За 'секунду' до

      Мы дышим одним воздухом, просыпаемся, завтракаем, ложимся спать.       Мы живем под одним небом, пьем одинаково пресную воду и едим одинаково съедобный хлеб.       Мы становимся чужими, даже несмотря на все биологические сходства.       И когда нас называют очень похожими внешне, я смеюсь и пожимаю плечами. Мы — не родственники и даже не знакомые. Мы — люди, и нас объединяет лишь наличие сердца и легких.       Внутри все переворачивается от омерзения: как мы можем быть похожи, если даже то, что я пытаюсь жить так же, как и ты, не делает нас ближе?       Мы — разные.       Люди не могут быть разными.       Так кто из нас человек?

_____

      Мне двадцать пять, я живу в съемной квартире, уже четыре с половиной месяца уверяя родителей, что ищу работу, хотя сама, даже сейчас, продолжаю лениво почесывать рыжего хозяйского кота за ухом, там, где он любит.       Мне двадцать пять, однако денег мне хватает только на проживание, а каждое утро я буквально краду половину чайной ложки кофе из банки человека, который вечерами поит меня чаем.       Мне двадцать пять, и я, как вы и подумали, — один из отбросов человечества.       Если на чистую воду, то в самом начале я действительно искала себе работу какого-нибудь менеджера и дальше по списку всех интересовавших меня должностей, но, в конце концов, чтобы что-то заполучить, нужно хотя бы отнестись к этому серьезно. Собственно, отсюда и вытекает, что мое резюме напоминает наполовину заполненную анкету для девочек, какими я баловалась в младшей школе. Все так и есть, без преувеличений.       Родители каждый месяц начисляют мне деньги на банковскую карту, поначалу подтверждая, все ли на месте. Сейчас ноябрь. В течение всего октября на мой сотовый не поступило ни одного телефонного звонка. Несомненно, мне обидно и даже чуть-чуть... досадно, что ли. Хотя это одно и то же.       Я сижу на кухне и пью кофе: восемь утра. Хозяйка уехала на все выходные, видимо, нашла себе нового бойфренда, в свои-то тридцать девять. Развлекается с ним на даче, наверняка воркует о домашних делах, свесив ноги с жесткой старой софы затасканного красного цвета.       Отвратительно.       Мне двадцать пять, я все еще читаю книги со странными названиями, которых нет в продаже и, судя по всему, никогда не будет.       Мне двадцать пять — и я не умею жить.

