Зависимость

Всякий знает, что начало есть у всего в этом мире, да и в любом другом. Любая история начинается со встречи: случайной или намеренной, судьбоносной, нелепой или легкой, незаметной, почти невесомой. Порой не важно, когда, зачем и как; важна сама встреча. И она случилась. Тем утром в предрассветной тишине Эллас утопал в тумане с моря. Парализующий время дым заполнил весь город, будто укрыв куполом, чтобы неспешно пробудить его от ночной дремы, выудив из едва отступившей мглы. Звенящая тишина витала в тумане, растекаясь по воздуху беспорядочно, как чернила на мокрой бумаге. И в былые дни она бы царила до самого рассвета, лишь изредка нарушаемая приглушенными шаркающими шагами. Но в это утро безмолвие близ гавани разорвал надрывный вой. Выли собаки окрестных дворов, почуявшие нечто чужое в воздухе; нечто, что идет с моря. Пусть они никого и не разбудили, но что-то, отдаленно напоминающее тревогу, уже разлилось в тумане, заполняя улицу за улицей, проникая в каждый закоулок, растекаясь по каждому дому. Только с рассветом, когда первые солнечные лучи пронзили туман, как легкий тюль, приоткрывая его тайны. И одной из тайн тумана был флейт, вошедший в гавань ночью. А теперь, крадучись, как маленький пустынный лис, он подбирался к причалу, пока нерадивая, еще не успевшая протрезветь стража не заметила небольшое изменение. Корабль был обшарпан и знатно потрепан. Паруса больше походили на набор одноцветных лоскутов. То, что он вообще на плаву, казалось чудом. Всюду виднелись следы борьбы, да только не разобрать: со стихией или с кем-то другим. И пока новая смена заслуженно охаивала предыдущих пропойцев, судно осторожно причалило. Гвардейцы, только услышав странный подозрительно-знакомый звук, заметили его. На корабле-призраке не было и намека на присутствие хоть одной живой души, и пока никчемные зеваки, онемев от наглости гостя, просто глазели, хозяин корабля сошел на землю. — И как это понимать? — один из недавно прибывших все же смог отойти от шока, — капитан? — Никак. Я адмирал, — по виду он явно чувствовал себя здесь непринужденно. — Для адмирала добра маловато, — перебив того, засмеялся так и не пришедший в себя стражник. — Мой флот пал в буре событий, — адмирал поравнялся со смеющимся гвардейцем и после недолгой остановки пошел прочь: — Впрочем, вас не должно это волновать. Нахальность и беспардонность адмирала возмущали, раздражали, выводили из себя, но обезоруживали. — Так вы к нам зачем? — стражники все еще пытались хоть как-то выполнять свою работу, но, увы. Силуэт гостя уже утонул в тающем тумане.

***

Избалованный странниками и торговцами Эллас был не слишком рад гостям. Почти все жители города с недоверием относились к незнакомцам. Вот только если торговцам было откровенно плевать на неприкрытое недоверие — лишь бы сделки складывались, которые, к слову, строго блюлись здесь; то для иных гостей подобное, словно ушат ледяной воды на голову. Пожалуй, поэтому они почти всегда были видны даже на самых людных улицах. Почти. И только это почти, игнорируя общее недоверие и подозрительность, получал от Элласа то, за чем сюда пожаловал, без всяких преград, а заодно отрезвлял ранимых и неприкаянных. В ином случае, будем честными, город бы не выдержал, если их бы отсюда не увозил хоть кто-то. Так произошло и в этот раз. Будто не замечая настороженности к себе, адмирал Руант, который столь эксцентрично ворвался в суетные будни города, за считанные дни обрел немало людей, готовых идти за ним; а те помогли, хоть и частично, восстановить флот. Теперь тот не выглядел побитым одиночным флейтом, это была вереница кораблей в прекрасном состоянии, на которых кипела жизнь. И на носовой части каждого была выведена абсолютно одинаковая монограмма, объединяющая их. — А что это значит? — девушка с парой пистолетов с нескрываемым, почти детским любопытством спросила его, когда Руант приказал сделать их. — Имя. Флот непоколебимой крови, Эмилиен.

