За 'секунду' до

Мне почти восемнадцать. Я владею только часто используемым читательским билетом, конвертом с высушенными розами, книгой сказок и жменей симпатичных фиолетовых камешков. Не более.*

      Тишина разливается по моему телу, словно приятное тепло. Хрупкое, волшебное, чуть колеблемое легким дыханием. Я задыхаюсь в этой тишине. Впервые осознаю: то, что больше всего мне нравится, убивает меня.       — Скажи, она хотя бы на секунду хотела прийти? — вдруг говорит Егор. Я сжимаю его руку, она не забинтована и ближе всего ко мне. Кончиками пальцев поглаживаю шероховатые шрамы на его коже, ласково и нежно, будто бы боюсь сделать что-то не так. Причинить ему боль. Хотя бы каплю.       — Кто? — шепчу я. Не хочу громче. Не хочу ничего, кроме как остаться здесь.       Мне слишком уютно, чтобы уходить.       — Женя.       Он произносит ее имя на выдохе, с горькой усмешкой, легкой иронией, как будто это было само собой разумеющимся.       — Она действительно хотела прийти, можешь не сомневаться.       Она так плохо себя чувствовала. Так сильно хотела его увидеть. И, черт возьми, осталась дома. Были ли ее слезы поддельными? Не могу поверить, что она способна на подобное. Вряд ли, наверное. Конечно же, ей просто стало плохо. Она не могла просто так остаться дома.       Я видела, как она переживала, как утыкалась носом в мое плечо, ловила ртом воздух в поисках чего-то особенного, будто ореол вокруг Егора был целебным для нее, живительным, лучше любого травяного чая.       Впервые я чувствовала себя беспомощной, неспособной помочь ей.       — Знаешь, — начинает Егор. Я не вижу выражения его глаз. Он чуть двигается в сторону, я аккуратно кладу голову на край подушки. Тепло и уютно. Не замечаю, как ложусь рядом. — Я действительно рад, что ты здесь.       Мне безумно хорошо рядом с ним, хочется спать. Господи, как же я хочу заснуть прямо сейчас, без сомнений, что все остались живы, я никого не потеряла, и в мыслях не кружится хаотичный беспорядок.       Я слышу дыхание Егора, слышу, как неясно бьется его сердце. Невероятно.       Он тихо смеется, чуть поворачивая голову ко мне и пряча лицо в моих волосах. Я замираю, боясь разрушить эту чертовски привлекательную ситуацию.       Тепло все равно долго не держится.       — И тебя совсем не волнует, что я нахожусь здесь незаконно? — выдыхаю я. У меня кружится голова, легкие отказываются принимать кислород.       Я была права. Вокруг этого человека действительно неземной ореол, мешающий спокойно дышать. Хотя, возможно, что-то не так только со мной.       — Я очень надеюсь, что ты успеешь уйти.       Я едва уловимо киваю и молчу. Сердце лихорадочно бьется, пульс эхом отдается в висках. Я пытаюсь расслышать что-то помимо своего дыхания.       Конечно же.       Едва уловимый шорох в коридоре, приближающийся, заставивший меня стремглав слезть с кровати. Вокруг — ничего, что могло бы закрыть меня. Кровать слишком высокая, и я не смогу там спрятаться. Если попробовать скрыться за тем большим аппаратом, я...       Времени на раздумья недостаточно.       Дверь, тихо поскрипывая, открывается, пуская в палату желтоватый свет, в дверном проеме застывает женская тень. Готова поспорить, я выгляжу не лучшим образом, когда в комнате вспыхивают лампочки.       Женщина-врач долго смотрит на меня, в ее глазах плещется удивление и ужас одновременно. Вижу, как она набирает воздух в легкие, чтобы начать кричать на меня.       Мне достаточно сдаться.       Я не могу бежать.       Порядочные граждане так не поступают.       Но порядочные граждане также не врываются по ночам в городские больницы.       Верно?

