Alice gone bad

      В глаза ударил искусственный, синеватый свет. Алиса, прищурившись, заслонила его источник ладонью, повернулась и пребольно упала со столешницы на пол. Как она оказалась на бильярдном столе, Лидделл не имела представления. Собственно, её не столько занимал этот вопрос, сколько желание утихомирить ужасную головную боль, которая, казалось, уже раскалывала её черепную коробку напополам. В целом, тело чувствовало себя не лучше — ноги и руки не слушались, затёкшая, заклеймённая засосом шея ныла.       — Ох уж мне этот Шляпник. — прошептала Алиса недовольно, одёрнула короткую юбку своего любимого голубого платья, развернулась к столу и обнаружила там целую тарелку пирожных в разноцветной глазури. Лидделл даже не стала читать приложенную к ним записку — просто утолила голод. Ощутив в желудке приятную тяжесть, она подумала, что неплохо бы... Ах, да, вот и бутылка. Надпись и на ней.       — Хорошо-хорошо, я выпью тебя. Надеюсь, это что-то достаточно крепкое.       Алиса посмотрела сквозь зелёное стекло на просвет, но определить, что внутри, не смогла. Недолго думая, Лидделл выпила всё содержимое.       — Гораздо лучше, — проговорила она и отметила про себя, что стол почему-то становится всё выше, а она всё уменьшается...        — Только не это! — взвыла Алиса. — Опять чувствовать себя, словно ничтожный червяк, которого скоро растопчут.       Она стёрла краем передника следы глазури и помаду с губ. Прошлась туда-сюда, подтянула полосатый чулок, присела на полу, расправив складки подола.       — Ещё чаю, Алиса? — устало произнесла Лидделл и ответила сама себе:       — Нет. Кофе. Зёрнами.       «Ещё чаю, Алиса?» — повторило воспоминание, радужным пузырём заметавшееся перед её глазами. Лидделл поднесла к нему палец, и во мгновение ока тот рассыпался миллиардами искорок-образов, среди которых был и Шляпник, успевший лишь осклабиться. Впрочем, улыбка не исчезла, а наигранно растянулась ещё больше. Стало видно все зубы, крупные, ровные и безукоризненно белые. Два жёлтых лукавых глаза уставились на Алису. Та вздрогнула.       — Несносное животное, никак не привыкну к тебе.       — Ох, как невежливо, — Чешир мотнул полосатым хвостом и сместился в сторону. — Ты не рада меня видеть?       — После вчерашнего? Ха.       — А что вчера было? — кот подложил лапы под морду, усмехаясь и наблюдая за тем, как Алиса морщится.       — Кто в карты мухлевал?       — Честное усатое, не я.       — Шляпник, стало быть? — Лидделл уставилась на Чешира исподлобья.       — Вероятно. Не берусь что-либо утверждать, — кот перевернулся в воздухе и потянулся. Снова два жёлтых огонька уставились на Алису в ожидании. — Не стоит слишком переживать о проигрыше. Говорят, те, кому не везёт в азартных играх, удачливы в любви.       — Чушь и суеверия, Чешир. Чушь и суеверия.       Алиса самодовольно ухмыльнулась и поднялась, откинула назад каштановые пряди, которые до этого струились тёмными нитями по рукавам её платья, щекотали ключицы; демонстративно она прошла мимо Чеширского Кота и продолжила:       — Да, я знаю, не в этом мире. Здесь случаются чудеса, верно? Только вот никаких чудес, кроме огромных грибов вокруг дома, да кальяна Гусеницы... Источников так называемых «чудес».       — Ошибаешься, — мягко промурлыкал Кот, жмурясь, — Ты перестала видеть чудесное, Алиса. Взросление портит людей. Спешка, расчёт...       — Бла-бла-бла,— Лидделл покосилась в сторону Чешира,— Пойдём, прогуляемся лучше. Покажешь мне своё «чудесное».       — Я уверен, ты видела их до этого...       В саду было тихо, даже ропота листьев не было слышно. Деревья, залитые светом, замерли, пригревшись и горделиво устремив свои кроны вверх. Лилии и гиацинты, гладиолусы и незабудки, казалось, уснули среди яркой, вечно молодой травы, выпускающей свои мягкие, шёлковые шипы из-под земли. Розы, ощетинившись, приоткрыли белые свои лепестки, которые, словно слишком высокие накрахмаленные воротнички, заслоняли их сердцевину от взглядов. Алиса любила это место, когда была маленькой; тогда великаны-дубы буравили лазурное небо, а когда она пробегала между розовых кустов, ветки щекотали её плечи. Цветы шептались, и недовольство слышалось в каждом их слове. Белые гольфы той маленькой девчушки всегда были в следах от травы, коленки — изодраны, а остриженные волосы непослушными завитками спускались к шее и каждый раз, когда дул ветер, влекомые следом, поднимались вихрами.       