Arshad – Nightmare
Моя рука вздрагивает, когда я поднимаю ее, чтобы сделать еще один мазок. Хватка пальцев ослабевает, и я чуть ли не роняю кисть. Но его взгляд заставляет меня напрячься. Я закрываю глаза, но лишь на мгновение. Заказчик ждать не любит, тем более, сегодня последний сеанс. Значит, все скоро закончится. Эта мысль вселяет в меня толику надежды. Для моих друзей не секрет, что последние пару дней я себя паршиво чувствую. Но ни один не догадывается, почему именно. Когда мой приятель Лиам позвонил и попросил нарисовать своего начальника, я не удивилась. Портреты — мой конёк. Все это прекрасно знают и в случае необходимости обращаются ко мне. Для меня он был лишь очередным заказчиком, возможно, немного капризным в силу своей занятости. Но я — художница и к капризам привыкла. Я так считала лишь до первой встречи. Я сразу раскусила его, Гарри Стайлса. Мне хватило взгляда, чтобы понять всё. Правильно говорят, что художники видят душу. Я знала, что мои предыдущие коллеги, которые рисовали его, были удостоены чести оставить свою работу себе. Ни один из рисунков „не отображал мою сущность“, как говорил сам Гарри. Я же такой ошибки не допустила. Все видят на его лице улыбку, которая излучает добро и счастье. Я вижу самодовольную усмешку, обладатель которой ставит себя на порядок выше остальных людей. Все считают, что блеск в его глазах означает новый замысел, который, возможно, поможет им. Я вижу в этом блеске лишь злобу. — Мисс Уэйн, с Вами все в порядке? — мне даже не надо оборачиваться, чтобы почувствовать ухмылку, застывшую на пухлых губах. Болезненный спазм сдавливает мою голову. Но я сжимаю зубы, ведь показать свою слабость перед ним — позорно. Воздух накаляется. Мне становится трудно дышать, я открываю рот, делая несколько жадных „глотков“ воздуха. — Да, — еле выдыхаю. — Все отлично, мистер Стайлс. Конечно, я вру. Я не могу больше оставаться в одной комнате с ним. Лишь его присутствие так на меня влияет. Как с ним можно работать? Безмолвно в комнате воюют две души. Моя — светлая, почти без изъянов — погибает от воздействия его — темной, прогнившей. Сказки врут, зло побеждает добро. Наконец у меня получается себя заставить вернуться к работе. Мазок один, другой, третий. Лицо почти готово, остаётся лишь фон. Прорисовываю складку на драпировке. Я выбираю темные, тяжелые для восприятия цвета зеленых, коричневых оттенков. Выдавливаю из тюбика немного и смешиваю на палитре. Увлеченная работой, я не замечаю, как мой заказчик встает со своего места. Мой взгляд прикован к темно-зеленым шторам. Я понимаю, что он рядом, когда чувствую чужое дыхание на своей шее. Все мышцы мгновенно напрягаются. Гарри забирает у меня кисть. Его пальцы, длинные и тонкие, умело направляют мазки. Ни разу за наши встречи он не пытался рисовать лицо, лишь наносил фоновый цвет. Сегодня же он аккуратно, старательно наносит краску на волосы. От натуги на его шее проступает вена. Я сглатываю. — Мистер Стайлс, судя по всему, Вы раньше держали в руках кисть, — слова даются мне с трудом, но тем не менее. — Я же Вам говорил, мне довелось посетить пару лекций. Я правильно наношу тень? — брюнет отступает. — Искренне надеюсь, что не испортил работу. Пока что она лучшая из всех моих портретов. — Нет, Вы что, — я забираю кисть. — Отлично, — он улыбается и вновь садится, принимая позу. — Еще долго? — Несколько штрихов, и всё, — я уже мечтаю закончить. — Мне можно поставить свою подпись? — за работой время летит незаметно, поэтому я едва ли могу сказать, прошел час иди два. — Конечно, — произносит Гарри, вставая с кресла. — Ведь это Ваша работа. Легко, едва касаясь холста кистью, я ставлю довольно простую закорючку. Встав со своего места, я разворачиваюсь, чтобы пойти в ванную и помыть руки. — Если