Принц дождя и Принцесса пламени

Ожидания Валерии остались неоправданными: Феликс не пришёл к ней с родителями, сославшись на дурное самочувствие. Кэти хотела отложить визит, но сын отговорил её. Оставшись один, он приблизился к фортепиано, около которого стояла вешалка с наброшенной красной шалью, поднял крышку и тихо заговорил в пустоту: - О моя Мессалина, за что ты терзаешь меня? Я жаждал тебя видеть – и боялся этого, призывал тебя ночами – а при свете дня брезгливо гнал прочь любую мысль о тебе. Теперь ты здесь, судьба моя, и я не знаю, бежать ли за тобой или от тебя, упасть к твоим ногам, умоляя о любви, или презирать тебя? Моя богиня вдохновенья… Мой жестокий демон вожделенья... Как же я тебя люблю! Но почему? За что я так люблю тебя? Что в тебе меня влечёт неудержимо? Как стыдно, как горько, видя все твои пороки, воздвигать для тебя пьедестал, словно для святыни! Глупец! Где же мой ум, который я обширно развивал, где сдержанность, где все те чувства, что мне прививали с детства родители? Ещё немного – и я бросился бы вслед за тобой хоть в бездну. Я закрыл бы глаза и шёл вслепую, протянув вперёд руки и вдыхая аромат твоих духов… Нет, я правильно сделал, что никуда не пошёл. Я должен молчать, иначе… Музыка – вот единственное, что позволяет мне говорить о своих чувствах. Пусть всё остаётся как есть; я по-прежнему буду безмолвно сгорать, прижимая к сердцу твой портрет, но ты не заставишь меня произнести хоть слово! Композитор открыл свой тайник и торопливо принялся искать там тот самый портрет Валерии, где изобразил её лишь в нижнем белье. Как читатель уже знает, несчастный влюблённый, одержимый страстью к этой женщине, не нашёл то, что искал. Это потрясло и глубоко встревожило его. Долго он метался по комнате, не зная, что предпринять, и пытался понять, как случилось, что рисунок пропал из закрытого сейфа. Феликс развёл огонь в камине и сел на полу, приблизив лицо к решётке и вглядываясь в игривую пляску пламени. Никто на свете не мог бы догадаться, что он там видит. Мужчина видел в пламени очертания своей Мессалины, её смеющееся лицо, распущенные волосы и соблазнительные изгибы её тела, кружащегося в танце. Красная шаль в её руках развевается по воздуху и едва ли не касается его лица. Принцесса Пламени так близко… Нет, это только жар от огня. Ему стало жарко, а глаза заслезились. Наконец он отстранился, снова подошёл к инструменту и начал играть. В комнате было уже темно, свет исходил лишь от огня в камине, но Феликсу не нужно было видеть клавиши, чтобы играть. Сейчас, когда рядом не было ни души, он позволял себе играть так, как никогда не играл в присутствии публики, к сожалению. Казалось, что все окружающие предметы замерли, прислушиваясь, и готовы тихо плакать вместе с молодым гением. Композитор проживал всё со своими персонажами. В каждой ноте была заключена его душа, его собственные эмоции и волнения. Слёзы вновь застилали ему глаза и падали на клавиатуру. В окружающей полутьме уже словно задвигались тени персонажей оперы, созданной им. Эти тени действительно были здесь и искренне сострадали своему измученному создателю. Сейчас он, так же как вымышленный образ императора Клавдия был утомлён непрестанными сомнениями. Если бы кто-нибудь мог слышать Феликса сейчас, то непременно представил бы, как медленно открывается занавес, и перед зрителями появляется пятидесятилетний император Клавдий, расхаживающий по тронному залу дворца в ночной тишине. В начале первой арии он предаётся размышлениям о некоторой шаткости своего положения (Клавдий стал императором в результате переворота и не исключал возможности, что его когда-нибудь ждёт та же участь). С горечью он сожалеет о близком наступлении старости, но восторженно клянётся в желании как можно больше оставить потомкам (любовно рассматривает свои рукописи, которыми очень дорожит), и музыкальная окраска приобретает гораздо более яркие и эмоциональные оттенки. Затем мелодия становится колеблющейся и отражает тайные сомнения, которые волнуют начинающего стареть императора перед женитьбой на молоденькой Валерии Мессалине, которой недавно исполнилось двадцать лет. Клавдий