Проект: Полиморф. Созданный монстр

      Цинтерра              Апартаменты Верховного канцлера располагались над самыми высокими небоскрёбами, в зелёной зоне главной и богатейшей планеты Федерации. Роскошные окна от пола до потолка смотрели на огромный, геометрически правильный парк, разбитый прямо на крышах зданий. Перпендикулярные дорожки расчерчивали площадку, овальные пруды равномерно перемежались с квадратными зонами отдыха и миниатюрными скамейками. Здесь в идеальном и правильном парке даже деревьям роботы-садовники не давали разрастаться, как вздумается, придавая кронам исключительно вылизанные формы.       Последнее время Цинтерра взяла моду на геометрический экстерьер и пока что следовала ей непреклонно.       Исправно и беззвучно трудилась система климат-контроля. В метрополии не принято было делать открытых окон и балконов. Всему виной был тяжёлый душный воздух, у поверхности практически невыносимый. Лишь редкие зоны Цинтерры могли похвастаться прохладой и свежим морским бризом. В остальном планета была полностью отдана на откуп людям и городским районам, разрастающимся как плесень. С тех пор как границы населенных пунктов сомкнулись, Цинтерре был присвоен статус планеты-столицы.       Но, несмотря на показную роскошь и обилие новейших технологий, метрополия считалась самой беспомощной из планет Федерации. Да, он была богата, очень богата, баснословно богата. Она соединяла в себе всю промышленную и финансовую систему Федеративного Содружества Планет, но… Без продовольствия вся эта мощь превращалась в пустой звук. А продовольствия планете с двадцатимиллиардным населением не хватало всегда. Сектора тепличных и животноводческих ферм давно перестали справляться с запросами потребителей. А синтетические продукты с недавних пор стали терять популярность. Люди снова хотели есть натуральную пищу. Желание клиента — закон. И наравне с громадными танкерами импорта на рынке стали всплывать продукты сомнительных подпольных ферм. Правительство смотрело на это сквозь пальцы. Пока есть чем кормить народ — они спокойны. А то же мясо оно всегда останется мясом, ровно как и полностью натуральная биомасса. Какая разница из чего она сделана, главное, что не отравляла человеческий организм. Хотя, заезжие гости от подобных «деликатесов» отказывались.       Меню канцлера сегодня не отличалось особой роскошью. Хрустящая и сочная зелень с солнечных холмов Энвилы, приправленная транианскими специями, печёные в душистых бутонах с Сании рокконские овощи. Но главный шедевр, великолепный в своей простоте и утонченности вкуса — кусочек торийской рыбы, лежащий на собственной золотой шкурке, под кисло-сладким соком морских трав. Хорошая у них всё-таки рыба. Лучшая во всем звездном скоплении миров. Дорогущая, правда, и цинтеррианскому среднему классу недоступная, но для Верховного канцлера подобных проблем не существовало. И рыбу-син с торийского Лазурного Берега он очень любил, поэтому к трапезе с этим деликатесом относился как к особому ритуалу.       Недавно вернувшемуся из долгой отлучки Аширу было дозволено явиться на аудиенцию только во время десерта. Широким жестом крупной руки хозяин апартаментов указал вошедшему на полукруглый диван по другую сторону стола и наполнил ароматным красным чаем прозрачную чашку. Ашир церемонно поклонился, скосил недоверчивый взгляд на дверь, будто боясь подслушивания, и прошёл на указанное место. Дорожный кейс был аккуратно поставлен на заливной пол, а сам мужчина без единого лишнего движения опустился на обитый бордовым бархатом диван.       Верховный канцлер Кэрейт — по крайней мере, под таким именем сейчас знал его народ — не любил принимать у себя «отца-основателя» программы полиморфов. Во-первых, потому что разговоры с этим типом всегда отбирали у канцлера много сил и нервов. Во-вторых, Кэрейта никогда полностью не удовлетворяли вести, приносимые гостем. В-третьих, конструктор вечно требовал от властьимущего всё самое сложновыполнимое. И, наконец, в-четвертых, он канцлера просто раздражал.       Вот и сейчас этот хмурый щеголь сидел напротив, держа чашку тонкими жилистыми пальцами так, будто это был не дорогой фарфор, а жук-костеед. Некрасивое тонкое лицо. Губы трубочкой, дующие на чай. Серые «рыбьи» глаза, дорогой серый костюм. Внешность смазывалась, лицо превращалось в незапоминающееся пятно, стоило только отвести взгляд, и вызывало отвращение. На ум приходили мысли о личинке насекомого.       И зачем, спрашивается, он устроил себе рыбный день? Знал же о предстоящей встрече. А так — только впечатление от трапезы испортил.       Но дела не ждали.       — Как там твой новый проект? Темный.. глаз? Верно? — вдумчиво, но с нотками пренебрежения спросил канцлер. От вида Ашира хотелось отряхнуться.       — «Черное Око», — поправил сухощавый серовато-бледный мужчина, явно смакуя поэтичное название. На презрение канцлера он не обратил внимая. Хотя не мог не заметить.       — Оно самое, — кивнул правитель, словно ему не поправили ошибку, а согласились с его высказыванием. — Я ознакомился. И постарался как можно скорее выделить дополнительные средства.       — Вашими стараниями, канцлер, — елейно ответил президент компании «Амина», склонил голову в глубоком благодарственном поклоне и улыбнулся одними губами. — Финансирование в рекордные сроки позволило нам начать разработку. Осталось озадачиться добычей подходящего материала.       Канцлер кивнул с умным видом, словно и, правда, все понял.       Тошнотворные позывы стали постепенно утихать. И почему этот Ашир выбрал себе столь бестолковый образ? Нет бы как сам Кэрейт — воспользовался современными средствами клонирования и смоделировал бы себе куда более приятную рожу. Хотя в их общении было не до «приятностей». Канцлера удовлетворяло, что ему не приходится видеть реальное лицо президента компании. А тощую артанскую морду он как-нибудь уж потерпит иногда по встречам.       — Единственное, чего я не понимаю, — заговорил вновь канцлер, вертя в руках свою чашку, — это почему раньше, по твоим же заверениям, мы могли обойтись одними лишь силами полиморфов. А теперь для успеха мы должны строить дополнительное устройство.       — Не дополнительное, а ключевое, — вновь осторожно уточнил Ашир, опуская глаза к своему напитку. — «Черное Око» всегда предусматривалось как часть нашего плана, просто раньше в документации оно носило более емкое название — фокусировщик.       — Ах, это… — вальяжно откинулся на спинку кресла Верховный канцлер. — Да, припоминаю. Но «Око» обросло новыми подробностями и запросами…       Такими словами он не размышлял, не просил, а требовал объяснений. Пока еще в мягкой форме. Работа Ашира раздражала канцлера своей непонятностью, и чтобы сгладить беспокойство, приходилось допрашивать его по каждому пункту. Выбивать из президента компании информацию по каждому слову не хотелось. Канцлер старался поддерживать свою величественную репутацию.       — Мы начинаем накапливать очень много кристаллов, — послушно и уже привычно начал объяснять Ашир. — Постоянные измерения энергии вынуждают нас корректировать параметры столь важного элемента, как фокусировщик. За пройденные годы мы давно вышли за пределы первой расчетной мощности. Я внес поправки в проект, когда вернулся.       Да, канцлер помнил тихое и спокойное время без этой скользкой подозрительной рожи под боком. Недели не прошло с момента возвращения, как этот серый уже развел бурную деятельность, набросал новых планов, заставил спешно ознакомиться и опасно вилял по грани, едва ли не открыто обвиняя окружающих во всех своих проблемах. Однако Кэрейт считал, что без Ашира он хорошо справился с поставленной работой. Их проект жил, развивался, а люди из конструкторского отдела без его участия складировали все отработанные кристаллы в хранилища. Может быть, владыкам не стоило возвращать Ашира так рано? Подержали бы еще пару сотен лет, а там глядишь, серому осталось бы только зайти на день и все правильно активировать.       — Не рано ли ты начал задумываться над «Оком»? До накопления должного запаса еще далеко. Потом придется опять что-то… корректировать? — хмуро спросил канцлер, подражая заумным высказываниям собеседника.       Ашир улыбнулся в чашку, наслаждаясь какими-то своими мыслями. В его планах Око уже было достроено и функционировало. По крайней мере, канцлер именно так понял это мечтательное выражение.       — Нет, не придется, — заговорил вновь Ашир и подцепил двумя пальцами конфету из горки на блюде. — Фокусировщик должен развиваться по мере увеличения основного запаса энергии. Чтобы выдержать результирующее давление. Компания ведь старается, чтобы ни лемма накопленной энергии не пропадало даром. Разбитые камни, конечно, это досадные, хоть и оправданные потери, но всё что можно, скрупулезно собирается.       Какой частью своей работы Верховный канцлер был полностью доволен — так это старательно сохраненной секретностью вокруг военной программы. Он положил много сил на то, чтобы аккуратно перераспределить средства и не вызвать вопросов у финансовой комиссии. И пока вся система баловалась медленно развивающейся программой гражданских полиморфов, он аккуратно скрыл военные разработки.       Проблемы возникали на уровне самих полиморфов, где Кэрейт попросту ничего не смыслил. Он не мог ни помочь отделу «Амины», ни разобраться в нагромождении кристаллических связей и тем более понятия не имел, как сократить количество «бракованных» машин. Когда проблемы стали накапливаться, владыки решили вернуть Ашира на доработку.       Правда, канцлер по-прежнему считал количество бракованных машин несущественным. Подумаешь, что полигон проходят не все. Это нормальный естественный отбор. А синхронизация нейролита с машиной? Не всем дано быстро привыкнуть. Где-то сбивается работа конструкторов. Где-то перебарщивают операторы. Это нормально… На любом производстве случается брак.       Правда, мало кто знал, сколько на самом деле полиморфов отсеивается ещё на стадии испытаний. Но все помнили, что кристаллы не пропадают даром. И только очень узкий круг лиц был осведомлен о том, куда и для чего складируются эти камни.       