***

Впрочем, было бы лукавством сказать, что неприкаянными были только чужаки и что приют они могут обрести лишь благодаря воле случая. Далеко не всем нравился дневной шум города, огромные толпы народа, косые опасливые взгляды по делу и без. Было только одно место, где можно от всего этого сброда спрятаться, точно зная, что туда они не сунутся, а если и отважатся прийти, то непременно получат по макушке. Если повезет. А коль нет, то вся надежда на жриц местной религии. Те иногда бывают добры. Жители Элласа уже и забыли, когда мост был безопасным. Долгое время никто не мог навести там порядок, а гвардейцы советовали просто выбегать из города, не оборачиваясь и не сбавляя хода. Но и у моста была своя прелесть: любой, кто пересекал его середину, как только открывался вид на место дуэлей, выбрасывал из головы все неприятное или заботящее его напрасно, забывались все тревоги и навеянное суетой города дурное настроение. Здесь не было своих и чужих, ремесленников, травников и торговцев; только люди из плоти и крови и их оружие, и пугающе-приятный привкус запрещенных дуэлей, которые порой начинались без объявления, вне правил. Идеальное место для тех, кто так и не нашел себе пристанища в городских стенах. За долгое время за мостом образовался свой костяк, в котором новые лица мгновенно выделялись. Но к новичкам и не думали относиться плохо или высмеивать. «Если докажешь, что не просто так носишь оружие — будь среди нас». Однако иногда кто-то все же зазнавался, слетев с катушек, и дуэли превращались в травлю, калечащую любого, кто пересекал условную черту. Игнис, устроившись на кем-то забытой бочке в тени развевающихся флагов, в обществе нескольких старых знакомых наблюдала, как не первый час воин не своей силой, а неуместно усиленным снаряжением третировал пытавшихся покинуть город. И если первое время это даже слегка забавляло, то теперь порядком наскучило, но не настолько, чтобы кто-то его все же остановил, хотя он и пытался их задирать и подначивать. К полудню солнце слишком сильно разогрело. От окончательной спячки их спас неожиданно поднявшийся легкий бриз. Воин опустил меч, приходя в себя и переводя дух. Внезапно он вскрикнул, согнувшись и прижав руку к пробитой броне, а затем и вовсе рухнул замертво. Присутствующие заинтересованно уставились на него, запоздало заметив вышедшего из невидимости стрелка. — Ого, неплохо, — паладин повернулся к убийце. Недолгая прохлада и не слишком траурное событие отрезвили всех. — Наслышан о ваших правилах, захотелось своими глазами увидеть, — стрелок, закинув ружье на плечо, кивнул в ответ обратившемуся паладину. Даже если это и была неправдоподобная лесть, это было лучше творившегося в стенах города. За все время пребывания в Элласе Руант заметил, что впервые средь бела дня слышит птиц и плеск волн, а не надоедливый гул из голосов. Издалека доносились звуки пригородных ферм. И если время здесь не останавливалось, то шло все же менее суетливо. Таким Элласом легко очароваться и забыть о своей цели. Слишком легко. Завороженный этим местом, адмирал отвлекся только когда совсем юная девушка, что стояла почти в тени до последнего времени, бросив на камни мостовой два пистолета, легла на брусчатку, греясь на августовском солнце. Это вызвало у него небольшое замешательство, но после недолгой заминки он нашел, что сказать: — Такой девушке не следует лежать на камнях. Может, встанете? — Нет, камни теплые, и здесь вполне уютно, — она улыбнулась ему, едва ли не мурлыча, как кошка, от теплых пронизывающих насквозь, но не жгучих лучей. — Значит, я присоединюсь, — бросив ружье к ее оружию, адмирал расположился рядом с девушкой, слишком близко, чтобы это было дружеским жестом или нет. — Вам не кажется, что это слишком? — Ничуть, — Руант заметил, как стушевалась девушка, и незаметно улыбнулся. И вдруг заметил, что ему не нужно больше обманываться, чтобы оставаться здесь, игнорируя то, что флот готов. Ведь он действительно хочет этого. Около него зажегся огонек. Даже когда Игнис, не выдержав, отодвинулась, он не исчез, а так и остался гореть, невзирая на то, что было. На все те предательства, ложь, измены, которые произошли, казалось, совсем недавно и чьи тени все еще преследовали его из прошлого. Все, все, что случилось прежде и бередило его сердце, вдруг осталось позади, за туманной утренней гаванью, за теплыми камнями мостовой.