прежде видел её только мельком, но не мог забыть и посчитал это знаком свыше, повелевающим ему объединить в союзе с Валерией две ветви императорского рода. Он не знает, что ждёт его, хотя уже несколько раз был женат, и с трепетом доверяется судьбе, выражает божественным силам просьбу одарить его спокойным и тихим счастьем супружества и отцовства. Первая жена императора оскорбляла его постоянными изменами, вторая – скандальным нравом. Затем Клавдий засыпает, сидя на троне и сжимая в руках очередной том рукописной автобиографии. Точно так же заснул и сам композитор, закрыв крышку инструмента и беспомощно уронив голову на сложенные руки. Он чувствовал себя истощённым и уставшим, словно от долгой изнурительной болезни, и уже не верил, что тяжёлый сон, сомкнувший его веки, способен принести облегчение. Огонь в камине чуть заколыхался, потревоженный лёгким дуновением воздуха. Затем этот едва ощутимый прохладный ветер, свободно проникавший всюду, покружился над спящим, мягко усмиряя его лихорадку, и направился к столу, где принялся медленно переворачивать страницы клавира, словно читая. Это был Рауль. Читатель вместе с ним заглянет в написанное, и увидит, как часть сцены медленно поворачивается по кругу, и декорации тронного зала сменяются комнатой Мессалины. Девушка не спит и самовлюблённо кружится перед зеркалом, примеряя драгоценности и наряды, которые ей прислали по приказу Клавдия. В отличие от императора, его невесту не терзают волнения, наоборот, он радостно ждёт того момента, когда обретёт роскошь и власть. Своего жениха Валерия презрительно называет скучным уродливым стариканом и надеется, что он не будет докучать ей. Музыка лёгкая, жизнерадостная, чуть капризная. Девушка весело смеётся, любуясь красотой своего отражения, в ожидании грядущих удовольствий, которые сулит ей положение императрицы. Входит служанка Эйкейтрайн, натирающая тело своей госпожи перед сном розовым маслом, и в коротеньком милом ариозо желает госпоже обрести истинную любовь и счастье в браке. Мессалина вновь смеётся и говорит, что Эйкейтрайн оправдывает своё имя («чистая»), называет её наивной глупышкой. Затем будущая императрица решительно заявляет, что жаждет телесных наслаждений, богатства и власти, а не любви, бессмысленной и нелепой. Служанка в ужасе падает на колени и искренне молит небеса простить легкомысленные слова хозяйки. Валерия с улыбкой уговаривает Эйкейтрайн успокоиться, поднимает её с колен и дарит свой перстень с янтарём. Та отказывает принять такой дорогой подарок. Начинается дуэт Валерии и Эйкейтрайн, музыка меняется с шутливо-дерзких тонов (Мессалина рассуждает о том, что скромность украшает лишь тех женщин, кто не умеет или не может украсить себя, о том, что мужчина перед женщиной лишь раб и средство для достижения цели, что все они ничтожны и слабы; мужчинами должно повелевать, других женщин – держать в страхе и почтении) на робкие и лирические (Эйкейтрайн снова просит небесного прощения и благословления для Валерии, уверяет госпожу, что та ещё не знала любви и обязательно изменит своё мнение, когда полюбит). Затем служанка уходит. Валерия повторяет припев своей арии, в котором говорится, что ценность имеют лишь власть и удовольствие. Когда наступает утро, девушку облачают в свадебный наряд и уводят. Возвращаются декорации тронного зала, где уже полным ходом идут приготовления к свадебной церемонии. Клавдий, облачённый в белоснежную тогу и багряную мантию, ожидает появления невесты. Представители аристократии хором поздравляют императора и желают ему счастливого союза. Наконец в зал в сопровождении свиты входит Валерия Мессалина. На ней ярко-красное платье – палла, предназначенное для свадьбы, и жёлто-красное покрывало, подчёркивающее сияющую светлую кожу и горящие восторгом глаза девушки, уверенной в своей неотразимости. В это мгновение на будущую императрицу, кроме прочих, одновременно устремляются взоры императора Клавдия, его всегда мрачного фаворита Нарцисса, невероятно красивого приглашённого актёра Мнестора (в зал были приглашены множество музыкантов, танцоров и актёров) и юного дворцового слуги Филоменеса, бывшего ещё