_____

      В кабинете администрации горит одна единственная лампа — в самом углу, на столике с орхидеей. Напряженность и раздражение ясно читается на лице женщины-врача, которая словила меня в палате. Передо мной — человек, который, определенно, является заведующим этого места. Мужчина средних лет, в сером костюме, видимо, наспех накинутом поверх зеленой потрепанной футболки. Только из дома. Что я делаю?       Они держат меня до полуночи, предоставив случай предложить свои варианты, почему я оказалась здесь в такой поздний час. Кажется, они готовы вызвать полицию. И они почти это делают.       Мне противно и просто ужасно стыдно, что я здесь нахожусь. Ничего не стоит начать рыдать: на душе действительно горько, а глаза давно щипало, будто бы предсказывая ситуацию.       Я не могу навлечь на нас неприятности. Именно поэтому опускаю голову и лепечу про свою чертову несчастную любовь, про то, как все это — без ответа — делало из меня ничтожество, превращало в робота, заставляя повиноваться и бесцельно брести по этому лабиринту чувств. Я не знаю, что мне делать.       Конечно же, я выгляжу настолько жалко, что дольше полуночи меня не держат.       Конечно же, мне действительно есть, что скрыть от Жени.       Я не иду домой, а иду прямиком к Суворовой: она наверняка спит, но ничего страшного. Мне всего лишь нужно доложить, что все в порядке. А после — попасть домой. Матвей давно сидит голодным. Это плохо.       Интересно, хозяйка уже вернулась?       Я возвращаюсь к Жене без двадцати минут первого ночи и ничуть не жалею об этом. Она не спит. Чего же я ожидала?       Фразы "я так волновалась" и "ты была так долго" заставили меня немного потрудиться, но ответить на все волновавшие Евгению вопросы. Когда я говорю, что мне пора домой, она в чувствах цепляется за мой рукав, глаза безумно горят.       На этот раз ее линзы — черные. Я вижу это в мутном свете ламп. Точно не зеленый.       Разве она уходила куда-то?       — Пожалуйста, останься со мной, — умоляет она, строя свою самую жалобную гримасу.       Мне нечего поделать, поэтому я соглашаюсь.       Она выделяет мне место на диване в гостиной, а сама перебирается на пол. В холодильнике обнаруживается бутылка холодной минеральной воды. Это то, что мне сейчас нужно. Я жадно впиваюсь в горлышко бутылки, делая неестественно большие глотки.       Женя смеется, но в этом смехе нет ни тени веселья.       Чуть позже, когда я выхожу на балкон, в кармане кофты от спортивного костюма вибрирует сотовый. На этот раз идет дождь, по стеклу ползут призрачные капли, смешиваясь в дорожки и скатываясь по карнизу вниз. Я открываю окно, пуская свежий воздух в маленькое душное пространство.       — Знаешь, за это можно и срок порядочный отхватить, — без всякого приветствия смеется Егор. Мне хочется закрыть глаза от удовольствия, но я облокачиваюсь на подоконник и смотрю вниз. Приятная прохлада касается меня, запах дождя и мокрых листьев кружат голову. Словно осознав, что чего-то не хватает, Егор добавляет: — Привет, кстати.       — Привет, — я тихо, едва слышно смеюсь. — И срок я почти отхватила, если бы не одна прекрасная идея, внезапно посетившая мою голову, — я приподнимаю брови. — Я серьезно.       — Дай угадаю, — юноша выдерживает драматическую паузу, но я почти вижу, как он улыбается. — Представила нас в свете несчастных влюбленных?       — Откуда ты знаешь? — я, конечно, понимаю, что это могло быть очевидным, но не настолько. Я охаю.       — Эта женщина — мой врач. Буквально сорок минут назад она приходила поговорить со мной о тебе, выразила сочувствие и пожелала спокойной ночи, — Егор смеется и кряхтит, определенно, от боли в груди. — Уж не знаю, что ты ей сказала.       — Ничего я ей не говорила, — мне хочется злиться. Я хмурюсь и взмахиваю одной рукой, выражая свое негодование.       — Просто будь аккуратнее, ладно? Если ты сделала это сегодня, представить не могу, что ты можешь сделать позже.       У меня снова кружится голова.       В его голосе сквозит забота и волнение.       Я хочу его обнять.       Немедленно.       — Я постараюсь, — я выдавливаю из себя натянутый смешок, но не могу не улыбнуться. Егор еще о чем-то говорит.       Мы обсуждаем эту ночь около часа. Может, больше. Мне нужно идти спать, я так хотела отдохнуть. Конечно, он понимает меня. По-моему, никто так меня не понимает.       — Я рада, что с тобой все в порядке, честное слово, — шепчу я вместо прощания, хотя так хочется пожелать ему спокойной ночи. В груди сквозит пустота. Я не знаю, что с ней делать.       Егор молчит пару минут. Если честно, я была бы рада любому проявлению его существования, но он, видимо, счел нужным ответить.       — Я тоже рад, что ты все еще не за решеткой, честное слово.       Конечно же, он смеется, а затем тихо стонет. Ему больно. Я сглатываю. Чувствую себя виноватой за это.       — Обещай, что не будешь попадать во всякие передряги, — просит Егор. На этот раз с заметной нотацией.       Мне хочется кивнуть.       — Обещаю.       Это уже второе мое обещание за последний день. Одно из них я каким-то образом успела выполнить.       Второе — более чем длительное и необъяснимое.       — Сладких снов, Вероника, — клянусь, я слышала эту чертовски привлекательную усмешку. Он весь какой-то слишком уж привлекательный. Это неправильно.       Он бросает трубку. Я жутко опьянена этим ноябрьским воздухом, пропитанным дождем и мокрыми листьями. Настолько, что не могу спокойно стоять.       — Ты ему никто, слышишь?.. — шепчу я себе, боясь закрыть окно и разрушить эту волшебную атмосферу понимания и заботы. Тепло. Тепло, несмотря на ноябрьский холод.       Я зажмуриваюсь на пару секунд, пытаясь убедить себя в этом. И когда я открываю глаза, все встает на свои места. Так и должно быть. Я закрываю окно и возвращаюсь в квартиру.       Женя сидит на полу, укутавшись в плед и бездумно смотря на экран телевизора. Какая-то передача про животных, наверное, меня тоже бы не заинтересовала. Но неужели так трудно переключить канал?       Этой ночью я долго не могла уснуть.       Этой ночью я смогла убедить себя в том, в чем должна была с самого начала. Поставить точку. Исчезнуть. Конец бесконечностей. Мы никто друг другу. Не родственники, не друзья, даже не знакомые.       Этой ночью Женя снова плакала в подушку, очевидно, решив, что я уже заснула. Она совсем близко, я могу дотронуться до нее рукой, но я не в состоянии. Я не знаю, что происходит. И сейчас я волнуюсь не за себя.       Этой ночью я снова забываю о том, что Егор солгал мне тогда, в день нашей встречи. Но можно ли считать это ложью? Правда, раз я постоянно забываю об этом, наверное, мне не слишком-то хочется узнать конкретнее.       Я хочу проснуться и осознать, что все в порядке.       Я хочу проснуться и доказать себе, что никто не противоречит действительности. В том числе, и я.       В комнату врывается ночной воздух из открытого окна. Я не помню, как отодвигала шторы, не помню, как дергала за ручку, в надежде, что все окажется легче очевидного. Не помню, как возвращалась в постель, держась руками за голову.       Но отчетливо помню этот невыносимый запах мокрых листьев, асфальта и дождя, смешивающихся в один окружающий меня ореол, настолько тесный и неудобный, что я с трудом могу вздохнуть.       Это заразно.       От человека-непостоянства можно многого ожидать.