Военная программа позволила быстрыми темпами начать пополнение складов. Чем больше машин списывали после боевых условий, тем лучше. Это с гражданскими полиморфами все туго. За каждым таким бывшим человеком стоит семья, сотрудники, коллеги, целые научные отрасли. С них не дождешься случая, пока они помрут естественной гибелью, или пока сойдут с ума!       Зато сейчас, когда запасы энергии растут, а проект «Ока» набирает обороты все пойдет быстрее. Канцлер мечтательно представил, как этот странный, но полезный проект открывает ему дорогу к новым горизонтам. К новым звездам и их обитателям. Кэрейт даже представил, как владыки щедро поделятся с ним властью над неведомым.       Однако собеседник вернул Верховного канцлера с небес на землю.       — Но нужно будет расширять штат сотрудников и производство, — занудно включился вещать Ашир. — Я ознакомился с тем, как машины хорошо показывают себя в бою. Информация о новинках расходится быстро. Флоту понадобится полностью заменить часть ударной силы. По примерным расчётам достаточная численность колеблется в пределах трех-четырех миллионов экземпляров. Кристаллы не проблема. Камни — наша забота. А вот люди...       — Люди будут…— тут же ответил Кэрейт, словно речь шла о разменной валюте, а не о человеческих жизнях.       — Но не любые люди подойдут для подзарядки «Ока», — напомнил Ашир вскользь, однако Кэрейт удержался, чтобы не закатить глаза к потолку.       Да, он внимательно ознакомился с пометками будущего проекта. С упором, который Ашир делал на этом моменте даже в документации, канцлер уже смирился. Но где раздобыть то, что нужно президенту компании он не представлял. Кэрейт и так уже занял лучших аналитиков и психологов по всей Федерации. Через некоторое время они должны предоставить список подходящих людей.       — Всех известных, чьи коэффициенты по тесту Гиммела превосходят сотню, мы уже переправили к тебе позавчера в отдел, — тихо наливаясь раздражением, ответил канцлер. Его всегда злило, когда этот низший начинал что-то требовательно просить. Особенно, если он имел на это право в рамках общей задачи.       — Я проверил всех, кого вы отправляли. Они не подходят, — отрезал Ашир, отмахнувшись, как от надоедливой мухи.       — Почему? — возмущенно изумился канцлер, даже на миг растеряв свою холеность. Ведь он действительно считал, что лучшие из лучших наверняка подойдут и Ашир от него быстро отстанет. Ну и быстрее займется своими делами.       — Потому что никто с коэффициентами ниже ста пятидесяти просто не выживет. Я проверил одного. Лучшего. Он продержался примерно двенадцать часов, а потом его мозг просто сгорел.       Ашир выдал это так спокойно и размеренно, словно обсуждал ошибки рецепта какого-нибудь неудачного кулинарного творения. Кэрейт поежился, особо отчетливо представив, как этот серый копается в чужой психике, ломая и извращая мироощущение… Хорошо, что владыки выдали ему защиту от этого… умельца.       — Понятно, — хмуро ответил канцлер. — Значит, нам нужен менталист вне категорий.       — Да. Найдите нам его, — каркнул Ашир. — Иначе все наши затраты и старания не стоят и песчинки с Атурана.       Любил он кидаться красивыми сравнениями… Как язык выучил и в роль вжился — так и проникся этой страстью к образному мышлению. Дорвался, чернь.       — Максимум, который нам известен по прикидкам — это торийцы с коэффициентом под сто восемьдесят, — вроде бы даже многообещающе начал Кэрейт. — Но такие люди не покидают их планеты.       С коэффициентом Кэрейт приврал. Оценка была не просто прикидкой. Это была лишь давняя теория! Основанная на слухах и байках самих торийцев. Рассказывали, что при Лазурном Престоле есть люди, способные не просто воздействовать на чужую психику и тем самым пытать неугодных королю врагов, но и полноценно работать с памятью.       Забавная все-таки история сложилась с этим «тестом Гиммела». Когда-то случайно, еще до их и Аширом появления в системе, один человек разработал простую игру с автоматически генерируемыми уровнями. Считалось, что он хотел проверить себя и узнать, как далеко сможет пройти в ней сам. Другие говорили, что мужчина просто не знал, чем занять свое время. Сам Гиммел ничего не говорил про этот тест и вообще считался в народе умственно-осталым мужчиной, который дожил до сорока только благодаря верной супруге, ухаживающей за ним каждый день и продающей его картины на аукционе. Как ему удалось заложить в простую программу базовые подсчеты ментальной активности — до сих пор удивлялись все психологи и ученые. Но факт оставался нерушим — количество полученных при игре баллов напрямую соответствовало способностям игрока к менталистике.       Канцлер и Ашир просто подхватили эту идею и усовершенствовали тест в своих целях. Потом незадолго до ухода к владыкам, президент компании «Амина» закинул тест в Интерсеть под видом игры с многообещающими призами, и народ потек нескончаемыми волнами. Результаты собирались в общие базы, и отследить человека с высокими баллами потом не составляло труда. Ошибок тест не давал. Но и до сложных уровней никто не доходил.       Всех людей, набирающих баллы выше сотни, ставили под наблюдение и в особых отделах официально признавали медиумами. Таких людей могли завербовать службы госбезопасности, или они могли сделать неплохую научную карьеру... а могли попасть как недавно — в подвалы компании «Амина». По словам Ашира Кэрейт понял, что один такой «везунчик» больше не выйдет наружу. Неудачный был экземпляр. Даже жаль. С такими талантами канцлер мог бы пристроить его на более полезную должность.       Правда, ментальные способности не зависели от уровня интеллекта. Какой-нибудь профессор кафедры нейропрограммирования мог выдать стандартные сорок баллов, а распоследняя институтская уборщица — все сто. Интересно, кого там Ашир посчитал лучшим и угробил? Верховный канцлер подумал потребовать ненужных людей обратно. Пригодятся.       И ведь какая засада. Не погонишь же всех граждан поголовно проходить тестирование. Не поймут. Заподозрят. В школах тестируют, понятное дело, всех учеников, но бывает и так, что человек становится менталистом в зрелом возрасте и предпочитает об этом молчать. Как прикажете выявлять таких?       А если Ашир упрется и потребует принести ему торийца? Как заставить их всех там пройти тест? Ладно заставить… как потом достать нужного для компании?       Что если вообще ничего из этого не выйдет? Тогда провал? Проигрыш? И можно сразу идти под казнь на родине?       Интересно, сколько баллов набрал бы сам Ашир в этом тесте?..       Нет, об этом лучше не думать. Владыки не одобрят порчу их имущества. Хотя если бы серый рассказал, что нужно делать и для активации устройства оставалось бы привести одного разумного…       — Кого вы найдете и как — не важно! — продолжал занудствовать тем временем Ашир. — «Батарея» мне нужна как можно скорее. Возможно, придется провести долгую работу по настройке. Задействовать каждый отдельно взятый камень. Мы ничего еще не пробовали подобного. Но я уверен, что мой план сработает.       Кэрейт молча скривился. А потом выразительно глянул на Ашира, что тот быстро запнулся и замолчал. Видимо, таки уловил недавний ход мысли канцлера и решил больше не раздражать.       — До меня дошла информация, — канцлер принудительно сбавил обороты своего раздражения, сделал последний глоток чая и отставил чашку, — что некоторые из машин, приписанных к разным авиаполкам, слишком умны. У вас есть объяснение?       Ашир явно был рад смене темы. Даже на неприкрытый приказ рассказать о причинах подобных сбоев. Кэрейта не волновало, успел ли президент компании за неделю ознакомиться со всем пропущенным или нет. Он просто требовал ответ.       — Мы отслеживаем каждый подобный объект, — уверенно заявил Ашир. — И не даем развиваться больше чем надо. Слишком самостоятельные могут выдать лишнее. Но с другой стороны они дают на выходе больший запас энергии. Видите ли... Это как дорогое вино. В некоторых случаях нужна выдержка. Особые условия, особый уход, тогда продукт правильно настаивается и зреет. Его ценность возрастает разом до астрономических размеров. Так что да, умные машины есть и будут еще появляться. Наша задача контролировать пробуждение памяти. И если оно случается — брать объект под присмотр. Не раньше.       Сказано это было так уверенно, что Кэрейт даже поверил в то, что все действительно идет по плану. Команда компании «Амина» хорошо справлялась все это время. И как только Ашир умудрился их выдрессировать.       — Поэтому, — продолжил президент компании, — исходя из сказанного, крайне печально, что наши службы потеряли из вида первый корабль полиморфов. Только представьте, канцлер, какой огромный запас энергии накопился за это время в их кристаллах. Будет жаль, если поисковые службы так и не найдут «Искатель».       Кэрейт поднял сомнительный взгляд на Ашира. Нет, этот смерд не врет. Ему действительно «жаль» и «печально». Корабль нужен проекту, с этим канцлер мог согласиться. Как и с тем, что потеря «Искателя» была, пожалуй, единственной его ошибкой. Слишком заигрался тогда в предвыборную кампанию самого себя на новый срок. Не досмотрел.       Что ж, кораблем стоит заняться всерьез. Теперь-то у них достаточно сил и средств. Пользуясь положением, Кэрейт может организовать поисковые отряды из любого состава. И с минимальным афишированием.       Верховный канцлер привычным уже жестом махнул пальцами, означая, что разговор на сегодня окончен, и он выслушал все, что хотел. Ашир послушно поднялся с дивана и взялся за кейс. И чего только он с ним таскается…       — У вас реклама хромает, — напоследок уведомил президент компании. — В желтой прессе все больше появляется ненужных статей про военную программу.       — Я разберусь, — хмуро отрезал Кэрейт. — А вы позаботьтесь о подходящем материале для своего «Ока».       — Я разберусь, — в тон ему ответил Ашир, подойдя к двери. После чего любезно расплылся в оскале. — А вам стоит поберечь себя, канцлер. Уж больно ваше нынешнее тело… одышливо.       С этими словами мужчина вышел, оставив правителя в прескверном расположении духа.       На столе остался чернеть недопитый Аширом чай.       