подростком. Всеми презираемый раб Филоменес, засмотревшись на знатную красавицу, внезапно поскальзывается и падает к её ногам, с грохотом роняя огромное золотое блюдо, на котором стояли чаши с красным вином и лежали спелые крупные вишни. Музыканты стихают, на мгновение воцаряется полная тишина. Край свадебного платья будущей императрицы покрывается тёмными винными пятнами, похожими на кровь. Валерия замирает, чуть вздрогнув, а Филоменес не спускает с неё взгляда, полного обожания и восторга. Нарцисс гневно ругает неловкого слугу, продолжающего стоять перед невестой императора на коленях, и стегает его небольшим, но очень болезненным бичом, который постоянно носит при себе, Жестокий грубый удар попадает по обнажённому плечу слуги и больно ранит его. Кровь Филоменеса брызгает на платье Мессалины, он в отчаянии протягивает руки к красавице, умоляя сжалиться и заступиться за него. Она не произносит ни слова и даже не удостаивает его взглядом, только брезгливо делает шаг назад, не давая прикоснуться к себе. Нарцисс в ярости велит утром прилюдно покарать дерзкого раба сотней ударов плетьми. Стражники хватают Филоменеса и уводят его, он продолжает оглядываться на Мессалину. Валерия приближается к Клавдию, спокойно просит его подождать, пока она сменит наряд на новый, и удаляется, чуть поклонившись ему. По-прежнему озлобленный Нарцисс выражает возмущение тем, что император равнодушно позволил рабу нагло глазеть на Мессалину, клянётся лично проконтролировать приведение приговора в исполнение и удаляется. Клавдий с затаённой усмешкой говорит вслед, что на его невесту в тот момент глазели все присутствующие, «и ты, друг мой, не исключенье». Валерия возвращается в тронный зал, переодетая во всё чистое. Свадебный обряд проходит по всем церемониям. Супруги смотрят поздравительное выступление артистов. Красавец Мнестор, исполняющий главную роль, замечает восхищённый взор императрицы, устремлённый на его великолепно сложенный торс, и будто случайно позволяет тонкой ткани одежды соскальзывать с его плеч всё ниже, рассчитывая на щедрое вознаграждение и протекцию в будущем. Клавдий, погружённый в размышления, не замечает этого. Мессалина улыбается Мнестору и смотрит на него с вожделением. После спектакля следует обширная танцевальная хоровая сцена. Во время плясок императрица сталкивается с Мнестором, и он задерживает руки на её талии. Валерия убегает, продолжая дразнить его игривыми взглядами, он устремляется за ней, но большего сближения не происходит. Танцевальные эпизоды подходят к концу. Свадебная церемония окончена, придворные расходятся. Рауль, внимательно читавший клавир, конечно, догадывался о том, что брат его возлюбленной показал себя и в образе умного, сдержанного, склонного к самоуглублению и колебаниям Клавдия, и в чертах беззащитного перед очарованием Мессалины юного Филоменеса, и в надменной озлобленности Нарцисса, скрывающего свою ревнивую страсть к императрице за показной холодностью и жестокостью. Виконт несколько сочувствовал Феликсу, изнемогающему от противоречий разума и чувства, и намеревался даже поговорить об этом с Николь, но только не сегодня. Сейчас Рауль с трепетом ждал возвращения своей прекрасной наяды и незримо направился в её комнату, оставив Феликса спящим. Виконт де Шаньи носился по комнате, представляя тихий нежный голос девушки и её волшебный взгляд, ради которого можно было многое стерпеть. Наконец он замер, услышав её лёгкие шаги за дверью. Дверь отворилась, и Николь вошла в свою комнату. Мадемуазель Бертрам чувствовала себя подавленной и обессилено прислонилась спиной к запертой двери, утомлённая и даже немного испуганная необъяснимым чувством ненависти, которое возникало в её душе при одном воспоминании о странной подруге мамы. Валерия Литвинни казалась Николь воплощением всех недостатков, какие только могут быть свойственны женщине. Девушке не нравилось это чувство, и она невольно упрекала себя в предубеждении и несправедливости, но ничего не могла поделать. Она вздохнула и, вытащив из причёски заколки, чуть встряхнула длинными волнами волос, свободно рассыпавшимися по плечам. Николь села в кресло