_____

      Раньше я жила с родителями, пока, в конечном итоге, их параллельная моей жизнь не свела меня с ума. Я взрослею вместе с ними и, наконец, начинаю понимать скрытые мотивы каждых слов и этих чертовских "солнышко, не хочешь чаю?"       Я не умею вести параллельную жизнь. А может, просто не пробовала. Но что-то подсказывает мне, что я права.       Глубоко права.       Я прилежно закончила одиннадцать классов, поступила в институт, закончила и его, обретя верных друзей и даже — даже! — молодого человека, который, впоследствии, узнав, что я не хочу обеспечивать его, ушел. Его мотивы, мысли? Не знаю.       Конечно же, стоит сказать, что о-боже-мой-мне-уже-двадцать-пять, но разве это много? Правда, я ощущаю себя человеком, неоднократно использованным и не подлежащим замене. И я говорю не о любви и не о сексуальном опыте. Есть чувство, будто это состояние преследовало меня вечно, и сейчас, когда я окончательно ослабела и превратилась в кубик чудом замороженного льда, оно обратило свой расчет в эту чертовски правдивую жизненную игру. Пусть так. Допустим, я хочу просто посмотреть, что будет дальше.       Может, просто лгу сама себе. Но "ложь" — красивое слово.       На моих коленях сворачивается пушистый рыжий комок, громко мурлыча что-то себе под нос. Его зовут Матвей — очень странное имя для кота, но выбирала, черт возьми, хозяйка. Она женщина милая, добрая и простодушная и вряд ли смогла бы придумать что-нибудь поинтереснее.       Я ласково поглаживаю кота по спине, тот, громко мурлыча в ответ, утыкается носом в мою ладонь. Пушистый комок вытягивается, теряя форму.       — Рыжий, есть будешь? — посмеиваясь, спрашиваю я, попутно оглядываясь: вдруг есть что-нибудь съедобное на виду?       Кот промолчал. Я еще недолго смотрю на него, чего-то ожидая, но, в конце концов, решив, что смысла никакого не будет, заглядываю в холодильник. Даже никаких кошачьих консервов, вот черт.       — Прошу меня понять, Матвей, сегодня нам придется чуток потерпеть и воздержаться от еды.       Хотя, может, я смогу найти упаковку макарон. Нужно просто поискать.       Но человек, который не может серьезно отнестись даже к поиску еды на своей кухне, вряд ли когда-нибудь сможет отнестись серьезно и к работе. Психология у меня такая. Вот.       Тогда о каком рабочем месте и новом резюме идет речь?       Я уже достаю что-то из кухонного шкафа, когда с комнаты доносится слабый, совсем знакомый писк. Телефон?       Сердце, наверное, уходит в пятки: мне впервые позвонили, это действительно так, я не сплю. Я же не сплю, да? Чертово одиночество.       Убедившись, что это и правда звонит мой сотовый, я беру трубку. Черт, я необъяснимо рада, даже счастлива, что мне хоть кто-то позвонил, но... Вместо жизнерадостного "к вашим услугам" с губ срывается хриплое и сонное "мда".       — Ника, солнышко, здравствуй, — слышу я чье-то знакомое и незнакомое щебетание. Я уже слышала этот голос. Память силится вспомнить, и, скрипя мозгами, я все же понимаю, кто это.       Странно, что номер не опознан.       — Женя? — не в силах представить себе, зачем она позвонила, протягиваю я. Голос звучит равнодушно, однако я начинаю нервничать: как давно я разговаривала с друзьями?       — Да, милая, — девушка смеется. У нее очень приятный смех, я, наверное, могла бы слушать его вечно.       Евгения — моя подруга-однокурсница и, возможно, единственный человек, способный со мной разговаривать. Я вспоминаю, как мы вместе готовили какой-то реферат на очень скучную тему — единственное нейтральное воспоминание, связанное с этой особой.       — Ты что-то хотела? — я чувствую себя немного уверенней и сажусь на пол, подогнув под себя ноги. — Ты не звонила мне уже уйму времени. Удивительно, как ты еще не стерла мой номер.       Я должна была это сказать. Почему бы не вернуть виновато-неловкую атмосферу?       — Как же я могла тебя забыть? Боже, да я бы позвонила тебе, будь у меня хоть немного свободного времени... Ты знаешь, я... — Женя вдруг замолчала, и это молчание показалось мне действительно неловким. — Может быть, встретимся? Могли бы поговорить.       Я только рада. Мы договариваемся встретиться вечером того же дня, у парка. Здесь совсем недалеко, можно дойти пешком.       Правда, мне совсем не хочется выходить из дома, каким бы сильным ни было мое желание увидеться со старой знакомой.       День проходит в слабом сомнении: стоит ли идти? И вообще, я ужасно выгляжу, будто и не ложилась спать: темные волосы спутаны, глаза покраснели. Что мне с этим делать? Прежде чем я привожу себя в порядок, внутри загорается странный огонек, заставивший меня понять, что я действительно не слишком хочу оставаться в этой порядком надоевшей квартире. К тому же, кот совсем не составляет мне компанию.       Я очень хочу с кем-нибудь поговорить.       Перемена настроения дает о себе знать: улыбка на измученном бледном лице совсем никуда не годится. Я снова заглядываю в зеркало и морщусь.       Что ж.       Меня гложет чувство беспокойства. Что сегодня может произойти? Я волнуюсь. Я действительно волнуюсь.       Прикасаюсь рукой к отражению. Оно подмигивает мне и улыбается. В глубине карих глаз я все равно замечаю небывалое смятение, давно уже мне не свойственное.       Я больше никогда от него не избавлюсь.

