Интермедия. Эпизод 3. «Темнота»
28 мая 2015 г. в 01:13
«Мамочка, у меня опять в глазках темно…» - она ненавидела эту фразу! Фраза эта стала её страхом, её болью, её врагом, пред которым она была бессильна. Она обладала одним коротким проклятым знанием, о котором старалась забыть, отложить его подальше, под все корки сознания, отложить на потом, забыть о нём сейчас!
Она старалась выезжать на природу с Сарой каждые выходные, откладывая для этого любые свои дела. Она вообще многое стала откладывать из того, что не касалось её дочери. Потому что всё остальное может подождать, а глаза Сары – нет. Впервые в жизни она по-настоящему поняла что такое «мало времени», что такое «потом будет поздно». Она помнила времена, когда Сара ещё свободно распознавала цвета и даже формы, составляла башни из кубиков и различала буквы. И ужас в ней вызывало ощущение того, что это было очень и очень недавно, будто бы пару недель назад. На самом деле с тех пор прошло два года, и теперь девочка передвигалась в пространстве всё неувереннее и неувереннее, всё выше задирала подбородок, чтобы видеть что-либо перед собой. Всё чаще случалось, что, играя во дворе с соседскими детьми, она вдруг посреди игры резко замирала, широко расставив ножки и ручки, мигом переставая улыбаться и очень серьёзно и громко произносила: «отведите меня к маме». Но к тому моменту мама её уже и сама подскакивала со скамейки и поспешно подбегала к дочери. «Что, снова?» - едва дрожащим голосом спрашивала она. Сара молча кивала. Они шли домой, медленно и осторожно, сначала просто ждали, потом принимали таблетки и кололи уколы, а если очертания картинок и тогда не возвращались к Саре, ехали к врачу. Всё чаще становились такие вылазки. Всё больше времени нужно было на возвращение слабого зрения, всё короче становились интервалы между «заплывами». Дни летели быстро и неумолимо. Она чувствовала себя очень беспомощной перед неотвратимым. Это убивало её.
- Мамочка… - тянул жалобно слабый голос, - ма-ам…
Из коридора едва послышались мягкие, необутые шаги.
- Что, моё золото? – серьёзно спросила женщина, входя в комнату.
- У меня опять в глазках темно, - со вздохом тоненько произнесла Сара. Сев на кровати, она не решалась вставать и двигаться, лицо бессмысленно было устремлено в пространство, подбородок поднят. Недлинные черные как смоль волосы со сна были спутаны и ерошились в стороны.
Оксана только лишь обреченно вздохнула. Подошла к кровати и, взяв дочку за руку, сказала:
- Ничего, сейчас посмотрим. Вставай.
Не отпуская мамину руку, Сара послушно вылезла из постели. Синяя клетчатая пижама смотрелась на ней до слез мило, была немного короткой с прошлого года, но вовсе не тесной.
Через коридор и дверь спальни, через зеркало в прихожей и входную дверь, они с мамой пришли на кухню, где стучала кухонным ножиком о доску Катя.
- У нас опять глазки не видят, - со вздохом сообщила Оксана.
Катя перестала строгать, мигом развернулась и серьёзно взглянула сверху вниз на Сару.
- Бедные вы, - отозвалась она.
Катя была подругой Оксаны. Она жила вместе с ними без арендной платы за комнату, помогала по хозяйству, время от времени готовила или сидела с Сарой. И то и другое получалось у неё хорошо, и за полгода проживания у подруги она почти уже стала членом семьи. Оксана была рада ей. Когда ты мать-одиночка с полуслепым ребёнком, оценишь любую поддержку.
- Сейчас посмотрим, - выдвинув из-за стола табуретку, Оксана села перед Сарой и, осторожно взяв её за лицо, взглянула в детские глазки. На кухне рассеянного дневного света по утрам бывало больше, нежели во всей остальной квартире, и в свете этом она очень отчетливо увидела…
- Катя, - испуганно обратилась Оксана.
- Чего? – недоумённо отозвалась Катя, поворачиваясь.
- У неё глаза мутные, - очень сосредоточенно и серьёзно произнесла Оксана.
- Ну, у неё они и раньше были мутными… - осторожно вспомнила Катя, откладывая ножик.
- Да, но не настолько! – настойчиво возразила Оксана, - они сейчас совсем мутные, раньше такого не было! Сама посмотри.
Катя послушно наклонилась к ним. Сара стояла, широко распахнув глаза и подняв подбородок, серьёзно и испуганно сомкнув тонкие губы. Разумеется, она была напугана беспокойством матери, но не двигалась и не говорила.
