Принц дождя и Принцесса пламени

Когда Феликс пришёл домой вместе с Валерией Литвинни, Кэти поняла, что худшие опасения Эрика действительно оправдались. То, как молодой композитор и его муза шли, держась за руки, какими красноречивыми взглядами обменивались, как он помог ей снять пальто… всё явственно свидетельствовало о любовной связи между ними. - Сынок, пожалуйста, оставь нас одних, - попросила мадам Бертрам. Феликс покорно вышел из гостиной, радуясь, что неприятный разговор с родителями произойдёт, скорее всего, отдельно. Конечно, молодой человек понимал, что скрыть внезапно начавшийся роман от семьи будет очень трудно, но не намерен был посвящать близких в происходящее больше, чем считал возможным. Он вошёл в свою комнату и, усевшись в кресло, стал рассматривать фотографию ненавистного Рауля де Шаньи. «Какое между нами может быть сходство? – мысленно недоумевал молодой человек, а затем положил фото обратно. – Что это за глупости? Я похож на этого выжившего из ума самовлюблённого эгоиста? Бред!» Кэтрин закрыла дверь в гостиную, чтобы никто не мог услышать разговор, и решительным, но в то же время сдержанным тоном спросила у итальянки: - Значит, это правда, что Феликс ночью был с тобой? - Да, - ответила Валерия, вовсе не собираясь отрицать или скрывать это. – Он был со мной. Кэти отвернулась и невольно закрыла лицо руками. - Но не тревожься, Кэтрин, - Мессалина успокаивающе прикоснулась к её плечам. – Я не собираюсь женить его на себе, чтобы снова стать виконтессой де Шаньи. Дважды в одну реку не войти. - Выходит так, что мой сын для тебя – игрушка, очередная прихоть? – не выдержала певица. - Так же, как и я для него. Не забывай о том, что Феликс – не ребёнок. Он взрослый мужчина и вправе сам решать, с кем проводить ночи. - Но ведь между вами огромная разница в возрасте, - Кэти почувствовала, что краснеет. – Ты не намного моложе меня! Это… Это разврат, а не любовь! - Согласна, - та кивнула головой. – Это гадко, мерзко и отвратительно. Но кто же виноват, что я по-прежнему привлекательна? Кто виноват в том, что я всё ещё могу нравиться мужчинам, несмотря на то, что мне исполнилось сорок лет? Разве моя вина, что Феликсу только двадцать шесть? Нет! Может, ты скажешь, что меня вовсе не за что любить? - Нет, не скажу, - невольно смутилась мадам Бертрам. - Зато я скажу это, - произнёс её муж, входя в гостиную. – Я могу это сказать. Вас не за что любить, мадам, и поэтому никто вас никогда не любил. - Оставьте гнев, мсье Бертрам, и вы поймёте, что говорите это только для того, чтобы обидеть меня, - возразила Валерия. – Бесспорно, вы хотите защитить свою семью от потрясений и имеете на это право, но подобные слова излишни. Не оскорбляйте меня. Если я не похожа на ваш идеал, это вовсе не значит, что я не идеальна! - Перестаньте притворяться философом в юбке, - ответил Эрик. - Ну, во-первых, на мне платье, - весело расхохоталась она и кокетливо подмигнула ему. – А во-вторых, не быть же всем философам мужчинами, это несправедливо. На ней действительно было платье – насыщенного ярко-красного цвета, словно цветущая роза, выразительно оттенённое светло-серой накидкой и такого же цвета шляпкой, украшенной красной лентой. - Хватит! – терпение Эрика было на пределе. – Вы должны оставить Феликса и исчезнуть из нашей жизни навсегда. Быть может, хотите денег? Итальянка презрительно усмехнулась: - Неужели вы думаете, что меня можно так легко купить, если я люблю деньги и подарки? Не выйдет! - Валерия, пожалуйста, оставь Феликса, - Кэти встала между мужем и подругой, готовыми превратить разговор на повышенных тонах в крупную ссору. – Пожалуйста, я прошу тебя! - Если бы у вас было побольше терпения и вы спокойно меня выслушали, то уже бы знали, что так всё и будет, - проговорила Мессалина девятнадцатого века. – Я выполню вашу просьбу. Но учтите: не раньше, чем состоится премьера и бал после неё. Тогда я стану для Феликса пройдённым этапом, и он сможет идти по жизни дальше без меня. А пока я важна для него. Признайте: не будь меня – не было бы его лучшей оперы! - Да, это правда, - согласился Ангел Музыки. – Но всё же я до сих пор не понимаю, почему именно вы стали для него вдохновением. - Я уже говорила: у вас просто иной идеал – Кэтрин. До чего же я, должно быть, вам противна, мсье Бертрам, - с задумчивым