_____

      Я была на месте еще за полчаса до назначенной встречи. Руки мерзнут на холодном ноябрьском воздухе, за спиной скрипит доисторическая калитка, служащая входом в парк, тротуар покрылся забавным серебристым инеем. В точности, как мои волосы. Голова раскалывается, перегруженная мыслями, ладони нервно цепляются за черный ремешок перекинутой через плечо сумки.       Передо мной снуют автомобили, носки осенних сапог чуть выступают за край бордюра, воздух насквозь пропитан сигаретным дымом и чуть уловимой зимней свежестью. Я подношу ладони к лицу, с губ срывается маленькое облако пара, немного, но согревающее замерзшую бледную кожу. Я переступаю с ноги на ногу и осматриваюсь: никого нет.       Горят фонари, уже начинает темнеть, а мне радостно даже от этого. Назначенный час все ближе, ветер усиливается, превращая меня в заледенелое существо, лишь отдаленно напоминающее сосульку.       Я не знаю, кого ждать. Узнает ли меня Женя? Помнит ли наши беззаботные разговоры, бесшабашные поступки? Почему-то я сомневаюсь. Сильно сомневаюсь.       Ведь это Женя.       Мне хочется улыбаться.       Комната совсем маленькая: несколько кроватей, тумбочки, странные обои зеленоватого цвета. Общежитие. Я пытаюсь перетянуть чемодан из коридора на свою сторону, но он отчаянно не желает покидать выступ порога. Мне приходится его приподнять, он ужасно тяжелый.       — Тебе помочь? — слышу я и оборачиваюсь. Прислонившись к стене, меня беспокойно осматривает какая-то стройная незнакомая девушка. Ее волосы странного фиолетового оттенка, и это немного отталкивает меня от быстрого "нет, спасибо". Я пожимаю плечами и улыбаюсь.       — Я справлюсь, — чемодан поддается. Я прохожу к одной из кроватей. Девушка останавливается в дверном проеме.       — Ты будешь здесь жить? — она чуть прищуривается. Я киваю. Ее губы расплываются в веселой улыбке. — Это здорово. Меня зовут Женя.       Я пожимаю ее руку.       Присмотревшись, замечаю, что у нее зеленые глаза. Это успокаивает. Таким людям, насколько я знаю, можно доверять.       Я мысленно хочу кричать на весь мир, что я помню этот день, что с памятью у меня все в порядке. Правда, незачем. Еще несколько минут я стою, закрывая руками лицо и... всё. Это в прошлом, Дмитриева. В прошлом. Забудь. У тебя новая жизнь, и сейчас ты встретишься с этим самым прошлым. Вообще-то, я все делаю абсолютно наоборот. Но разве важно? Сказывается волнение.       Еще двадцать минут я пытаюсь вспомнить фамилию Жени. Еще двадцать минут я пытаюсь определить, что чувствую по отношению к этому ноябрьскому ветру, пронизывающему до самых костей.       Еще двадцать минут я пытаюсь вспомнить, как улыбаться. И если я не вспомню ничего из этого, все обернется крахом.       Со спины на меня налетает что-то относительно тяжелое, пахнущее дорогими лимонными духами и слабым сладким кофе. Я смеюсь, хотя удивление все еще не покидает меня.       — Господи, как же я давно тебя не видела, — Женя продолжает обнимать меня, негромко говоря что-то о "сколько лет, сколько зим" и наверняка улыбаясь.       Когда я оборачиваюсь, замечаю, что так оно и есть: улыбка во все тридцать два. Евгения немного изменилась с момента нашей последней встречи: фиолетовый цвет волос стал немного темнее, зеленые глаза больше не... не зеленые?       — Женя, это... — я пальцем показываю на свою собеседницу. Пару секунд она не может понять, о чем я говорю, затем улыбка возвращается на положенное место. Девушка махнула рукой.       — Это всего лишь линзы.       Линзы, значит.       Голубые.       Несколько мгновений она рассматривает меня, говорит о своем, и мы стоим на месте. За ее спиной, сгорбившись и накинув на голову капюшон, нервно переминается с ноги на ногу какой-то парень, явно не случайный прохожий. Мне любопытно. Заметив, куда направлен мой взгляд, Женя пожимает плечами.       — Это Егор, Ника. Надеюсь, вы подружитесь, — улыбается она.       Парень скидывает капюшон и шагает мне навстречу. Мы пожимаем друг другу руки. Я не могу понять, какого цвета его глаза, все портит приближающаяся синяя ноябрьская ночь.       — Вероника, — я киваю. Он не производит на меня никакого впечатления тем, что молчит. Хотя, в принципе, все так и должно было быть.       — Егор, — я вижу, как парень, пародируя меня, насмешливо вертит головой, будто бы кивая в ответ. Я закатываю глаза.       Ветер приносит с собой молчание: оно спокойное и тихое, это мне нравится. Ничего лишнего, лишь мое тихое дыхание, отчего-то участившееся сердцебиение и шуршание все еще снующих по замерзшей дороге автомобилей.       Я впервые слышу, о чем говорит ветер. Это потрясающе.       Взгляд мельком возвращается то к Жене, то к Егору. Я щурю глаза.       — Вы встречаетесь? — немного неловко спрашиваю я, имитируя равнодушие. Нет, черт возьми, мне не все равно. Мне действительно не все равно.       Женя весело кивает и улыбается.       — Как ты догадалась?       Ее слова пропитаны сарказмом и горечью, которые никак не могут смешаться с ее улыбкой. Я часто моргаю, чтобы убедиться, что мне действительно не показалось.       — Иначе ты бы не привела его сюда, — замечаю я.       — С ним будет весело. Он тебе понравится, обещаю.       Как будто вдвоем нам не будет весело.       Как будто бы он может мне не понравиться.       Я не могу толком рассмотреть его лица, но я знаю, что он очень симпатичный. Такие парни не тусуются с такими Верониками, как я. Тем более, я наверняка выгляжу не лучше, чем пару часов назад. Совсем.       Он выше меня. Намного. Так, что я едва достаю до его плеча.       Что же, ставлю шестьсот баксов на то, что мы больше никогда не заговорим.