Часть 1
11 октября 2014 г. в 12:00
— А что, если бы душу тоже можно было хоронить? — холодный голос разливается по гроту. Ута вновь обращается сама к себе — внезапно, не боясь, что слова могут вылиться в Промежуток и дотечь до ушей других Сестер. Часами не отрывать взгляд от луны ни на самую малость давно уже стало её талантом. Самым настоящим, ведь истинный талант бесполезен.
Новая, пусть и пустая фантазия немного оживила окутанные вялой дремой мысли. Атрофированное воображение впервые за последнее время заинтересовалось. Наряд несбыточной невесты — почти уже аура; свет луны, что осел тканью на обнаженную душу. Оле тоже невеста, но подающая надежды на становление женой. Уте же досталось искать сомнительное тепло у вечнохолодного небесного светила, смотрящего за ними обеими. И вот, отбросив поиски, Сестра в который раз думает о Верхнем Пределе, сравнивая его с окружающей эфемерной действительностью.
А что, если бы душу тоже хоронили? Что, если бы она не канула вниз, где растворялась на атомы? Представления об этом не вяжутся с образами, которые можно было бы принять, пусть даже условно. Душа — симбиоз чувств и разума; разве ничего может оставить по себе что-то, что можно положить в гроб или предать огню? То, что потом красиво нарядят и навек оставят в последней колыбели? Сами размышления об этом кажутся глупыми. Ута решает простить себя за них — чем только не займешься, пока истекает твой срок.
С другой стороны, — всё-таки продолжает она, — имеет ли смысл обыгрывать в голове посмертное время тем, кто и так знает, какое оно и что их ждет? Никаких изменчивых представлений о Рае или Аде, только одно точное — о Кошмаре. Не говоря уже о том, что окружающий мир твою кончину никак не ощутит: исчезнет покой, канут в лету заповедники, Богомолу достанется новорожденная сестра — и что с того? Но на углях души вспыхивает жаринка жалости — скорбь по той, что ещё может родиться в этом гиблом месте. Не заключая мысль в слова, Ута теряет мгновения на мольбу, — самим чувством, — чтобы Сестра-Смерть оказалась последней...
А потом, когда угасает эта маленькая вспышка, а где-то на капище рождаются пару ростков цвета, Ута возвращает бесчувственный взгляд к луне. Сестра пробует представить гроб души, и фантазия предательски отчетливо рисует изогнутую гондолу. Неосязаемая ткань одежды тут же тяжелеет, полотно, свисающее за границей ложа, тянет к земле. Платье будто превращается в саван, а грот становиться подозрительно похож на склеп. Застылая Ута впервые за долгие часы шевелится, приподнимает запястья, скользит ими вдоль живота и складывает руки на груди. Крест-накрест.
Интересно, что скажет Богомол, увидя её ещё более готовой к смерти, чем в прошлый раз? Как всегда, ничего. Ута ощущает, как в такт ресницам подрагивает душа. Голос, впрочем, ничуть не трепещет и не обрывается:
— Сестры, есть ли способ покончить с собой?..