перед зеркалом, стоявшим на столике, и посмотрела в глаза своему отражению, а затем прикоснулась кончиками пальцев к своему любимому хрустальному кулону, который носила с тех пор, как впервые увидела своего хранителя, и ощутила необычное тепло. Это ощущение внушило ей мысль, что сейчас произойдёт что-то важное. Так и случилось: в зеркале, чуть засветившемся голубоватым светом, позади девушки появился ещё один силуэт. Кэти, встревоженная внезапной болезнью Феликса, решила заглянуть в комнату сына перед тем, как лечь спать, и обнаружила его спящим. Женщина тоже невольно заподозрила, что причина его лихорадки кроется вовсе не в прохладной погоде и даже не в волнении, связанном с грядущей премьерой. Также Кэтрин заметила разочарование Валерии от того, что Феликс не пришёл с остальными, и подумала, что это не случайно. Если бы певица могла знать, что сейчас снится её сыну, то у неё не возникло бы ни малейших сомнений. Он видел постановку своей оперы на сцене, и в роли Мессалины была она – его «женщина в красном», а во всех ролях персонажей-мужчин – он сам. В его воображении возникает поворот части сцены, теперь перед зрителем императорские покои, убранные с невероятной пышностью. Клавдий с затаённым трепетом ждёт момента, когда прелестная молодая жена войдёт к нему. В оркестре рефреном звучат отголоски финальной части его первой арии. Мессалина появляется перед императором и соблазняющим жестом медленно сбрасывает на пол лёгкую белоснежную тунику. Её коротенькая нижняя туника неожиданно оказывается ярко-красной. Тёмные волосы девушки, старательно завитые к дню свадьбы, рассыпались по плечам. На её тонких запястьях – массивные золотые браслеты, на шее – ожерелье. Клавдий, разумеется, догадывается, что не станет первым мужчиной у своей новой жены, и не ждёт от неё проявлений застенчивости или скромности, но её своеобразная чувственная дерзость и откровенная соблазнительность изумляют его. Обычно сдержанный, рассудительный и сосредоточенный на серьёзных размышлениях, внезапно император поддаётся непонятному очарованию этой девушки, хотя объективно понимает, что в ней нет ничего особенного, что могло бы быть причиной подобных чувств. Её прелести заставляют Клавдия почувствовать себя молодым, безумно влюблённым и жаждущим любви. Валерия кокетливо не позволяет мужу прикоснуться к себе, увиливая от его объятий, а затем вновь приближаясь. Звучит её вторая ария, гораздо более медленная и чувственная, чем первая. Она без стеснения поёт о тех радостях, которые дарят друг другу мужчина и женщина, становясь единым целым, и о том, что это простое земное наслаждение способно дать людям возможность на мгновение ощутить себя равными богам. Эти слова неистово волнуют Клавдия, заставляя его вспомнить о том, что он никогда во время телесных утех не чувствовал себя подобным богу – обладая женщиной, но никогда не будучи при этом любимым и желанным. Ему молчаливо отдавались, потому что он был знатен и богат, но внешне весьма непривлекателен и порой слишком замкнут и робок. В ответной арии он рассказывает Мессалине о своих чувствах и сомнениях в эти минуты и с надеждой спрашивает, сможет ли она когда-нибудь полюбить его. Бросая на императора лукавые взгляды, Валерия отвечает, что это ведомо лишь высшим силам, а затем дерзко обвиняет его в излишней нерешительности. В это мгновение Клавдий подхватывает её на руки и несёт на ложе. Занавес закрывается под торжествующие аккорды, и этим завершается первое действие грандиозного замысла композитора. Феликс открыл глаза и, оглянувшись, увидел Кэтрин со свечой в руке. Огонь в камине давно погас, и больше ничто не озаряло темноту, царившую в комнате. - Милый, как ты себя чувствуешь? – спросила женщина, легонько коснувшись руки сына. - Гораздо лучше, не беспокойся! Утром я буду абсолютно здоров! – порывисто воскликнул композитор, вскакивая со своего места. – Вот только зря я заснул за инструментом, теперь спина начинает болеть. Пожалуй, я всё-таки лягу в постель, так будет намного удобнее. Он нежно поцеловал руку матери и пожелал ей спокойной ночи. Когда Кэти покинула комнату сына, он и не подумал лечь спать.