***

      Тория всегда существовала обособленно. Ее жители настороженно относились к туристам, а некоторые главы кланов продолжали считать вхождение в Федерацию главной ошибкой правителей. В чем-то они были правы, но со временем Лазурный Престол все глубже погрязал в государственных связях, раздираемый внутренними противоречиями. Поначалу династия журавлей повелась на красивые и дружественные речи цинтеррианцев, а потом…       Потом в какой-то момент стало уже поздно выходить.       Тогда давно Тория вела очередную внутреннюю войну кланов, и сражения с колонистами могли случайно задеть забредших на их территорию первопроходцев. Исследователей цинтеррианцев на маленьком космическом корабле встретила полноценная военная эскадра, всплывшая из подпространства почти у самого носа. Торийцы знали о них, разведка доносила о молодой цивилизации, стоящей на пороге космических путешествий. Разве что они удивились, как мелкой группе свободных искателей случилось выйти в подконтрольной Лазурному Престолу зоне.       В числе прилетевших цинтеррианцев не было специалистов по ведению переговоров. Они явились небольшой компанией, вольные наивные приключенцы, случайно свернувшие на древние сигналы с их стороны. Тогда еще цинтеррианцы пользовались стазис-капсулами, чтобы отлеживаться несколько лет за время перемещений. Торийцы приняли их на борт изрядно перепуганными и уставшими. Цинтеррианцы не знали, что ожидать от крупной космической империи и старались быть крайне вежливыми. А торийцы проявили понимание и заботу, после чего отправили в столицу для переговоров и допросов.       Именно с той случайной встречи началось первое знакомство двух совершенно разных народов. Цинтеррианские первопроходцы, не смыслящие ничего в иностранных и инопланетных переговорах, умудрились уговорить правителя Тории выйти с их родиной на контакт. Что они обещали, и о чем говорили даже для современников осталось в тайне. Но факт оставался фактом. Лоатт-Лэ согласился переправить понравившихся ему ребят на Цинтерру и начать полноценные переговоры с правительством.       Через несколько лет в галактическом рукаве образовался первый союз, состоящий из молодой развивающейся Федерации и древней Торийской Империи, залечивающей раны после продолжительной войны.       Тогда еще торийцы не верили, что когда-то бойкие федералы вырастут настолько, что станут вправе диктовать им свои условия. Но Федерация развивалась огромными шагами. Колонисты расселились на рудниковые планеты, большая часть средств уходила на развитие космических программ, инопланетные базы улучшались, ширились, а программа по терраформированию набирала обороты.       Про несколько пригодных для жизни планет подсказали сами торийцы. Некоторые на Цинтерре нашли самостоятельно. Потом к союзу присоединились бордианцы, которые сами вышли на контракт с активной группой. И дальше союз стал расти в рекордные сроки. Стали крепнуть колониальные миры, на планетах вроде Артаны и Роккона образовали самостоятельное правительство. А борзые колонисты на Энвиле окончательно разделались с местными аборигенами, отстояв свое право на существование.       На Тории всполошились против политики Цинтерры, когда дружба государств стала напоминать бремя. На Лазурный Берег и его окрестности посыпались нахальные туристы, молодежь, лазающая по Интерсети, нахваталась чуждых взглядов, в повседневную жизнь стала всё больше входить инопланетная техника, а вместе с ней — неудобные королям финансовые отношения и беды.       Первыми на грани исчезновения оказались намшеры. Крупнейшие наземные хищники планеты, на которых туристы начали охотиться ради трофейных рогов и невероятной сине-полосатой шкуры. Местные жители забили тревогу, когда поняли, что их популяция резко сокращается, и условно-разумные хищники перестают приносить потомство. Тогда же из-за нелегальной охоты и контрабандистов между Цинтеррой и Торией едва не случилась первая война. Но конфликт замяли, а всех живых намшеров, найденных в трюмах кораблей вернули на родину.       Хрупкая экосистема планеты грозила рухнуть. Последний намек торийцам от родного мира случился, когда за десятилетие погибли все птицы. Включая белокрылые символы королевской династии и древнейших верховых напарников — терри.       С тех пор Эхайон закрыл границы планеты для иностранцев. Кто-то из местных списывал подобный мор на эпидемию. Вновь расплодившиеся религиозные жрецы громко вещали о гневе духов. Официальная версия заявила, что на Торию был завезен неизвестный вирус. И хотя его долго и безуспешно искали, версию оставили за основную. Правда с последним покинувшим Торию туристом некоторые местные жители заявляли: «планета вздохнула с облегчением».       Лаккомо просматривал архивы прошлых лет, когда они с братом готовились к вхождению на Престол. Только если он сам больше интересовался фактами, рассказами современников, и личными заметками предыдущих королей, то его брат никогда не брезговал и старыми сказками. Эйнаор упорно считал, что иногда в народном творчестве можно найти куда больше полезной информации, чем в официальных, пусть и секретных, источниках. Лаккомо хотел верить, что его брат может оказаться прав. Только где его знания могут пригодиться?       Часы перелета на Торию казались бесконечно долгими, и Лаккомо вновь искал, чем себя занять. Архивы Эхайона о полиморфах он изучил за это время досконально. Больше записей он может найти только в дворцовых хранилищах. Согласно узнанному, проект «Полиморф» не должен был попадать в руки военных, и Тория имела все основания наложить на Цинтерру соответствующие санкции. Но перед этим необходило было обговорить все с братом наедине.       Время… Оно текло сейчас слишком медленно.       Лаккомо не сиделось на месте, но идти в таком состоянии куда-то по кораблю не хотелось. Придирчивый глаз наверняка найдет к чему прицепиться. Захочется сделать выговор подчиненным, бестолку всполошить экипаж. Но зачем, если Лаккомо и так знал, что они прекрасно выполняют свою работу и ему, даже в плохом настроении, нечего лезть им под руку.       Тогда командир корабля задумчиво открыл очередной файл и уставился в пустой экран. Архивы прошлых королей, значит? Лаккомо понял, что он не против пополнить эту череду своими записями. Как знать, может когда-то потомкам династии тоже пригодятся их размышления. Только вот сложные выводы и сухую хронику записывать совершенно не хотелось. На ум лезли значимые моменты жизни, а пальцы, словно повинуясь чужой нашептанной просьбе, начали писать о важном событии.       

***

      Мы ждали.       Весь Солнечный дворец, вся столица. Вся Тория — ждала.       Миллионы людей у визоров в дальних городах, сотни тысяч на морских фермах. Весь народ на Лазурном Берегу и те, кто специально приехал на Церемонию сейчас — ждали. Мало кто знал, что им предстоит увидеть, хотя слухи просачивались. Слухи о Таком не могут не просочиться.       Я догадывался, чего ожидать. Как догадывался и мой брат.       Законный наследник, провозглашенный недавно Лоатт-Лэ Торийским. Вот ты, стоишь позади меня на верхних ступенях теперь уже своего дворца. Сверкает на твоей голове высокий венец (как сказал ты мне вчера? Неподъёмный агрегат?). Переливается в свете утренней зари длиннополое облачение цветов королевской династии. Потерпи, брат. Уже вот-вот, отец никогда не опаздывал. А нас не зря учили выправке. Да и что такое выстоять несколько минут неподвижно, если мы умеем это делать часами?       Мы привыкли к людям, привыкли не замечать толпу. Мы росли среди сотен придворных, но лишь несколько человек занимались нашим воспитанием. Учитель, где ты? Наверное, как всегда остался подле Истока, коему ты являешься Хранителем. Ты никогда не любил больших людских скопищ, они были для тебя слишком шумными, даже когда молчали. Зато Исток, скрепляющий голубой купол неба с изумрудной гладью воды всегда давал тебе успокоение. Надеюсь, ты следишь сейчас за церемонией. И пусть у тебя нет ни одного визора, зато есть возможность Видеть чужими глазами. Для меня честь знать, что ты мысленно присутствуешь со мной, Учитель.       Но вот толпа вздохнула. Тысячи людей враз подняли глаза к небу. К той извилистой линии гор, которая подобно зелёной ленте опоясывала горизонт, охватывая кольцом Лазурный Берег. Не знаю, что именно привлекло моё внимание. Замершее ли дыхание толпы, скользнувший ли по горной вершине блик, но я поднял взгляд от дворцовой площади и застыл.       Я увидел Его.       Свой свет в небе. Свою мечту. Свой путь наверх и шанс взмыть, наконец, в зовущие меня небеса.       Свой Корабль.       Я сделал окончательный выбор, когда мне было шестнадцать. Мне пришлось его сделать. Это брат всегда больше интересовался политикой, лучше усваивал духовные уроки Учителя. Он, Эйнаор, из нас двоих был более достоин занять Лазурный Престол и править Торией. Он чувствовал своё место здесь, в гавани на берегу, позади Нефритовой Горы. А я рвался к звездам.       Стремительный. Так я пожелал назвать корабль, когда отец спросил меня. Это была наша большая тайна. Только семья знала о моём выборе и об обещании, которое дал отец. Вплоть до коронации никто из народа не догадывался о том, кто же из нас унаследует трон. Ведь это первый в истории случай, когда в монаршей семье родились близнецы.       Мы скрывали принятое втроём решение до последнего дня. И когда отец возложил венец на голову брата, народ осознал, что наследство, должное достаться мне, обязано быть не скупее Престола.       С таким Кораблём не нужен ни один земной престол. Ибо он — престол небесный.       Полиарконовая броня дерзко сверкала белым перламутром — но я знал, что для боевого вылета она может стать чёрной подобно космосу. Небывалых размеров киль вспарывал облака острой кромкой, как нож масло. «Стремительный» опускался к земле. Медленно и легко, словно не было в нем титанической массы. Не мираж. Нет, ни в коем случае! Сотворенное Чудо, которому нет равных. Самый быстроходный, самый мощный, самый... Достоинства, которые мы обговаривали при проектировании можно было перечислять бесконечно, но в тот миг я позабыл всё на свете. Лишь с замиранием сердца любовался красотой и изяществом грозного неповторимого судна. Жадно пожирал взглядом и восхищался как чинно, без малейшего гула, лишь на одной гравитационной подушке, он скользил над столицей, накрывая её остроносой тенью.       В носовой части сверкал золоченый крылатый герб королевской династии.       Чудо. Он был просто чудом.       Не к месту защипало в глазах.       