — Труп! — «догадался» Илья Анатольевич, — Свеженький! — Это пациент с выпавшим кишечником — видишь тут подписано! — не дала ты разгуляться фантазиям Ильи.       «Пациента» катил зверского вида мужичонка. «Фельдшер Вася» — гласила надпись под стрелкой с мужичонкой. Путь «пациента» лежал к двум каким-то странным существам в красных пальто до пят и красных же намордниках. В руках у одного существа была бензопила типа «Дружба» и малая берцовая кость, а у другого нож-тесак и что-то отдаленно напоминающее печень. Существа гордо изображались в центре «полотна». — Кто это? — прикинулся идиотом Илья Анатольевич. — Ну, вероятно, мы с тобой! — разочаровала его ты. — И кто из них я? — продолжал недоумевать Илья Анатольевич. Хотя и так все было очевидно.       От существ отходили две стрелки. Одна гласила: «удачное лечение» — Под «удачным лечением» был изображен бородатый дедок в майке с дырками и трениках с оттянутыми коленками. Дырки и оттянутые коленки были прорисованы с особенной тщательностью. Дедок был бодр и весел, стоял на лужайке и держал в руках банку с пивом.       Другая стрелка, с подписью «неудачное лечение» утыкалась в табличку с надписью «морг». Под табличкой были нарисованы чьи-то щедро волосатые ноги с мозолистыми пятками. На одной ноге висел любовно выписанный Велеховым «инвентарный номерок» в виде сердечка. От ног стрелка вела к большому листку, где крупными буквами было написано слово «Жалоба». «Жалоба» ниспадала прямо в ноги щуплого, тщедушного существа с большими кривыми зубами и подписью «зам. главврача». Для особо непонятливых в скобках указывалось — «Мамин В.А». — Круто получилось! — выдохнула непонятно откуда взявшаяся за твоей спиной Белка. — Да-а-а-а, — протянул Илья Анатольевич, — Пиросмани отдыхает… -Это тот, который актрису Маргариту нарисовал? — проявила свою осведомленность Изабелла, — ту, что любила цветы? — Ну да, — пожал плечами Илья Анатольевич, внимательно разглядывая Велеховский шедевр. — Если бы меня так нарисовали, как эту Маргариту, я бы дала сковородкой по башке и ушла к соседу, — кипятилась Белка, — Нет, не к соседу, — подумав, добавила она, — К режиссеру. Она же актриса… -Чего делать будем? — устало поинтересовался Илья Анатольевич, выпроводив Белку за дверь. -Пусть так расскажет, без стенгазеты…- «придумала» ты. -Придется, — констатировал Илья.       Утром Женечка пошла в детский сад без стенгазеты. Но с выученным текстом — какая у ее родителей замечательная профессия.       В восемь вечера на твоем телефоне обнаружилось девять пропущенных вызовов. А на телефоне Ильи Анатольевича в два раза больше. Не ты, не он их не слышали, потому что оперировали девицу, которая в состоянии наркотического опьянения села за руль. И пятилетнего ребенка на переднее сидение посадила. Без автокресла. Состояние не довело девицу до добра — она не справилась с управлением и врезалась в фонарный столб. Ребенок не выжил. К сожалению. — Как так можно?! Ну, вот как так можно?! — возмущался Илья Анатольевич по ходу операции. — Илья, давай работать. Осуждать и обсуждать — не наше дело, — пытаешься ты привести в чувство выпавшего из эмоционального равновесия Илью Анатольевича. — Нет, ты не понимаешь, — возмущается Илья Анатольевич, — она же в себя придет и опять начнет колоться. И за руль опять сядет… -Все, прекращай… — и тут ты вспоминаешь. И Илья Анатольевич, кажется, тоже вспоминает. Что утром, в одиннадцать ноль — ноль вы должны были быть в детском саду. На утреннике. И слушать рассказ про себя любимых. Без картинок, но с выражением.       Вы испуганно обмениваетесь с Ильей взглядами. Вы же обещали. Катастрофа.       Операция закончена.       Звонки из детского сада. Вашего ребенка никто не забрал. Ваш ребенок сидит в детском саду с охранником и ждет родителей. Всех забрали, а ее — нет. Приезжаете. Съежившаяся Женька сидит рядом с охранником и смотрит криминальные новости. Тоже вместе с охранником. -Женя, Женечка пойдем домой? — зовет Илья Анатольевич. Женечка не обращает никакого внимания. Обиделась. Любой бы обиделся. -Жень, пойдем, — зовешь ты. Женечка в полном молчании, гордо задрав голову, проходит мимо вас и идет к машине. Илья молча открывает дверь. Женечка молча залезает в автокресло. Домой едете тоже молча. Дома Женька падает лицом в подушку. Умываться и ужинать отказывается. -Женя, прости нас, пожалуйста. У нас с мамой было много работы, мы замотались, забыли и не пришли… — оправдывается Илья Анатольевич, — Как твое выступление то? -Я к тете Гале уйду жить, — сдерживаясь, чтобы не зарыдать, выдает Женечка. Не зарыдает — вся в тебя. -Женя, ну ты что? — Илья не знает, как реагировать на такие выпады. Ты отворачиваешься к окну. Тебе обидно, что все норовят от тебя уйти. К Гале. -Да, не переживай ты, — прочитав твои мысли, подходит сзади Илья Анатольевич, — Я-то от тебя к Гале не уйду! — Правда? — с недоверием спрашиваешь ты. — Конечно, правда, — заверяет тебя Илья Анатольевич, — у тебя тефтельки вкуснее… — Ну ты и… — не находишь слов ты. -Да, — соглашается Илья Анатольевич и прижимает тебя к себе. Женька беззвучно плачет в подушку. — Женька, ну, не дуйся, — уговаривает ее Илья Анатольевич, — мы больше так не будем… — Врете вы все! — размазывая слезы по щекам, всхлипывает Женька, — а я всем сегодня рассказала какие вы хорошие. Мне даже Петя хлопал. Петя — это главный Женькин враг. За волосы дергает и игрушки отнимает. — Давай мы тебя завтра после обеда заберем и в зоопарк сходим? Все вместе? — предлагает Илья Анатольевич — А вы не забудете? — с сомнением спрашивает ребенок. — Точно не забудем! — обещаешь ты.       Долго обнимаетесь втроем. Ночью Женька с визгом прибегает к вам под одеяло. Женька боится спать одна, когда гроза.       В два часа дня выходите из больницы. Забираете Женьку из детского сада. Женька радостно показывает своей группе язык. У группы тоска зеленая тихий час, а у Женьки — зоопарк. Неплохие все-таки у Женьки родители, что ни говори. Хоть и работящие забывчивые.