- Видишь, зрачок какой блёклый? – говорила Оксана, от собственного испуга забыв про испуг дочери, - и цвет радужки почти неразличим. Так, всё, мы едем к врачу! Немедленно.
Отпустив лицо дочери, Оксана немедленно поднялась с табуретки.
- Подожди, может, пройдет, - попросила Катя, - таблеточку ей дай…
- Нет, - решительно отрезала Оксана, - на этот раз никаких таблеток. Мы сразу же едем к врачу.
- Позавтракайте хоть! – обеспокоенно настаивала Катя, - ребёнок только проснулся, дай ей дух перевести.
Оксана остановилась и, опустив голову, взглянула на Сару. Та стояла, чуть покачиваясь, как бы демонстрируя взрослым, что у неё все под контролем, но выражение лица сохраняла очень серьёзное и даже напуганное.
- Ладно, - вздохнула Оксана, - ладно, хорошо. Мы позавтракаем, соберёмся и поедем.
Завтрак вышел напряженным. В тишине, среди сильного запаха омлета. Сара ела, через раз промахиваясь вилкой по рту, но от помощи отказывалась. Катя предпринимала осторожные попытки отговорить Оксану от поездки.
- Ты слишком резко подрываешься из-за малости, - тихо говорила она, - ну, подумаешь, зрачок чуть бледнее, чем обычно, такое и раньше бывало. К тому же, она только со сна. Может быть, оно опять само пройдет…
- Катя, - Оксана смерила её очень сердитым, непреклонным взглядом, - мы. Едем. К врачу, понятно? Я сейчас в таком состоянии, что лучше подорвусь из-за малости, чем просто забью. Считай, что это для меня, ладно. Мне просто так будет спокойнее.
Катя неслышно вздохнула и больше не пыталась её отговаривать.
Дорога до больницы оказалась ничуть не менее напряженной и очень тихой. Оксана не была сильно состоятельной женщиной, но машину всё-таки имела, за что была очень благодарна обстоятельствам! Ездить вместе с Сарой в общественном транспорте было мучением. Особенно когда у неё пропадало зрение, как сейчас. Сара сидела на заднем сидение автомобиля безупречно тихо, как будто её вовсе там не было. Обычно принято предполагать, что дети в таком состоянии смотрят в окно, но Сара этого сейчас не могла. Оксану беспокоило её поведение и её молчание, но поддерживать разговор мать была не в силах – слишком уж сама она была напугана и обеспокоена.
В больнице мать с дочерью провели целый день, проходя разного рода диагностики – привычные и редкие. С каждым из них беспокойство Оксаны росло всё больше. Страх, от которого у неё то и дело начинали дрожать руки, она старалась затолкать поглубже в себя, рассержено запрещая себе думать о нём.
В третий раз за день они появились в кабинете Павла Юрьевича - постоянного лечащего врача Сары, ставшего для неё уже очень близким знакомым. Он долго осматривал Сару и изучал результаты обследований, неторопливо беседуя с девочкой, как и обычно. Однако со стороны казалось, что он совершает больше действий, чем необходимо, повторяет их по нескольку раз. Наконец, он оставил инструменты с бумагами и поднялся.
- Могу я с вами поговорить? - как ни в чём не бывало, обратился он к Оксане, - наедине, - прибавил он.
Та замерла, опустив взгляд.
- Конечно, - ответила она тихо.
Они вышли в коридор и отошли подальше от дверей кабинета. Оксана шла молча, сомкнув губы и опустив глаза, нервно перебирая в пальцах цепочку на шее. Наконец, они остановились, и Оксана повернулась к врачу, взглядом демонстрируя своё полное внимание.
- Послушайте, я, честно говоря, не знаю, с чего начать… - очень плохо начал Павел Юрьевич, - но вам уже не один раз сообщали, что рано или поздно Сара перестанет видеть…
- Да, - тихо и вкрадчиво ответила Оксана, - я готовилась к этому последние два года…
Сперва Павел Юрьевич промолчал, и заговорил вновь лишь спустя пару мгновений:
- Я боюсь, что этот момент настал, - произнёс он, - ситуация достигла критической точки и… я боюсь, что дальнейшее лечение действительно не имеет смысла. Оперировать её нельзя, я уже объяснял почему.
Оксана быстро закивала, судорожно сжимая губы и прикрывая глаза. Врач осёкся.