Нет. Нельзя. Даже думать нельзя над тем, чтобы проявить свои чувства. Где угодно, когда угодно, но только не сейчас. Не на глазах у всей планеты, когда приходится выверять каждый короткий вздох. Рука строго на эфесе клинка на поясе. Положенные две плетеные кисти лазури и золота, свисающие с обмотки ножен. Строгая форма без единого знака различия. Сейчас я никто, не наследник, не воин, не жрец. Всего лишь член королевской династии, имеющий право носить оружие с фамильными цветами. Мою роль и судьбу Отец должен прописать сегодня. Поставить меня на доверенное Им место, чтобы я принял свой долг.       Корабль. Вот моё место.       И звезды станут мне роднее дома после первого полёта.       Вот показались из-за скалы покатые выступы мощных двигателей. Под корпусом, скрывшим от нас полнеба, стала заметна дрожь проминаемого гравитационной подушкой воздуха. Он олицетворял собой величие науки и инженерной мысли, единственный в своем роде.       Он застыл ровно перед дворцовым шпилем и под единый вздох толпы стал опускаться вниз. Раскрылись три огромных зева в брюхе и, подобно рыбьим плавникам из них выдвинулись гигантские подножки. Одна опора — на дворцовую площадь. Две другие — в разных точках на другом конце столицы. Только так и только сейчас стал внятен его настоящий размер.       Невероятно…       В какой-то момент он просто завис в воздухе. Дворцовые штандарты, плещущиеся на самых высоких шпилях, ласкали носовую кромку. Чтобы не дрогнула земля, подножки продолжали опускаться с немыслимой, неимоверной точностью. На миг всё сжалось во мне от осознания того, что может случиться, если пилот этого титана не рассчитает высоту и опустит его слишком резко.       Это огромная ответственность, требующая больше, чем просто мастерства. Как же нужно чувствовать судно, чтобы управлять им с такой точностью! А ведь мне придётся это понять. Придётся, потому что мало быть владельцем и командиром этого чуда. В наших условиях и по нашим законам — этого мало.       Толчок. Почти незаметный, пустивший только водяные кольца в фонтанах.       И снова мы ждали. Но теперь уже любовались каждой мелкой деталью. Каждым узором швов на белой сверкающей броне. Я спущусь со средних ступеней дворца на площадь, только когда откроется трап. Не раньше, не позже, потому что так подобает. Одновременно идти навстречу, чтобы принять свою судьбу из рук в руки.       Пора.       Каким окоченевшим кажется тело. Как деревянно переступают ноги. Не хватало ещё запнуться на родных, избеганных в детстве вдоль и поперек ступенях. Чуть медленней шаг, да, вот так. Чтобы не выказать нетерпеливого ожидания перед спускающимся трапом.       А ведь от него веет теплом. Да, от корабля, веет самым настоящим лёгким теплом и будто бы слышится мерное дыхание живого существа. Он ведь и есть почти живой, со своей нервной системой, со своим интеллектом и даже способен себя лечить. Мы знали, какой ставить заказ своим инженерам, и это — стало вершиной их мастерства.       Вот и ты, отец. Спускаешься по трапу с чинным спокойствием. Уже не монарх, но и власть ты ещё не передал. Ты справедливо разделил наши владения, вручив одному — богатства родной земли и воды, а второму… пока ничего, но вот я уже подхожу к трапу, не ступая на него ногой, а ты доходишь до края. И мы встречаемся взглядами.       — Дай руку, сын, — слышу я твой шёпот в звенящей тишине.       Плевать на трансляцию, плевать на миллионы зрителей. Сейчас нет никого вокруг нас. Потому что я ждал этого момента, готовился к нему, как идиот, и хочу, чтобы он был только для нас двоих. Только этот момент, а потом… Хоть миллиарды зрителей. Но это будет потом.       Я поднимаю правую руку и вкладываю её в твою. Прости, что она дрожит, но невозможно не волноваться в такой момент. Да и ты сам, я смотрю, переживаешь и взмокла твоя ладонь от пота. Ведь это ты сажал корабль, правда? Ты опускал его с ювелирной точностью, будучи на грани величия и провала, ошибки и математической точности. Мы восхищены, отец. Нет! Не так. Я восхищен.       — С этого дня я, Алльеяр ан Хайану Сан-Вэйв, Сиэтт-Лэ Лазурного Престола Тории, передаю тебе, Лаккомо тор Сентаи Сан-Вэйву, сей корабль и подтверждаю твоё право на командование им. Да станет он флагманом всего воздушного флота Тории, и будешь ты признан законным командиром. Ибо я вверяю тебе владычество в воздушном пространстве, по праву наследования и доверия. И будет мой Выбор твёрд и нерушим, как нерушимы врата Лазурного Берега.       Вслед за этим ладонь обожгло ледяной печатью Обладания и заструились, всколыхнулись потоком знания. Корабль... Мой корабль словно звал меня, и я слышал его зов, как навязчивое желание. Понимал его, как понимает наездник своего застоявшегося в деннике терри. Приливом накатила жажда свободы и неба, рёва могучих двигателей, мерного гула реактора, лёгкости в режиме отключённой гравитации... Многое просто не передать словами, потому как мысль являлась и улетала дразнящей птицей, а ты пойди и взлети за ней вдогонку. Взлети...       Шаг на землю, и отец выпустил мою ладонь. Его властная рука сделала приглашающий жест, напоминая мне о безумных тонкостях всей церемонии. Да, ты сошёл с корабля. Передал его и лишился права на командование воздушным флотом разом, одним коротким шагом, как сходят с трибуны, объявляя об отставке. И после передачи печати, этого незримого глазу ключа, обжёгшего мою ладонь, корабль больше не откликнется на твой зов. Твоя короткая совместная жизнь с ним окончена и теперь мне предстоит взойти на борт.       Как бы я хотел позвать тебя с собой наверх! Чтобы ты не оставлял меня с ним наедине, чтобы помог не оплошать, хотя я знаю наизусть, что мне должно совершить. Но я мечтал, чтобы ты оказался со мною рядом.       Увы, этого нельзя было делать — таков порядок вещей. Мы говорили об этом накануне, и ты решил отказаться от всякой власти и уйти, чтобы прожить хотя бы последние годы вне церемониала и вечно снующих вокруг людей. Это твоё право и твой Выбор, и я не смею звать тебя на корабль, чтобы твоё полное отречение было законным.       Но как бы я хотел, чтобы ты стоял в этот момент рядом...       Один шаг и я на трапе. Мой корабль и моё место. Как наивно и глупо было полагать, что в этот момент должно что-то случиться. Меня не ударило током на месте, не осенило новым пониманием. Стало просто, обыденно и спокойно, как бывало на трапах других кораблей. И это помогло мне собраться. Но всё остальное покрыл туман.       На борту меня встретили по стойке смирно облачённые в парадную форму офицеры. Взмах, рука сама взлетает к груди в ответном салюте.       Мои мысли были уже не здесь и не сейчас. Я вспоминал все тренировки и инструктажи, проигрывал в голове последовательность действий. Игра на публику кончилась, но я продолжал быть заложником традиции, и сейчас готовил себя к самому ответственному испытанию.       Я знал, что должен пройти на мостик. Должен принять команду, которая и так была мне знакома. Должен представиться, соблюдая устав до последней буквы. А затем мне предстоит совершить немыслимое. То, к чему смолоду готовится в той или иной мере каждый торийский мальчишка — лично поднять Свой корабль в небо. Пожалуй, нет в жизни более ответственного момента, а потому всё должно быть совершено без ошибок. В моем положении будет непростительна даже малейшая оплошность.       Я не помню, сколько времени занял путь до мостика. На впечатления от внутреннего убранства корабля в голове не оставалось места. Мысли о предстоящей колоссальной работе заглушали всё вокруг.       Пройдет ещё несколько мгновений, несколько самых тяжёлых шагов в моей жизни по помосту до командирского терминала. Я заставлю свой голос звучать твёрдо. Скажу экипажу то, что от меня ожидают услышать. Прогоню все лишние мысли, как расчищают небо от грозовых туч.       Моя рука не будет дрожать.       Я справлюсь со своим телом.       Справлюсь и с кораблём.       Уверенный взмах руки над панелью — вспыхнул экран, запестрил данными.       Все будет как на тренажёре. Только сегодня — впервые на собственном корабле. Это будет моё последнее испытание, как юноши. И я его пройду.       

***

      Если спросить любого торийского школьника: «как долго правит династия Сан-Вэйвов на планете?», первым делом он ответит: «всегда». Если продолжить и спросить «сколько лет?», школьник живо поинтересуется: «в какой из годичных систем счисления?»       Только на Тории знали, сколько столетий держит власть этот знатный род. Но даже эта общепризнанная цифра отличается от той, которую устно передает Лоатт-Лэ своему наследнику. Прошлое Тории покрыто завесой тайны, о некоторых кровавых эпохах и войнах не принято даже вспоминать. В учебниках Федерации обозначено, что династия основала Лазурный Берег и считала это побережье своим с тех пор, как кочевое племя Журавлей поставило там первый шатёр. А по примерным прикидкам цинтеррианских историков и этнографов торийская столица в нынешнем виде существовала как минимум десяток тысяч лет. Но сколько раз Лазурный Берег перестраивался доподлинно знали только местные жители.       Если торийского школьника спросить кратко об истории народа, то он перечислит все «девяносто девять племенных войн», расскажет о «тирании народов леса» и о «битвах на летучих катамаранах». Но в конце обязательно упомянет золотую эпоху Мира, когда, наконец, вся планета признала главенство династии Сан-Вэйв, и всем бойням пришёл конец. Обязательно этот школьник в красках распишет, как воины всех народов сложили пылающее оружие и заложили каждый по кирпичу в Солнечный дворец. Но когда настала очередь последнего воина — дворец уже был достроен. Тогда воин положил свой кирпич перед набатным рогом, закрыв его горловину, и произнес: «Чтобы запел этот рог — вам придётся сдвинуть мой камень, а с камнем на другом месте — это будет уже другой дворец и другая эпоха».       Так и стоит с тех пор этот несчастный одинокий кирпич на вершине центральной башни, как неприкаянный, а служители лишь сдувают с него пыль, да боятся пошевелить. А вдруг что случится! Суеверные…       Красивая сказка для молодых школьников, и кровавый кошмар более зрелых историков. Про войну в конце объединившую все кланы династия упоминать не любила. Подробности затирались со временем, жесткий Лоатт-Лэ Асанлеяр, в те годы собравший под своим правлением всю Торию, превратился в добрейшего душой милосердного лидера. Печальная ирония. Что всего лишь для смягчения общественного настроения династия сгладила правду. И самый решительный, самый жестокий и беспощадный кровавый правитель, перед мерами которого содрогались остальные кланы, стал…. вот этим. Добрым и справедливым дедушкой, которого почему-то отравили ближайшие подчиненные. За справедливость, наверное.       