хотите, — добавляю, — я могу отнести в багетную масте... Договорить мне не дают руки Стайлса, которые он мгновением ранее опустил на мою талию. Я резко вдохнула. Каждый сеанс повторяется одно и то же. Он мучает меня. Я не могу уязвить его. — Думаю, до завтра краска высохнет, и Вы сможете забрать портрет. Ну, или прислать кого-то за ним, — откровенно говоря, второй вариант устраивает меня намного больше. Руки отпускают меня; это не может не принести облегчения. Я выдыхаю и оборачиваюсь. Брюнет подходит к картине, проводя длинными пальцами по подписи, немного размазывая ее. — Как забавно, — произносит он, — такой легкомысленный человек, как Вы, — чувствую, как начинаю злиться, — лишь с виду, поверьте, — заверяет меня мужчина, — как такой человек смог передать всю мою сущность. Временами я и сам не могу понять себя, а Вы легко, играючи, словно это для Вас развлечение, прочитали меня. Я узнал, что Ваш предок-художник, после которого, собственно, профессия портретиста стала основной, был некий Брэзил. По легенде, именно он писал с Дориана Грея. Но, насколько всем известно, ему не удалось раскрыть душу. Он увидел в Дориане лишь... лишь красавца. Как же это удалось Вам? — При нашей первой встрече я взглянула Вам в глаза. И сразу все поняла, — начинаю складывать кисточки. — Вы лишь пытаетесь быть идеальным, но, увы, у Вас это как-то не получается. — Значит, так? — с улыбкой говорит Гарри. — Что же, спасибо за информацию. Он проходит в достаточно узкий коридор и достает пальто с вешалки. Порывшись мгновение в кармане, брюнет достает конверт и протягивает его мне. — Спасибо большое за Вашу работу и Вашу душу, она была отличным объектом для изучения, — я забираю из его рук свой заработок. — Спасибо за опыт „чтения“. — Что Вы, Вы даже не начали изучать мою душу, — он накидывает на плечи черное пальто. — Почему же? — изумляюсь я. — Потому что нельзя изучить то, чего нет, — брюнет выходит из квартиры, оставляя меня в недоумении. — Пожалуйста, откройте конверт сразу после моего ухода. Гарри тихо закрывает дверь. Я, все еще немного шокированная, вскрываю бумагу. Кроме денег, там есть и записка. Я аккуратно достаю ее и читаю. „Я прошу Вас прийти ко мне 31 декабря в 23:50. Адрес можете узнать у вашего приятеля, Лиама. Пожалуйста, это действительно важно. Спасибо, что согласны.— H“
В силу моей профессии, я научилась улавливать мельчайшие детали во внешности человека. Пока я еду в метро или же, к примеру, стою в очереди в магазине, я „знакомлюсь“ с некоторыми людьми. Я „читаю“ их. Мне легко определить, какой род занятий практикует человек, его характер и привычки. Но суть в том, что я не запоминаю об этом надолго. Мне это просто-напросто не нужно. Лишняя информация мешает думать о чем-то более важном. О своих заказчиках я забываю за неделю. За несколько сеансов я узнаю о них все, и они перестают меня интересовать. Забирая портрет, они вычеркивают себя из моей памяти. Гарри Стайлс стал исключение в обоих случаях. Кроме того, что он умело прячет свою натуру, я ничего не узнала. Ни какая у него натура, ни его слабости. Это меня раздражает. Презрительно прищуренные зеленые глаза я никак не могу забыть. Скривленные в ухмылке губы часто снятся мне. Глубокий хриплый голос иногда звучит в моих ушах, повторяя одну-единственную фразу: Любовь — порок. Пороки надо искоренять. Дни творческого человека протекают незаметно. То вдохновение нахлынет, и ты бежишь делать небольшую зарисовку, то клиент придет, и ты в делах. Это еще одна причина, почему я забываю работы. Опомниться мне удается лишь к самому концу декабря, я все же решаю, что проведу праздники в одиночестве. Не то чтобы мне не комфортно с людьми, нет. Мне больно видеть, как погибают хорошие люди от плохих. А большинство художников просто