выражением лица произнесла Валерия, приблизившись к Эрику. – Радуйтесь, что я обратила внимание на вашего сына, а не на вас. Вам не приходила в голову мысль, что его сходство с вами могло меня привлечь? Нет-нет, успокойтесь, это всего лишь шутка. А теперь серьёзно: вы ненавидите меня? Ладно, я переживу. Но знайте, вы ещё назовёте меня совершенством! - Никогда, - сквозь зубы произнёс Эрик. - Назовёте. Непременно, - пообещала итальянка и беззаботно закружилась по комнате. Затем она повернулась к Кэти и с серьёзным выражением лица произнесла: – После бала в вечер премьеры я скажу Феликсу, что между нами всё кончено. Можете мне верить. Но до того момента – не вмешивайтесь, иначе сделаете только хуже. Кэтрин посмотрела ей в глаза и почувствовала, что та говорит правду. Когда Валерия ушла, мадам Бертрам сказала Эрику, что поверила в её обещание. - Это странно, но я тоже поверил, - согласился он. – Но что она болтала… что я ещё назову её совершенством? К чему это всё? Никто из них не мог найти ответа на этот вопрос. Кэти предположила, что это было только шуткой. Она ошибалась, ибо итальянка была настроена решительно. - Это будет день моего триумфа, - прошептала Валерия, направляясь к снятому особняку. – Я так долго к нему шла! Я получу то, о чём давно мечтала. В то время, как в гостиной говорили о нём, Феликс был в комнате у сестры и просил её помочь ему в важном деле. - Николь, пожалуйста, помоги мне, - произнёс он, мягко прикоснувшись кончиками пальцев к руке сестры. – Я хочу выйти из дома, но так, чтобы никто не заметил. Если я опять полезу из своей комнаты на липу, то она может не выдержать меня… - И поэтому ты хочешь сейчас выбраться на улицу через моё окно? – девушка заулыбалась, сдерживая смех. - Именно! – воскликнул Феликс. – И ещё кое-что, боюсь, для тебя это будет сложно, но… Мне больше некого попросить, сестрёнка. - Что ещё? – Николь легонько щёлкнула его по кончику носа. - Я подсознательно чувствую, что мадам Литвинни тебе не нравится, - смущённо проговорил композитор. – Но я без неё не могу жить! Завтра она собирается ехать куда-то, и я хочу, чтобы ты поехала с ней и проследила, куда именно она там пойдёт и с кем будет встречаться. - Что?! – девушка ужаснулась. – Ты отправляешь меня соглядатаем за этой женщиной? - Да. Прошу, пойми, я ревную! Я должен знать, куда она поедет, иначе сойду с ума, - приглушённо ответил молодой человек, прижимая ладошку сестры к своей груди. – Николь, если ты мне поможешь, я сделаю для тебя всё, что угодно, выполню любую твою просьбу! Всё, что захочешь! - Ладно, Феликс, я попробую, - Николь сдалась и согласилась. – Но что я ей скажу, как объясню своё появление? - Придумай что-нибудь, к примеру, скажи, что хочешь поговорить обо мне. Интересно, что она скажет… - Иди уже к своей Принцессе пламени! – девушка, уже смеясь, подтолкнула брата к окну. – У тебя скоро из глаз огненные искры полетят! Он обнял сестру и распахнул окно. В это время из его кармана выпала фотография. В комнате царил полумрак, поэтому Николь не рассмотрела её, как следует. - Что это? – спросила она. - Брось в камин, я хотел сжечь эту фотографию и не успел, - ответил Феликс. – Это её бывший муж, чтоб он провалился! Он уже много лет в могиле, а она утверждает, что до сих пор таскает цветочки к его надгробию! И было бы за что! Чудовище, а не человек! Я лично видел его когда-то и ненавижу так, что убил бы, если бы это было возможно. Он… ладно, я тебе как-нибудь потом расскажу. Николь непроизвольно засунула фотографию между страницами книги, которую читала перед этим, и на время забыла о ней, думая о том, что предстояло сделать завтра. Её брат тем временем выбрался через окно на улицу и ушёл. Валерия ещё немного погуляла по городу, освещённому лишь уличными фонарями, и только затем вошла в дом. Приняв ванну и поужинав, женщина ещё некоторое время подождала, рассчитывая, что её молодой любовник не замедлит появиться, но его не было. - Видно, родители велели ему спать дома под тремя одеялами, - с усмешкой проворчала итальянка и легла в постель, листая книгу. Через некоторое время её внимание привлекли странные звуки, доносившиеся с улицы. Это была музыка: кто-то начал играть мелодию знаменитой неаполитанской песни. Удивлённая происходящим, Валерия приблизилась к окну, набросив пеньюар