Именно при Асанлеяре народ начал строительство Солнечного Дворца. Мало где упоминается, что на производстве материалов и заводах по шлифовке шиарданитового камня за автоматикой стояли однорукие пленные воины, еще недавно сражавшиеся против Журавлиной династии. Лоатт-Лэ отказался даровать им «почетную» воинскую смерть от меча победителя. Он не казнил тех, кто отказался ему присягать. Асанлеяр счел такое количество жертв бесполезной тратой рабочей силы. Вместо этого он приказал лишить всех одиозных воинов и их главнокомандующих возможности летать и держать оружие — оставив лишь с одной рукой. Его возненавидели, кто-то молил о достойной смерти, другие пытались покончить с жизнью, считая себя опозоренным и лишенным дальнейшего смысла. Но при Асанлеяре тогда не погиб никто. Смелейший правитель даровал им новый смысл жизни — если они так боролись за величие своего народа, то они построят его — символ Величия всей Тории.       И они начали строить… Воины, сложившие пылающее оружие и заложившие кирпичи в Солнечный Дворец.       Сейчас народ любил желтокаменную громаду Дворца. Это был символ эпохи, знамя мира между кланами, да и просто красота неописуемая. Особенно в лучах солнца на восходе, когда камень переливался, словно настоящее золото. И лишь один человек, не стесняясь, мог заявить, что натерпелся этого строения со всеми его неотъемлемыми обитателями на всю оставшуюся жизнь и больше радости никакой оно у него не вызывает. Лаккомо, вице-король торийский, генерал федеративной эскадры и просто брат, которого мрачно ожидал сейчас Эйнаор Сан-Вэйв в своем кабинете.       Наверное, только привычка отбивать размеренную дробь пальцами по столу в моменты ожидания оставалась у братьев общей. В остальном — манеры, речь, даже внешность у обоих все больше разнились со временем. Особенно резко возросла эта разница после кончины отца.       Он покинул мир, или как сказали жрецы «взлетел со своим ветром к Нефритовой Горе» почти двадцать лет назад. И с тех пор всё изменилось.       Лаккомо окончательно стал замкнутым, нелюдимым и абсолютно холодным человеком. Придворные разлюбили его, расслабились и рискнули отпускать колкие замечания. Немногочисленные двоюродные, троюродные и прочие родственники ехидно интересовались каждый раз, зачем же пожаловал на родину его недосягаемое святейшество...       Эйнаора все больше бесила такая манера окружающих. Но казнить полагалось только за предательство или недоверие. Злословие приходилось пропускать мимо ушей.       Лаккомо об этих комментариях знал, но пока игнорировал. Поводов для визитов у него было мало, а лишний раз светиться на глазах столь «бесценных» придворных только ради уменьшения их язвительности не считал достойным занятием. Иногда отговаривался от них же в коридорах фразами, дескать «оскомину набили» и терпеть их больше не может.       Оскомину… как же. Лаккомо просто не хотел вынуждать брата выносить из Дворца лишние трупы и объясняться перед многочисленными родственниками и кланами о незапланированном уменьшении их популяции. Сам вице-король все равно считал их «бесполезным осадком у подножия престола».       На Торию Лаккомо возвращался теперь только ради брата и ради Учителя. Иногда Эйнаору начинало казаться, что не будь его и Даэррека, то тот бы так и засел безвылазно на своем корабле, не спускаясь ни на одну планету. Колонии числились за ним только формально, а Тория… о своем отношении к планете Лаккомо обычно умалчивал и юлил. Словно любил родной мир, но в глубине души он его чем-то расстраивал.       Но вот что-то внеплановое, внережимное, некалендарное подстегнуло Лаккомо вызвать Эйнаора на связь по закрытому каналу и бросить короткое сообщение в армейской манере: «Буду завтра у тебя в 3 часа дня. Поговорим в кабинете». Всё это время торийский король мучился предположениями и подозрениями, размышляя над тем, какой ветер и что насвистел брату в уши.       Лаккомо обычно был пунктуален до въедливости, а потому ровно в назначенный час Его Величество терпеливо сидел в своем кабинете в центральной части дворца на пятидесятом этаже и ждал. И отбивал пальцами по столу монотонную дробь.       Через пятнадцать минут и ещё тридцать два удара пальцами по полированной деревянной столешнице, дверь в кабинет распахнулась, являя Эйнаору вторую по популярности персону всей Тории после него. С абсолютно недовольным, злым и взъерошенным видом. Словно по вине окружающих ему пришлось преодолел полгалактики «вплавь» в одном скафандре. Или пробежать Лазурный Берег поперёк. Или, ломая свою гордость, отбиваться врукопашную от стаи родственников во главе с тётушкой. При том эти родственники ещё должны были клевать по мозгам и виться кругами, отлетая от ударов и возвращаясь вновь, как в дешевых проигрывателях снов. В общем, фантазия Эйнаора ни на шутку разыгралась в этот миг от столь редкого зрелища, Но первая же шипящая фраза Лаккомо, ножом брошенная с порога, разбила все красочные картинки вдребезги.       — Эти штуки разговаривают.       Оглушительно хлопнула деревянная дверь, и кабинет снова заволокла лёгкая «ватность». Охранные контуры, заложенные в стены ещё далёкими предками, замкнулись, защищая братьев от любого прослушивания.       Эйнаор приготовился к худшему и напрягся.       Они были не просто близнецами, но и первоклассными менталистами. Родственная связь позволяла отслеживать состояние друг друга, а разделенный дар иногда позволял узнавать просочившиеся мысли. Недаром иногда про братьев говорили, что они способны читать друг друга и понимать с полуслова. Это была не лирика. В их случае — всего лишь практика.       Так и сейчас Эйнаору хватило одной лишь фразы, чтобы не просто понять, о чём идёт речь, но и поймать образ напуганной груды металла в шлюзовом отсеке. Прочувствовать то, что чувствовал Лаккомо, стоя перед этим несуразным и страшным существом, не вполне машиной, но и не человеком, увидеть глазами брата жуткую маску, порожденную чьей-то извращенной фантазией.       Да уж. Федерация как всегда пошла по пути устрашения.       Король медленно вдохнул, опустив веки, и так же медленно выдохнул. Разговор предстоял тяжёлый…       Лаккомо целеустремленным шагом прошел через кабинет и рухнул в своё излюбленное кресло сбоку у стены. Но закончив путь длиной в сотни световых лет в этой скромной точке пространства, он, казалось, разом сдулся и затих. Словно что делать и говорить дальше он не представлял. Даже поникшие плечи свидетельствовали об огромной накопленной усталости. Которую никому и никогда Лаккомо не демонстрировал.       Эйнаор знал, что брат позволял себе отдыхать от строгих масок только при личной встрече с ним, и, пожалуй, в своей закрытой каюте. И если с близнецом он виделся последнее время хорошо если раз в год, то молчаливый корабль выслушивал его регулярно. Этак он давно стал ближе кровного родственника. Даже сейчас от Лаккомо до сих пор ещё веяло тем едва уловимым озоново-хвойным запахом, характерным для всплывающего из гиперпространства «Стремительного». Когда-то Эйнаору нравится этот оттенок. Он наводил ассоциации о далеком космосе и сопутствующей романтике, в которую так старался затянуть его Лаккомо поначалу.       Но сейчас Эйнаор ненавидел этот запах. Этот… вкус озоновой разлуки и хвойного отторжения. Прохлада, навсегда въевшаяся в сердце близкого брата и окончательно забравшая его в чужой космос. Подальше от Эйнаора и под тень всего лишь корабля, на который Лаккомо променял…       Эйнаор осекся. Вовремя тормознув свои яркие мысли, и не дав раздражению долететь до близнеца. Не хватало еще, чтобы брат понял его неверно.       Но Лаккомо пропустил случайный всплеск Эйнаора. Глубоко погрузившись в свои воспоминания.       — Он боялся. Молил оставить его в покое, — сухим и потерянным голосом сказал Лаккомо, глядя в пол остекленевшим взглядом, как будто по тысячному разу пересчитывал ворсинки золотистого ковра. — Молил не трогать его душу. Понимая, каково оно.       Эйнаор, не вслушиваясь, смотрел на Лаккомо, словно изучал его черты лица впервые и запоминал надолго. Прошлый раз он казался ему моложе и бодрее. А сейчас… Как будто старость норовила сгубить его побыстрее. Еще больше заострились скулы, короткие морщины между бровей и рядом с кончиками губ стали глубже и отчетливее. Теперь вот и тени под глазами появились. Сам Эйнаор и так уже выглядел на десяток лет моложе своего близнеца. Что же будет потом?..       — Представляешь? — с лёгким напором сказал Лаккомо, подняв взгляд на брата.       Эйнаор на мгновение растерялся, подумав что вице-король уловив его печальные размышления. Но нет, тот спрашивал о машине и своих словах.       — Представляю, — Эйнаор усилием воли заставил себя вернуться к теме разговора. Нужно было оставаться спокойным. Брату явно нужно просто выговориться. — Так что тебя удивляет?       Но кажется, что со спокойствием он переборщил. Потому как Золотой Журавль не пошевелился в кресле, вот только взгляд его стал тяжелее монолитной плиты, придавливающей к месту.       Брошенные образы вспыхнули, как ворох фотографий, который швырнули в лицо. Мостик. Бой. Встревоженный радист. Песня. Груда движущегося металла. Груда напуганного металла. Взгляд внутрь кристалла. И глаза, глаза... Отпечатки разных фонарей от алого до жёлтого.       — Что меня удивляет? — вкрадчиво и явно сдерживаясь, чтобы не вспыхнуть новым приступом гнева, переспросил Лаккомо. — Наверное, то, что они живые!       — А раньше ты этого не знал? — спокойно, на грани равнодушия поинтересовался Эйнаор. Он тоже сидел неподвижно, застыв в просторных складках легкой повседневной одежды, как храмовая статуя. Холеные руки со старыми фамильными перстнями на пальцах, неподвижно лежали на узорчатом деревянном столе.       Только спокойствие.       Чем оборачиваются приступы гнева у менталистов братья знали не понаслышке. И со своими эмоциями они учились бороться еще с детства. Если бы кто-то другой ответил Лаккомо столь хладнокровно, то вице-король мгновенно пришел бы в еще большую ярость. Эйнаор же пользовался своим остаточным положением и родством. Каждый раз — нагло. И каждый последующий раз боялся, что Лаккомо все-таки сорвется.       Но раз за разом конфликт прерывался, так и не начавшись. Так было и в детстве, когда молодой Лакки психовал после неудачных тренировок. И в юности, когда он злился на поставленные на него ограничения полета. И даже в старшие студенческие годы, когда Лаккомо возвращался с вывихами и ушибами после армейской практики. Эйнаор никогда не позволял этой злости и раздражению затопить их обоих. Всегда спокойный, вечно терпеливый и очень ненавязчиво внимательный он гасил вспыльчивость брата. После чего всегда помогал. Успокаивал, шел договариваться за него, вправлял суставы, когда Лаккомо не хотел идти к врачам.       