не выдерживают весь яд, который им говорят. На дверце моего холодильника висит та самая записка. Нет, я не перечитываю ее сотни раз за день. Нет, я не веду календарь и не зачеркиваю дни до Нового Года. Мне это не нужно. Я помню. Тридцать первого декабря в одиннадцать часов вечера я выхожу из своего дома. Дернув для проверки дверную ручку, я спускаюсь по лестнице вниз, на улицу, где меня ждет такси. Сев в машину, протягиваю адрес, написанный на клочке бумаги. Таксист удивленно свистит. Дом Гарри находится в более престижном районе, нежели чем моя квартира, поэтому мужчина наверняка рассуждает, что я там забыла в такой день. — Сейчас довезем, красавица. Он заводит машину, а я отворачиваюсь, стараясь избегать взгляда таксиста. Я прошу его включить свет и достаю книгу, которая всегда лежит в моей сумке. Это Марк Леви „Где ты?“. Невероятная история, которая похитила мое сердце. Мне остается лишь несколько страничек, поэтому решаю дочитать её прямо сейчас. Доехав до особняка, я расплачиваюсь за поездку и желаю мужчине счастливого праздника. Он улыбается в ответ и отъезжает. Я же, потоптавшись на месте несколько секунд, смотрю на время. Без пятнадцати двенадцать. Самое время. Подхожу к массивным воротам. Такие ставят, чтобы никто не мог следить за личной жизнью. Меня, впрочем, это не удивляет. Несколько раз звоню в домофон. Ждать приходиться минуту, пока заспанный голос охранника не спрашивает, зачем я пришла. Узнав цель моего визита, он хмыкает и впускает меня. Я вхожу во двор и попадаю в зимнюю сказку. Высокие ели припорошены снегом, дорожка чисто подметена, снег возвышается с обеих сторон. Я медленно подхожу к входной двери. Звоню в символичный колокольчик и жду. Открывает мне милая женщина сорока лет. С улыбкой она спрашивает: — Вы та самая Лия Уэйн? — Да. — Проходите, пожалуйста, в гостиную, мистер Стайлс Вас там ждет. Я снимаю пальто, отряхиваю снег с сапог. Горничная услужливо забирает мою верхнюю одежду, но тем не менее смотрит с подозрением. — Простите, — обращаюсь к ней, — почему Вы так смотрите на меня? — Просто Вы совершенно не похожи на тех девушек, которые обычно приходят сюда. Вы как-то выше, — ее улыбка исчезает с лица. — Можете не волноваться, я приехала просто поговорить с мистером Стайлсом. — Странное время Вы выбрали... — задумчиво отвечает она. — Он мне сам назначил, — пожимаю плечами. — Что же, удачи. Я улыбаюсь и иду в направлении гостиной. Обувь скрипит при ходьбе. Если не считать скрипа, в доме тихо. Такое чувство, что тут никого нет. Толкнув дверь, я оказываюсь в комнате, которая по размерам превосходит всю мою квартиру. Напротив горящего камина в кресле сидит, как я предполагаю, Гарри, укутанный в плед. Я подхожу ближе, он никак на это не реагирует. Тогда я сажусь в соседнее кресло и смотрю, наконец, на своего заказчика. Выглядит он безупречно, как и всегда. Когда он поворачивается, я вижу его глаза и что-то новое в их блеске. Неужели это... тоска? — Рад Вас видеть, Лия, — негромко начинает брюнет. — Взаимно, — киваю я. — Вы, вероятно, удивлены. Что же, я Вас понимаю. Прежде чем я перейду к сути нашей встречи, позвольте кое-что рассказать. N лет назад мир был устроен как и наш. Не слушайте разговоры — технологии не продвигают человечество, наоборот, они заставляют его деградировать. Возьмем нынешнее поколение — оно и жизни без гаджетов не представляет; трясется над ними как над драгоценностями. Нет, не отрицаю, разработки помогают нам в жизни, но их пагубное влияние больше, чем польза. Еще пятьдесят лет назад люди любили искусство. Да, сейчас тоже любят, но любовь уже не такая какая-то. Неестественная. Художники были более востребованы, и в этом доме было гораздо больше картин. Я еще тогда задумался... — Вы? — переспрашиваю я. — Ведь речь идет