А сейчас эта Алиса уверенно шла по вымощенной камнем дорожке в своём голубом платье, будто Королева Червей — приподняв острый подбородок и смотря лишь вперёд. Травинки, вылезшие между камней или склонившиеся к дорожке, вздрагивали, когда их касался подол платья Лидделл, и оттого сплошь была усыпана ткань тёмными крапинами. Чешир сопровождал её, как некий кавалер, передвигаясь вальяжно, нерасторопно, то появляясь в зелени яблонь, то высовываясь из зарослей мышиного горошка. Его жутковатая улыбка мелькала то там, то сям.       Наконец, они вышли к знакомой поляне, окружённой грибами в рост Алисы, а то и выше, с необъятными цветными шляпками. Тут стоял длинный стол, укрытый белой скатертью, которая на деле давно утратила первозданную белизну. Она даже напоминала картину абстракциониста, который сошёл с ума и рисовал только терракотовыми красками, да разбросал чашки со сколотыми краями по всему полотну, увенчав творение пузатым чайником с облупившейся эмалью. Во главе стола восседал Шляпник — мужчина средних лет с рыжими волосами, спускающимися до плеч, облачённый в затёртый камзол, который был сплошь укрыт заплатами; неподалеку пристроился и Белый Кролик, открывавший золотую крышку своих часов так часто, что думалось порой, что он не может даже время запомнить. Взгляд его красных глаз беспокойно метался то к циферблату, то к Шляпнику. Садовая соня неизменно дремала, положив голову на пустой серебряный поднос.       — Что ты видишь, Алиса? — промурлыкал Чешир, с кошачьей грацией приземлившись на край стола.       — Сумасшедшего рыжего ловеласа, пьяную мышь и альбиноса-параноика,— незамедлительно отозвалась Лидделл и пригнулась — самую малость, и одна из чашек, возможно, впечаталась бы прямо в её лицо. Немного пригибаясь, она подошла ближе.       — И только?       — О, ma cherie, выпейте с нами чаю, влейтесь в нашу скромную компанию! Ваша красота украсит это скромное безумное чаепитие,— между ушей Белого Кролика просвистело блюдце и разбилось о ножку огромного гриба. Алиса в очередной раз поморщилась и взглянула на Чешира, кивая и говоря утвердительно.       — И только.       Кот покачал головой, жмурясь, и перебрался на один из стульев с высокой спинкой.       — Присядь, Алиса.       Лидделл хмыкнула и опустилась на кресло с отломанным подлокотником напротив.       — Скажи, моя дорогая... Где ты увидишь говорящего кролика, бегающего на задних лапах, носящего жилетку и беспокоящегося о времени?       Алиса только фыркнула.       — А что насчет меня? Кот, который то пропадает, то появляется, но улыбается неизменно, словно Мона Лиза, разве что в тридцать два зуба? — тут кот остановился, его взгляд заметался. Он поправил себя:       — Вернее, в тридцать. Я всё-таки кот.       Алиса продолжала молчать. Удовлетворённый тем, что она не корит его из-за ошибки, Чешир продолжил говорить:       — Где ты увидишь Гусеницу, которая курит кальян? Про её габариты упоминать не стану, — он проурчал довольно, видя, что надменная улыбка слезает с лица Алисы. — А Шляпника...       — Всё страньше и страньше...* — прошептала она. Вдруг всё поплыло перед её глазами, превратившись в шумный разноцветный фейерверк, хоровод искр, пляшущих в бешенстве, и перед её лицом возникло лицо Шляпника.        — Помни о чудесах, Алиса... Алиса...       — Алиса! — визгливый голос продрал сознание, и Лидделл открыла глаза. Она полулежала на барной стойке, одетая в замызганное выцветшее платье, которое когда-то было голубым. — Фух, думала, не очнёшься. Пивная закрывается, Алиса. Я не могу тебя здесь запереть.       Марта, хозяйка помещения, деловито упёрла одну руку в бок. В другой она держала тряпку. Алиса осторожно поднялась и, кое-как передвигая затёкшие ноги, побрела к выходу.       На освещённых лишь фонарями улицах отчего-то пахло керосином и сыростью. Моросил мелкий дождь. Алиса разглядела знакомое здание университета и пошла в его направлении, но, остановившись на полпути, уставилась, словно зачарованная, на кошку в одном из проулков. Та оскалила ровные белые зубы, и Лидделл поспешила прочь.