Пожалуй, только однажды Эйнаор позволил себе неуместно огрызнуться. Когда брат явился очередной раз к нему после тренировок с переломом ключицы, а он испугался за него, разозлился и, не желая слушать, отправил в медицинское крыло. С тех пор Эйнаор всегда винил себя за это. Брат пришел именно к нему, доверял, а он… Не стоило тогда посылать его в таком состоянии. Пересидел бы пару часов или ночь, ничего бы хуже с ним не случилось. А на утро и сам бы отправился на лечение.       Вот и сейчас, как обычно, закрутившийся было смерч гнева развеялся без подпитки и угас.       Лаккомо снова уставился в узоры ковра.       — Мне утверждали, что это всего лишь машины. Очередные роботы. Мне всучили их как машины. Мне сказали следить за ними, как за машинами. Мне, в конце концов, доказали, что это машины!       Он мог бы и дальше выплескивать накипевшее, но Эйнаор сухо прервал его:       — Каким образом доказали?       — Их интеллект был не выше, чем у стандартного бота. Они безоговорочно подчинялись всем приказам, — вице-король постепенно собирался с мыслями. На лице проявлялась стандартная рабочая задумчивость. — Их разбирали, показывали изнутри, давали ознакомиться с характеристиками и конструкцией. Они прошли все тесты на покорность и исполнительность. В бою не было никаких нареканий. Да и не сильно они отличались от предыдущих моделей. Я знакомился с другими отзывами. Ни у кого не возникало сомнений. Мои люди пытались найти подозрительные случаи, но не нашли ни слова. Если бы хоть что-то просочилось из стен конструкторского отдела, то я бы уже об этом давно узнал.       Эйнаор готов был вознести хвалу самому Истоку — брат, наконец, заговорил нормальным человеческим языком с длинными тирадами, а не этим змеиным шипением. Значит, как минимум на ближайшее время, Лаккомо стабилен. Это звучало было бы прекрасно, если б не было так грустно...       — Где тот, с которым ты разговаривал? — спросил Эйнаор, медленно положив руки на подлокотники своего кресла.       — Ходит где-то до сих пор в конструкторском отделе, — скривился Лаккомо, словно говорил о вше, по недосмотру улизнувшей из-под пальцев. — У меня тогда не было повода его задерживать и допрашивать.       — Я говорю о машине. Полиморф где? — посмотрел Эйнаор мрачно и исподлобья. Брат как всегда в своем стиле. Не брезгует пачкаться о чужие мозги.       Золотой Журавль осекся, не договорив. Мысль так и замерла на середине оформленности. Лаккомо встряхнул головой, перещелкивая себя на другую тему. Внезапно поняв, как звучали его слова, вдруг едва заметно смутился и снова опустил взгляд на ковер.       — Сидит в том же шлюзе, куда его поместили с самого начала. Не вижу смысла таскать его по всему кораблю на глазах персонала.       Эйнаор деловито кивнул, соглашаясь.       — В этом ты прав. Не выдавай пока своего открытия. А лучше спиши пока весь замешанный в этом персонал на планету. Возьми других людей. Машину тоже оставь здесь. Но будь осторожен. За тобой наверняка следят.       Лаккомо задумчиво смотрел перед собой стеклянным взглядом. Он умел «зависать» так, не моргая и как будто не дыша. Жутковатое зрелище. О чём думал вице-король сейчас не успевал уловить даже родной брат. Казалось, невидимая змея, поднявшись на хвосте, медленно раскачивается и зачаровывает жертву перед прыжком, глядя на мир глазами человека.       Наконец, Лаккомо понял, что его смущает во всей этой истории. И произнес сухим тоном:       — Ты не удивился. Ты знал о военных образцах.       Сказано было как на приговоре.       Эйнаор не пошевелился и не дрогнул, хотя брат попал в точку. Оправдываться и мельтешить с ответом сейчас было бы глупейшей ошибкой. Что-то было в таком разговоре от поведения хищника с жертвой. И Эйнаор знал, что давать слабину, как и врать сейчас ни в коем случае нельзя. Одним дъеркам ведомо, что может прийти в голову Лаккомо в такой момент.       И потому Эйнаор ответил прямо:       — Да. Знал.       — Но почему ты не сказал мне? — боль и обида резанула в голосе вечно непоколебимого вице-короля.       Эйнаор видел, что Лаккомо не хотел выпытывать у него правду. Он бы не стал настаивать, если бы тот отказал. Но этот дрогнувший тон сказал королю больше, чем было задумано братом.       Второе лицо Тории глубоко расстроен. И виноват во всем его последний ближайший человек на всю галактику.       Лоатт-Лэ тяжело вздохнул. Нужно было срочно исправлять нанесенный вред.       — Потому что это было очевидно, что рано или поздно военные силы Цинтерры пожелают видеть в своем строю подобные машины. Я изучал все заседания тех лет, которые проводились с участниками процесса. Еще тогда генералы и главнокомандующие пытались уговорить создателей проекта подготовить для них военные образцы. Но Джаспер Крэт отказал им. Позднее наш дед помог ему с правами собственности, и «Полиморф» со всеми исходниками перешел в дар Лазурному Престолу.       — Я освежил в памяти тонкости оговоренных условий, — вставил свое слово Лаккомо, пока Эйнаор собирался с дальнейшими мыслями. — Создавая военные машины, Цинтерра грубо нарушила условия завещания программиста. В соответствии с этим мы, выступая в роли владельцев проекта имеем право….       — Не перебивай меня, пожалуйста, — строго попросил Лоатт-Лэ, и разогнавшийся было брат мигом остановился. Если Эйнаор начинал говорить серьезно, то Лаккомо знал, что его не остановить. — …Благодарю. Пойми, Цинтерра и ее конструкторский отдел не нарушали условий договора. Наши сервера не взламывали, исходники «Полиморфа» не воровались и не скачивались. Аналогичная ситуация в двух гражданских Центрах по обслуживанию. Утечек информации нет и никогда не было. Военные машины уникальны и никак не повторяют по техническим параметрам оригинал проекта. Мы не можем их ни в чем обвинить. Юридически — их работа чиста.       — Пусть машины и не являются копией по факту, но они являются копией по сути, — сказал Лаккомо. — Используются те же кристаллы и тот же принцип.       — Мы не знаем, какой используется принцип, — с нажимом вновь вернул себе слово Эйнаор. — Я знаю про существование этих разработок уже не первый год, и раз за разом слежу, что происходит с теми, кто пытается докопаться до истины. Думаешь, я не просил через свои связи привезти мне одну такую машину? Думаешь, я благополучно сидел и наблюдал за всем этим, как за каким-то театром абсурда? Вспомни, что стало с генералом Авлином, Тсохэ, Ярту. Куда подевались научные деятели вроде сьера Трейона, Арно Харди и Триш? Давай, ты же наверняка знаешь этих людей.       С каждым последующим именем лицо Лаккомо становилось злее и мрачнее. А прищуренные фиолетовые глаза снова начинали угрожающе светить.       — Они убиты, — сквозь зубы сказал вице-король.       — Верно, — кивнул Эйнаор, поддаваясь волне братских эмоций и с силой стискивая подлокотники до скрипа. — Их убирают. Сразу. С концами. Так, чтобы не осталось следов. Не выживали даже видные деятели. Правительству Цинтерры плевать, какая шумиха потом разойдется по Федерации. Подумаешь, аномальная зона! Подумаешь, корабль неудачно вышел из прыжка. Сбой системы наведения, крушение лайнера, нападение на улице, вирусная инфекция… Способ находился на любого. А теперь представь, Лакки, что было бы, расскажи я тебе еще тогда о военных полиморфах? Ты же сильный. Тебе всё можно. У тебя же есть лучший корабль… — Лоатт-Лэ щедро сдобрил последние слова сарказмом. — Как быстро ты бы пошел казнить Цинтерру? Какой шум ты бы развел из этого дела? А как скоро тебя бы за это убрали? Как думаешь? Даже я навскидку могу придумать несколько вариантов, как тебя достать. Какой тебе больше нравится? Отравление порченными продуктами в здании ОКФ или дротик с ядом с крыши высотки? А может просто пулю из гравитационного дальнобоя или лазерный пучок в спину, чтоб совсем чисто смотрелось? Хорошо, или как тебе взлом системы управления твоего личного флаера?       — Довольно, — прошипел Лаккомо.       — Я молчал, потому что в отличие от тебя я сижу здесь! В этой закрытой дыре, в желтокаменном километровом саркофаге, окруженный стражей. А ты носишься по всей галактике, давно поверив в свою неуязвимость! И для меня счастье видеть тебя живым и невредимым хотя бы раз в год. А не каждый день в рамке в виде памятного портрета на столе!       Эйнаор наконец выдохся и замолчал. Лаккомо продолжал сидеть не шелохнувшись, казалось, даже не дыша. Его злость постепенно уходила, забранная целиком братом. Последние слова отрезвили и заставили задуматься. Сперва об Эйнаоре и его взгляде на такой образ жизни, а потом мысль привычно вильнула на обеспечение безопасности. Лаккомо не хотел снова думать об отношении брата. Не хотел, чтобы на душе снова становилось пусто. Лучше вспомнить, что он говорил про способы его достать. Как там было? Дротик, пуля, снайпер, отравление…? Не выходить на улицу, быть начеку, предупредить Тень, чтобы постоянно бдила. Способы защититься были всегда.       Лоатт-Лэ по отсутствующему взгляду брата понял, что основная мысль в его голове прошла транзитом. Хотелось в отчаянии взвыть в потолок или хорошенько ему врезать. Только толку это все равно не принесет. С тех пор как Лаккомо вбил себе в голову, что в космосе, он обеспечивает безопасность ему, Эйнаору, то заставить его усидеть во дворце стало не реально.       Долбанная безопасность. Долбанный Дворец.       Лаккомо заговорил очень тихо и на первый взгляд спокойно.       — Если бы ты сказал раньше, то я бы не был лично вовлечен во все это дело. Я не идиот, чтобы подставляться так грубо, и вполне мог бы воспользоваться иными способами добыть тебе больше информации. Тогда — я бы так и сделал. Сейчас — нет.       Эйнаор затаился и молчал. Не замечая, что под ногтями на деревянных подлокотниках оставались царапины.       — Сейчас я лично познакомился с этими экспериментами. И есть во всем этом то, что не даст мне теперь покоя. Я видел то, что не могу принять. Что не согласен простить по всем юридическим законам. Для меня это не допустимо. Нет, я не пойду бомбить Цинтерру, как ты боишься. Это слишком просто — стереть с поверхности планеты огромный мегаполис с миллиардами ни в чем неповинных людей. Они ведь не виноваты во всем этом, не так ли… Нет. Я не разбомлю Цинтерру и не сожгу ее Сенат в луче бортового орудия. Я ее просто уничтожу. Я дотянусь до тех людей, кто своим моральным уродством породил таких искалеченных существ. Я сломаю их систему, вернув им то зло, что они сотворили. Существует война законов и правил, которая заканчивается словесной битвой на судебном заседании. Это я оставлю для наших юристов. А сам займусь войной куда более неспешной и продолжительной. Они получат тех монстров, которых хотели. Но немного не так, как планировали.       