о событиях шестидесятых. — Мне семьдесят три, — спокойно сообщает он. Я медленно открываю рот. Эпичненько. — Я потом всё объясню, — произносит Гарри. — Терпение. Не только любовь к искусству угасала, но и само чувство. Отношения стали небрежными, большое количество партнеров стало гордостью, а не стыдом. Всё теряло ценность. Тогда один бодрый двадцатилетний парень решил покопаться в истории семьи, чтобы узнать, нельзя ли как-то заработать на этом денег. Тогда ему попалась папка о далеком предке. Все тонкости неважны, главное суть. Парень понял, что его двоюродный прапрадедушка по материнской линии продал душу в обмен на вечную молодость и деньги. Этого предка звали Дориан Грей. Парень поступил также, по глупости, конечно, и вот уже пятьдесят лет мучается от понимая, какой дрянной мир. Моё полное имя — Гарри Эдвард Стайлс-Грей. Я предпочитаю скрывать его. В относительно давней настоящей молодости я был веселым парнем, который просто любил проституток и травку и разбрасывался деньгами. Но последние несколько десятилетий мне стало скучно. И я стал делать людям больно. Нет, я не маньяк и не садист какой-то. Просто я говорю всем правду, которую довольно ясно вижу. Меня боятся. Но. Меня не ненавидят. Я не способен вызвать в людях такое чувство. Это меня, как ни странно, огорчает. Вы наверняка знаете, что все эмоции и состояние Дориана отображались не на нём, а на портрете. У меня есть один такой. Там я запечатлен еще относительно ребенком, поэтому перед смертью я решил немного сменить декорации. Именно Вы помогли мне. Вы увидели меня. Вы меня прочувствовали. И я благодарен Вам за это. — Который час? — неожиданно спрашивает он. — Мои часы стоят. Дрожащей рукой я задираю рукав и, пытаясь сфокусироваться на циферблате, отвечаю: — Без двух минут полночь. — Отлично, — кивает он. — Вероятно, Вы немного шокированы и не знаете, как это воспринимать. Я Вам отвечу. Это исповедь умирающего. В ответ на мой удивленный взгляд он поясняет: — Рак, четвертая стадия. Я безнадёжен. Кажется, я нужен в аду. Наверно, это шутка, мне лично далеко не до смеха. Я смотрю на равнодушного мужчину. — Видите картину над камином? — я киваю. — Снимите, пожалуйста, покрывало. Я встаю с кресла без лишних вопросов и, сделав шаг вперед, сдергиваю кусок ткани. И вижу портрет. Портретом это можно назвать лишь условно. Холст чем-то изъеден, краска облуплена. Это не моя работа. — Весь я на портрете, такой, какой я на самом деле. Разве я не отвратителен? Не отвечая, я вновь сажусь в свое кресло и смотрю на Гарри. Он, в свою очередь, смотрит на меня. — Я могу Вас кое о чем попросить? — Конечно, — отвечаю я. — Поцелуйте меня. Можете просто в щёку, не принципиально. Пожалуйста. Поколебавшись лишь мгновение, я приближаю губы к его щеке и оставляю короткий поцелуй, но, кажется, это его устраивает. — Спасибо, — он улыбается. — А теперь возьмите меня за руку и внимательно смотрите. Его ладонь большая, но очень холодная. Я морщусь от слишком сильного рукопожатия, но продолжаю наблюдать. Бьют куранты. За мгновение меняется все. Передо мной сидит старик, а холст такой, каким отдала его я. — Счастливого Нового года, — шепчет Гарри и последний раз выдыхает. Я смотрю на уже мертвого человека рядом. Оставляю еще один поцелуй, в этот раз на руке. Потом встаю с кресла и тихо выхожу из комнаты. Без помощи горничной нахожу пальто, одеваюсь и толкаю входную дверь. На улице дышится легче. Я жадно глотаю воздух. Припоминая всю полученную информацию, удивляюсь, как это еще не валяюсь где-то в обмороке. Помните, я говорила, что зло побеждает? Я ошибалась. Зло может победить, но, увы, понятие кармы все еще существует. Медленно двигаюсь по дороге. В соседних особняках все празднуют. А я думаю, как бы сохранить свою маленькую тайну.