и взглянула на улицу. Там действительно стояли музыканты со скрипками, трубой и барабанами. Женщина надела поверх пеньюара меховую накидку и вышла на балкон. В ответ на её появление зазвучала песня о пламенной первой любви. Она узнала Феликса и торжествующе улыбнулась. Staje luntana da stu core, a te volo cu 'o penziero: niente voglio e niente spero ca tenerte sempe a fianco a me! Si' sicura 'e chist'ammore comm'i' só' sicuro 'e te... Oje vita, oje vita mia... oje core 'e chistu core... si' stata 'o primmo ammore... e 'o primmo e ll'ùrdemo sarraje pe' me! Для него сейчас действительно не существовало иных желаний, иных надежд, кроме связанных с этой женщиной – его жизнью и мечтой, его первой настоящей любовью. Феликс пел на чистейшем неаполитанском диалекте, без единой ошибки в произношении. Его бархатный голос, почти такой же красивый, как у отца, звучал восторженно и искренне, озарённый страстью и нежностью. Композитор с трудом решился на эту серенаду, оправдывая подобную «глупость» тем, что дал неосторожное обещание. Ему пришлось даже выпить пару-тройку бокалов каберне в одном из ресторанчиков, чтобы усыпить совесть и приобрести достаточно беззаботное расположение духа. Улыбка возлюбленной, стоящей на балконе, опьянила молодого человека ещё больше, и он с воодушевлением продолжил: Quanta notte nun te veco, nun te sento 'int'a sti bbracce, nun te vaso chesta faccia, nun t'astregno forte 'mbraccio a me?! Ma, scetánnome 'a sti suonne, mme faje chiagnere pe' te... Oje vita, oje vita mia... oje core 'e chistu core... si' stata 'o primmo ammore... e 'o primmo e ll'ùrdemo sarraje pe' me! Как долго Феликс не видел её со дня первой встречи – целых шестнадцать лет. Валерия приезжала в Париж иногда, но не виделась с ним, вероятно, позабыв. Но он-то помнил её всегда – каждый день, каждый час! Сколько раз она ему снилась – дерзкая, насмешливая, сладострастная, ласковая… Сколько раз он во сне обнимал и целовал её, а проснувшись одиноким, готов был рыдать, словно ребёнок? Эта женщина была его идеалом – его греховным, запретным, но прекрасным идеалом. Для него она была самой красивой и самой желанной на свете, и сейчас Феликс не хотел знать больше ничего. Глядя сейчас на этого молодого мужчину, трудно было поверить, что ему уже двадцать шесть лет – казалось, будто ему на самом деле шестнадцать, и он с радостным упоением предаётся безрассудствам юности. Scrive sempe e sta' cuntenta: io nun penzo che a te sola... Nu penziero mme cunzola, ca tu pienze sulamente a me... 'A cchiù bella 'e tutt'e bbelle, nun è maje cchiù bella 'e te! Oje vita, oje vita mia... oje core 'e chistu core... si' stata 'o primmo ammore... e 'o primmo e ll'ùrdemo sarraje pe' me! Жители, разбуженные музыкой и пением в столь неподобающее время, в первые секунды готовы были поколотить незваного певца, но его искренняя взволнованность и прекрасный голос тронули даже самые ожесточённые сердца. Стоило Феликсу, уже развеселившемуся и полному жизнерадостного оптимизма, пропеть финальные фразы, со всех сторон раздались аплодисменты. Валерия призывно махнула рукой, демонстрируя этим жестом, что приглашает его к себе. Композитор задорно подпрыгнул, победно размахивая руками, и, словно мальчишка, полез к балкону прямо по стене, будто в доме не было ни двери, ни лестницы на второй этаж. Он был пьян от вина, пьян от страсти и счастлив. В это время Луиза тоже ещё не спала. Она сидела в своей маленькой комнатке со свечой в руках. Наивная юная дублёрша не могла уснуть, снова и снова думая о словах Феликса. Она посмотрела в тёмную гладь зеркала – и обомлела: там появилось его лицо, засверкали его глаза и нежный голос повторил: - Я измучен, но продолжаю молчать, потому что моя возлюбленная со справедливым гневом оттолкнёт меня, если я признаюсь: ведь я не достоин её верности и душевной чистоты. Я люблю её с первого взгляда! - Я тоже люблю вас! – прошептала Луиза. – Я люблю вас, мсье Бертрам! - Я попрошу её стать моей женой. Если она согласится – не будет мужчины счастливее, чем я. А если же нет… Тогда мне и жить незачем, всё теряет смысл, - горестно произнёс бархатный голос в голове девушки. - Нет, вам не придётся умереть из-за моей жестокости, - поклялась дублёрша, будто он в самом деле был рядом с ней. – Я сделаю всё, чтобы вы были счастливы!