Эйнаор не видел, но чувствовал, как сгустилась тень позади Лаккомо. Стылый ветерок потянул по полу, скользя, словно холодной змеиной тушей по оголенным лодыжкам. Лоатт-Лэ не любил когда брат начинал говорить таким тоном. Становилось жутко. Даже голос приобретал хищные незнакомые интонации.       — Мне не понравилось то, что они хотели скрыть от меня. Мы договаривались с высшим руководством, что я буду в курсе всех их разработок. Но… они обманули. Нарушили наш уговор. Тем самым поставив под сомнение свой устав и честь всего Объединенного Космического Флота. А так же подвергли опасности множество военных кораблей, предоставив им в пользование необкатанные секретные технологии. Никто не был предупрежден. И нигде на кораблях не были приняты меры по обеспечению безопасности в случае выхода данных… существ из строя. Как генерал флота и командир корабля я не уверен в них. И считаю угрозой. И… в конце концов, как Аллиет-Лэ Лазурного Престола и законный член Сената считаю тайное введение таких технологий прямым нарушением конституции Федерации и имею право рассматривать их как скрытый акт агрессии.       Договорил, и словно невидимая змея стегнула хвостом.       Эйнаор боялся лишний раз пошевелиться. Но ему пришлось. Просторный кабинет показался внезапно очень тесным, а открытые настежь окна не достаточно большими, чтобы пропускать гуляющий на такой высоте ветер. Лаккомо мгновенно стрельнул взглядом в сторону движения — Эйнаор оттянул край своего воротника.       Не подобных ли решений боялся в свое время отец и Учитель, когда выбирали кому из братьев суждено занять Престол? Не надеялись ли они, что он, тихий младший брат, кому отозвались светлые духи, сможет сдержать в будущем напористые порывы старшего? Даэррек и отец тогда впервые пошли против закона престолонаследования, но, наверное, у них были на то весомые причины.       Сейчас эта причина сидела живьем перед Эйнаором. Молчаливо ожидая реакции и готовая сорваться в любой момент, стоит только дать ему волю и разрешить. Одно лишь слово отделяет пока Федерацию от чего-то дикого, злого, и смертоносного. Стоит только ужалить ее, и яд информационной войны медленно сожжет ее изнутри. Эйнаор не сомневался, что Лаккомо сможет все провернуть. Но его решение слишком радикально и опасно.       Одна лишь просьба его надолго не удержит. Воззвать к его эмоциям сейчас невозможно. Нужна только логика и холодный расчет. Никаких слов «я не хочу» и «я против».       Тогда он поймет.       — Дождись, пока мы войдем в силу, Лакки, — Эйнаор всеми методами старался удержать его внимание. — В данный момент тебе рано давать огласку этому делу. Заявив о подобном в Сенате сейчас, ты направишь все внимание Федерации в нашу сторону. Репутация Тории не идеальна. Факты могут развернуть против нас. Дай нам время обзавестись союзниками. Я могу это устроить. Поговорить с правительствами разных планет, заручиться их поддержкой, намекнуть на угрозу. Только повремени пока с вынесением обвинений. Мы наберем больше фактов. Подробнее изучим их машины и сможем предъявить достаточно доказательств нарушений со стороны Цинтерры. Да, они выпускают в массовый тираж секретные разработки, чье дальнейшее поведение непредсказуемо. Но пока у нас есть время — мы им воспользуемся в наших интересах. И тогда обеспечим и свою безопасность, и безопасность наших граждан.       Что-то в последней сказанной фразе было не так, потому что Лаккомо, до этого внимательно слушающий каждое слово, чуть приподнял одну бровь и не спеша откинулся на спинку кресла. Вся его подчеркнуто расслабленная поза отчетливо выдавала нежелание прислушиваться. Но он хотя бы не отрицал. Что уже означало согласие с частью сказанного.       — В конце концов, ты же не думаешь, что ты ввяжешься во все это в одиночку, — попытался добро сыронизировать Эйнаор. — Я приложу свои усилия и не только потому что это входит в мои обязанности как правителя, но и потому что я не позволю моему брату в одиночку ввязываться в проблемы. А где пойдем отстаивать свои идеи мы, там же поддержит нас и родной народ…       — А если я приказал бы всем лететь в аномалию, то весь родной народ тоже дружно полетел бы в аномалию? — мрачно, как на похоронах идиота спросил Лаккомо, склонив голову набок.       — Если за аномалией всех будет ждать лучший мир — да, — выкрутился Эйнаор из однозначно проигрышного вопроса. — Но прежде они должны знать, к чему готовиться. И я хочу подготовиться. Кампанию по закрытию проекта военных полиморфов мы начнем просто очень осторожно. У меня есть люди, которые занимаются этим расследованием с начала всех подозрений. Нам нужно сравнить созданные машины с исходными данными проекта. Желательно до мельчайшей детали. Состав материала, способ сборки, кристалл нейролита, запись оператора на камень. Мы даже не знаем до сих пор, что находится в военных машинах — оригинал бывшей личности или ее копия.       — Допустим, одна машина у вас уже есть, — задумчиво протянул Лаккомо, поглаживая мягкий тканевый подлокотник самыми кончиками пальцев. — А дальше что? Сколько времени потребуется на то, чтобы заручиться поддержкой? Месяц? Год? А может все пять. Где гарантия, что уже завтра кто-нибудь не выложит в Интерсеть ролик с другого конца звездного скопления, где в красках покажет разбитую живую машину? Мне достаточно было отдать одну команду кораблю, чтобы видео с моих камер наблюдения в ту же минуту попало на главные страницы новостных сайтов. Но я этого не сделал. Не обсуждал эту тему со своим старшим помощником. Не поднимал шум. Хотя знаешь, каким идиотом я себя ощущал? Обманутым, униженным, не знающим что делать в такой ситуации и не знающим, что ответить экипажу. Они до сих пор на мостике иногда тайно обсуждают эту поющую машину. А я не знаю, что им сказать. Системная ошибка? Сбой? Скопированное поведение с бывшей жертвы? Представь себя на моем месте, Эйнэ. Почувствуй дикость ситуации, когда ты держишь в соседнем зале неуправляемое существо, которое может или проломить тебе стену или взорваться. Ты когда-нибудь видел, как взрывается заряженный нейролит?       — Да. Видел, — кивнул Эйнаор, понимая, к чему клонит Лаккомо.       — Малейшая трещина в кристалле при случайных обстоятельствах может разломить его на части. Думаешь, почему нейролит хранится в открытых капсулах, сверкая своей «чудесной лазурью» на все окружение. Явно не для красоты. Так проще стравливать лишнюю энергию, и даже при спонтанном выбросе она не дает взрывного эффекта. А знал ли ты, что короба кристаллов у военных машин не имеют открытых капсул, а абсолютно герметичны? Под пломбами, кодовыми замками и без доступа к окружающей среде.       Эйнаор не знал и побледнел.       — Но это же….       — Я не знаю, почему они так сделали, — сказал Лаккомо, разводя руками и не давая брату разразиться предположениями. — По глупости или специально. Хотели ли они получить контролируемый отток энергии или целенаправленно строили ходячие бомбы замедленного действия — я не знаю. Но у меня есть факты. Которые я намерен использовать с твоей помощью. Другое дело, что медлить нам ни в коем случае нельзя. У нас нет лишнего времени. Ты сам сказал — факты могут развернуть против нас. Одно лишь случайное видео в Интерсети — и репутация Тории падет так низко, как еще не была никогда. А после этого им останется только предъявить нам ультиматум. И всё. Тории, которой стояла у них поперек горла, больше не станет. Но! Лишь в том случае, если это видео будет не от нас.       — Я понимаю, — убитый тоном вынужденно соглашался Эйнаор. В спорах с братом он побеждал редко. Сегодняшний диалог грозил снова окончиться отступлением с его стороны.       — Мы должны сказать об этом первые, — подвел последнюю черту вице-король.       — Я знаю! — всплеснул руками Эйнаор. Хотелось действий. Выйти из кабинета, начать что-то делать, связываться с людьми, думать, идти, но не сидеть в этом кабинете с давящими стенами. — Но сперва нам нужны хотя бы какие-то доказательства непричастности боевых машин к «Полиморфу».       — А если факты докажут обратное? — Лаккомо вопросительно вскинул одну бровь и ядовито улыбнулся, что еще больше взбесило Эйнаора.       — Тогда я куплю всю эту сраную независимую комиссию, чтобы она доказала мне то, что нужно!       Лаккомо предпочел промолчать. Именно сейчас, глядя на злобного, взвинченного брата, он улыбнулся. Просто, без ехидства и подколок. По-доброму, как будто такого вида он все это время и добивался. Эйнаор заметил улыбку и тут же начал затихать. Такой спокойный взгляд смущал больше, чем пристальное хищное внимание. Лаккомо и раньше любил так подолгу изучающее смотреть, словно старательно запоминая редкие моменты особой живости эмоций. И сейчас вновь между братьями на мгновение проскочили отголоски старых домашних и детских воспоминаний. Раньше так было часто.       Сейчас — повезет, если раз в пять лет.       В кабинете стояла тишина. Только тихонько тикали на стене старомодные валейновые часы. Несколько стрелок, выполненных в форме ветвей и перьев, описывали свои круги, показывая месяц, день и точное время. Широкое кольцо, густо покрытое гравировкой с изображением разнообразных зверей и уже давно вымерших птиц, незримо проворачивалось вокруг оси часов, отсчитывая тысячи лет от эры Новых Звезд.       Даже традиционные бамбуковые колокольца около часов едва заметно покачивались, но пока не звучали.       Эйнаор первым прервал молчание.       — Хорошо. Мы будем спешить.       — Прекрасно. Я предоставлю тебе полиморфа, чтобы ты мог отсканировать его сознание сам.       — Что? Почему я? — встрепенулся вдруг Лоатт-Лэ.       — Ты лучший менталист из своего окружения. И ты сможешь вытащить информацию мягко. Большее вмешательство с моей стороны его только сломает.       Лаккомо удовлетворенно развалился в кресле, как будто сейчас его начало, наконец, все устраивать. Для полноты картины ему не хватало еще бокала с легким спиртным напитком и неформальной одежды. А так, все соответствовало образу аристократичного правителя, рассуждающего о чужих жизнях, словно о приготовленных к десерту орехах, и строящего планы по захвату мира в промежутке между чисткой колоний.       