- Мне действительно очень жаль, - сказал он после недолгой паузы, - девочка никогда больше не будет видеть.
Тут Оксана крепко зажмурилась, зажав рот ладонью. Она явно была на грани того, чтобы разрыдаться, но не сделала этого. Она просто стояла так, неподвижно, с минуту. Потом коротко всхлипнула, убрала руку и открыла глаза. Лицо у неё было очень красное, но она не плакала.
- Ясно, - едва различимо, очень дрожащим голосом ответила она. Хотела сказать что-то ещё, но не смогла. Продолжала стоять, сжимая губы.
- Она там одна, - произнесла Оксана, в конце концов, - надо идти быстрее…
- Постойте, - остановил Павел Юрьевич, - вам сначала нужно успокоиться. Если она спросит, почему вы плачете, вы не сможете ей ответить.
- Да, - мигом согласилась Оксана, - да, вы правы. Я сейчас, я… я спокойна.
На то, чтобы действительно унять дрожь в голосе у неё ушло ещё несколько минут. Но она очень старалась прийти в себя быстрее. Сара была в кабинете одна. И, скорее всего, очень переживала.
Перед дверью кабинета Павел Юрьевич ещё раз остановился.
- Позвольте дать вам ещё один совет, - грустно сказал он, - отдайте девочку в музыку. У неё безупречный слух. Очень хороший даже по меркам слепых. К тому же, ей надо чем-то увлекаться…
- Я поняла, - коротко кивнула Оксана,- спасибо.
Они вошли. Сара, тихонько сидящая на кушетке, мигом встрепенулась и запрашивающе повернулась в их сторону. Мать подошла к ней и без вопросов взяла за руку.
- Всё, зайчонок, - сказала она, - мы едем домой.
Сара удивилась.
- А лечиться не будем?..
- Потом, - мигом спокойно ответила Оксана, - не сегодня.
Поблагодарив доктора, они ушли. После их ухода Павел Юрьевич погрузился на несколько минут в задумчивость. Медленно, рассеяно подошёл к окну и замер, сложив руки. Он думал о Саре и её матери. В глубине души понимая, что не сможет выбросить их из головы ещё долгое время. Он знал Оксану не первый день. Но сегодня он ещё раз восхитился ей.
- И что ты теперь будешь делать?.. – тихонько спросила Катя, опустив взгляд.
- Жить дальше, - уверенно ответила Оксана дрожащим голосом. Она стояла возле раковины, опираясь на столешницу. В руках её дрожал стакан с водой, - никто не умер, все живы, - говорила она с судорожным напором, - У меня прекрасная дочь.. я буду её воспитывать, постараюсь дать ей всё необходимое…
Оксана опять запнулась, сделала глоток из стакана и свободный ладонью помахала на себя как веером. Катя молчала, со сложенными руками тихо сидя за не накрытым столом.
- Надо… надо школу для неё выбрать, - сбивчиво продолжала Оксана, - у нас в городе несколько школ для слепых… и слабовидящих. Надо поездить, посмотреть…
- А что с садиком? – осторожно спросила Катя.
- Я не хочу её в садик отдавать, - уверенно заявила Оксана, - я сама буду с ней заниматься. Постараюсь…
- Тебе нужно работать, - сказала Катя, - я помогу.
- Спасибо, - коротко, но от этого не менее значимо отозвалась Оксана, - и ещё… - продолжила она спустя паузу, - нужно отдать её в музыку. Она должна чем-то увлекаться…
- Думаешь, она сможет?.. – неуверенно произнесла Катя, - ну… без нот…
- Сможет, - без колебаний отозвалась Оксана, - у неё безупречный слух. Хороший даже по меркам слепых…
В образовавшуюся паузу Оксана с негромким стуком отставила стакан, выпрямилась и, пересев на стул рядом с Катей, заговорила уже совсем тихо:
- Знаешь, на самом деле я чувствую сейчас даже некое такое облегчение… - сказала она, - четыре года я наблюдала за тем, как моя дочь слепнет. Теперь больше не придется...
Катя молчала, не зная, что ей ответить. Оксана тоже молчала, сказав уже всё, что ей хотелось.
- Ты будешь ей говорить? – в конце концов, грустным шёпотом спросила Катя.
- Нет, - отозвалась Оксана вкрадчиво, - Не буду. Она и сама поймет. Потом. Но не сегодня.
С этими словами Оксана поднялась с места и подошла к плите разогревать суп на ужин.
В тот день она так и не заплакала. Она знала, что слух у Сары чуткий.