Уборкой колоний, если говорить точнее. На такие мелочи мало кто обращает внимание. Но все дело в тонкостях отношения. При чистке — всю атрибутику отмывают и приводят в порядок. При уборке — мусор выносится прочь и утилизируется.       Лаккомо редко наводил именно чистку своих кадров и подконтрольных зон. Он предпочитал избавляться радикально от лишнего «мусора».       — Ладно, — задумчиво ответил Эйнаор и начал перебирать дальнейшие планы. — Я вытащу из полиморфа все, что смогу. Отдел информационных технологий поможет достать скрытые данные. Нам понадобится день на то, чтобы понять, с чем мы имеем дело. Или с кем.       — Нам важно выяснить, откуда они набирают людей, — сказал Лаккомо тихо.       — Мало ли откуда. Это пока не принципиально. Да хоть подбирают с улиц, — пока отмахнулся Эйнаор, уходя с головой в составление плана задач.       — Как раз таки это очень важно для нашего будущего дела, — настойчиво проговорил вице-король, без интереса глядя на свои ногти.       — Чем же?       — Представь, что ты обычный гражданин с улиц Цинтерры... И не думай так громко, иначе я слышу, как у тебя глаз дергается, — резко одернул Лаккомо и иронично покосился на скривившегося брата. — Просто представь. Неужели тебе есть какое-то дело до бродяг с улиц? Допустим, ты узнал, что их подбирают и сажают в машины… И что? Ты решишь, что это правильно. Что так и должно быть. Ведь теперь они приносят пользу и охраняют твой покой. А что если это не так?.. Что если военные полиморфы это дети? Сироты? Неизлечимо больные? Или это рабы, которых разобрали в ближайшем квартале на органы, а сознание продали во флот? А что если это отдельные колонисты с закрытой зоны, которых выращивают на убой? Как скот, который тебе по высокой цене продают за порцию с холодильника. Какой вариант тебе больше всего не нравится? От чего ты, будучи простым гражданином и обычным человеком взвоешь от несправедливости? Даже сейчас количество военных машин навскидку примерно достигло миллиона не считая уже разбитых. Им в конструкторском отделе где-то нужно брать людей. Но в Интерсети не мелькало контрактов. А пропажа любого более менее обеспеченного и работающего человека строго фиксируется. От массовых исчезновений поднялся бы шум. Следовательно,… они в любом случае набирают на свои эксперименты тех, кого считают не просто отбросами общества, а тех, о которых общество даже не в курсе. И самый важный вопрос — кого. От ответа будет зависеть суть нашего последующего обвинения.       — А если это всего лишь имитация сознания? — Эйнаор нахмурился. Ни один из перечисленных вариантов ему не нравился и больше всего он сейчас хотел, чтобы Лаккомо ошибся.       — Исключено. Я знаю, как выглядит чужая душа. Это она.       — Но может все-таки…       — Посмотри сам.       Сказал, и как поставил точку на всем разговоре. Ну да, что еще он мог предложить. Эйнаор закатил глаза к потолку, поднял голову и прогреб пальцами длинные волосы.       Непрошибаемая логика. Иногда это удобно. Но не тогда, когда этой логикой стучатся к тебе в голову.       — К тому же, какая разница, — тихо проговорил Лаккомо. — Мне все равно не нравятся эти машины, чем бы они не являлись. Будь я на стороне Цинтерры, я бы сделал армию максимально похожих на полиморфов существ, а потом подал бы иск на Торию. Если бы выиграл, то посадил бы парочку своих директоров в конструкторском отделе «за тайное сотрудничество с Торией» и продолжил бы использовать машины. Если бы проиграл — все равно продолжил бы делать и использовать машины, но просто в один непрекрасный день направил бы их на войну с «желтолицыми».       Эйнаора снова перекосило, на сей раз от последнего слова. Конечно, о вечном штампе на своей расе он знал, но каждый раз это по-новому бесило. Еще и Лаккомо произнес его с любимой интонацией всех федералов.       Наслушался же.       — Какие бы планы на самом деле не ставила Федерация я просто против этих машин, — добавил Золотой Журавль. — И я сделаю все, чтобы это прекратить.       Лоатт-Лэ только снова тяжело вздохнул. Кажется, сегодня он это уже слышал в другой вариации.       — Мощности моего серверного центра во Дворце не хватит, чтобы проверить базы данных по исчезнувшим людям, — Эйнаор решил договорить коротко по самому делу. — Я могу озадачить хакеров, чтобы они нашли и взломали точки напрямую конструкторского отдела, но боюсь, что это может не выйти. Или их засекут.       — На «Стремительном» им хватит мощности и их не засекут, — уверенно заявил вице-король. — Ты можешь дать мне этих людей, и я обещаю, что у нас появятся данные о том, из кого делают полиморфов.       — Сколько свободных мест?       — Двадцать за терминалами.       — Но тогда придется объявить повышенный режим секретности, — напомнил Эйнаор. — Если потребуется, то гасить слухи самостоятельно. Даже среди работников и твоего экипажа.       Лаккомо кивнул. Вот с чем у него никогда не было ненужных проблем, так это со слухами. Экипаж так и вовсе у него тренированный. Между собой могут болтать что угодно, как последние сплетники, но чужаку не скажут ни слова.       — Хотя еще другие машины для сравнения мне бы не помешали… — многозначительно намекнул Эйнаор.       Вице-король помрачнел и сник.       — Я обязан списывать их исключительно работникам конструкторского отдела. Все машины находятся под строгим учетом. Мне будет не легко добыть тебе лишних. Разве что доставать разбитых с поля боя. Возможно, не целиком, а только кристаллами без оболочки. Так подойдет?       — Вполне.       Разговор можно было считать оконченным. Вопросы иссякли и поток возмущения как-то неожиданно кончился. Без него оказалось внезапно не о чем говорить. Эйнаор пока глубоко ушел в размышления о сказанном и явно мысленно уже расписывал планы на ближайшие сутки. А Лаккомо неожиданно для себя понял, что все основное он уже сделал. Вопрос доставки полиморфа на планету — дело одного сообщения на корабль. Груз спустят без его участия, спрячут на указанной базе и никто посторонний даже не узнает, что со «Стремительного» что-то увезли. О важных делах можно было уже не беспокоиться.       Вот только какой смысл дальше сидеть в кабинете Лаккомо не знал. Более того, он не представлял, что еще мог сказать брату, и даже банально о чем-то еще поговорить. Мысли не посещали голову. Звать его куда-то пойти? Пока он не передаст распоряжение своим людям, то лучше не отвлекать. Спрашивать о погоде? Глупость. О делах? Он и так знает, что происходит здесь на планете.       Внезапно Лаккомо вспомнил, что зайдя в кабинет так и не поздоровался с Эйнаором. Стало стыдно и от этого хотелось уйти. Буквально, покинуть кабинет, вернуться на корабль, найти еще множество неотложных, но совершенно бестолковых дел. Но в то же время остаточное чувство родства и просто радость от наличия близкого человека рядом заставляла сидеть на месте и ждать.       Ждать пока брат разберется с сообщениями. Пока свяжется с нужными людьми. Автоматически отозваться на его просьбу и почти не думая связаться с Калэхейном, чтобы тот спустил ему полиморфа… Все это время в гениальных мозгах вице-короля царил глухой вакуум, пока он пытался придумать о чем заговорить с Эйнаором дальше.       Сколько времени они не виделись? Последний раз пересеклись примерно месяц назад. Тогда он сорвал брата с места и тот явился тем же вечером на встречу. Как оказалось, Эйнаор тогда улетал со своей молодой супругой Мариэллой в отложенный «медовый месяц». Лаккомо не знал об этом до последнего. Пока брату поздно вечером не пришло сообщение из резиденции от жены. Он не знал, что она писала, да и Эйнаор отмахнулся и не хотел сообщать. Но общее настроение той неформальной и даже радостной встречи испарилось окончательно. Энаор пытался безрезультатно шутить про дела и государственные встречи, а Лаккомо больше не улыбался, молча допивая остатки своего спиртного в бокале. Вспоминая, как когда-то в детстве они сами делали себе такое вино из ягод в дворцовом саду.       На утро следующего дня он сослался на срочные дела и улетел. Просидев оставшиеся дни на корабле, укоряя себя за прерванный брату отдых.       А сейчас?       Лаккомо посмотрел на Эйнаора, размышляя, от чего он мог оторвать его своим сегодняшним визитом. Наверняка ведь брат снова будет таскаться с ним до ночи. Поздно вернется к себе. К жене. Или вообще не вернется, если решит засидеться за разговорами до утра.       Наверное, это будет неправильно, выгонять его. Но так будет надо.       — Лакки, ты меня слушаешь? — укоризненно повторил Энаор в… который раз?       Золотой Журавль встрепенулся и уже осознанно уставился на брата.       — …Ясно, — хмыкнул Эйнаор через пару секунд, когда понял, что его слова пролетели сознание даже не коснувшись. — Я сказал, что я закончил связываться с народом. Твою машину ждут. Завтра мы ей займемся. А сейчас я зову тебя на ужин. Ты опять наверняка голоден.       Лаккомо смотрел на него, как на ожившую статую, спешно пытаясь вспомнить, когда он это сейчас говорил и почему он не расслышал.       — И о чем ты сейчас завис? — иронично спросил Лоатт-Лэ, поднимаясь со своего кресла.       — О… том, кого стоит скормить твоему намшеру в заповеднике, — выкрутился первой попавшейся мыслью Лаккомо. — Она давно не видела свежего мяса. Скоро начнет кидаться на посетителей. А у нас как раз намечается отлов создателей идеи военных полиморфов.       Эйнаор вдумчиво смотрел на вице-короля и гадал — шутит он или всерьёз.       Так и не понял.       — Не наговаривай. Я ее хорошо кормлю.       — Разучишь охотиться.       Эйнаор на миг остановился под таким мрачным тоном, потом сделал вид, что ничего не расслышал и, игнорируя тяжелый взгляд, поднял брата за локоть с насиженного кресла.       — Идем ужинать.       — Только не общий ужин, — вырвалось у Лаккомо быстрее, чем он успел придержать язык.       Он решил, что эти слова могут обидеть Эйнаора.       Но тот, к его удивлению, наоборот рассмеялся.       — Не беспокойся. Тетушка сейчас в санатории. На грязях.       Лаккомо все-таки улыбнулся. Не удержался. Слишком яркий образ мысленно отправил ему Эйнаор о тех самых грязях и их общей «любимой» тетушке, которая в детстве доставляла им немало проблем. Было что-то в этом задорном образе гротескное и шутливое, откатывающее обоим по семьдесят лет. Возвращающее в буйное детство.       — Вместе с обеими дочерьми, — уже чуть спокойнее добавил Эйнаор, кладя руку Лаккомо на плечо.       И как бы не старался вице-король сохранить недрогнувшее выражение лица, чуть изменившаяся осанка его все равно подвела. Эйнаор знал, что эта новость брата порадует, и почувствовал, как тот расслабился. Потому что Мариэлла, дочь их тетушки, была его законной супругой.