Динамическое равновесие

1. Монро теперь первый, единственный и самый-самый главный генерал Остина, и Чарли ловит себя на неловкой мысли, что все это зря: неправильно и ошибочно. Червячок сомнения прогрызает в ней маленькие, пахнущие гнилью тоннельчики, вспарывая не хуже острой иглы ― можно протягивать под кожей нити и вышивать невидимый глазу узор. Монро бывает в особняке все реже, предпочитая большую часть суток проводить в Капитолии, железной рукой наводя собственные порядки. И Чарли вовсе не удивится, если однажды над заброшенными небоскребами начнут реять флаги сожженной до пепла республики. Себастьян Монро восстает, как феникс, и власть в его руках выглядит так же естественно, как пистолет или, к примеру, меч, только намного сокрушительнее и опаснее. Он уже управлял государством единолично, и ничем хорошим это не закончилось. Хотя в плохом исходе виноват, конечно же, не столько сам Монро, сколько патриоты, но все же. Чарли заходит в его кабинет с улыбкой и с тихим щелчком запирает за собой дверь. ― Мама читает нотации и готовит пирог, ― говорит она, ― знаешь, это ужасно. Ей срочно нужно что-нибудь сконструировать. Коллайдер какой-нибудь, быть может. Чарли понятия не имеет, что такое, собственно, коллайдер, но слово красиво перекатывается на языке: от нежной и мягкой «л» к стремительной и рычащей «р». Хорошее слово, звучное, значит Рейчел должно понравиться. ― Ты могла бы научиться готовить. Чарли фыркает от смеха, на мгновение представив себя на кухне и в переднике с цветочками, и ловит себя на мысли, что это, пожалуй, могло бы быть даже забавно. ― У тебя прислуга есть, ― отвечает она наконец и привычным жестом смахивает со стола бумаги. ― Грозный генерал снова грозен? ― А то! ― усмехается он, припоминая давний разговор. ― Никогда не оглядывайся, детка. И она кивает: конечно, не будет. Чарли никогда не оглядывается, если только за спиной не стоит Монро, хотя даже если и стоит ― тоже. Если не оглядывается он, то ей тем более не стоит этого делать. Если не оглядывается он, то это значит, что дальше будет только интереснее. С ним всегда все становится интереснее на самом деле. И Чарли улыбается, не обращая внимания, как по стене медленно ползет светлячок. *** Марк Ричардс хмурится, ходит кругами и иногда бросает укоризненные взгляды на Чарли: она снова стреляет по мишеням в саду. Теперь ей никто не может этого запретить. Она прицеливается, прищурившись, вдыхает пахнущий скорой весной воздух и нажимает на спусковой крючок. Округу оглушает выстрел, в середине мишени красуется дырка, пуля застревает в дереве. ― Кто учил вас стрелять? ― спрашивает Марк, ежась от холода, и поплотнее запахивает куртку цвета хаки. ― Сама, ― пожимает она плечами, ― но в основном из арбалета. Для охоты. Потом Нора учила, а Майлс был против, кстати. Чарли против воли улыбается, вспоминая, как Майлс ворчал, когда она впервые попросила об уроке стрельбы из настоящего пистолета. ― А Монро? ― Он научил меня не бояться встретить во сне тех, кого я убила. Полезный навык. ― Вы циничны, Чарли. Она хрипло смеется: ― Этого стоило ожидать, верно, Марк? И он кивает. *** Марк Ричардс совершенно не нравится Себастьяну Монро: светлые волосы, болотного цвета глаза и хищная, ненастоящая улыбка. Он неуловимо напоминает Джереми Бейкера и ведет себя с Чарли так, будто они старые и близкие друзья. Марку Ричардсу двадцать три года ― и это еще одна причина вложить в пистолет очередную пулю. Поэтому вечером Монро долго доказывает Чарли, что ни капельки не ревнует: медленно и нежно целует в шею, проводит пальцами по животу, пересчитывает ребра, легко касается ключиц и груди. И в каждом его прикосновении таится то, что нельзя сказать, осознать или понять, все, что существует в мире: разрешение, просьба, приказ, мольба, сомнение, восхищение, преданность. И Чарли принимает это, наслаждаясь ласками, но стоит закрыть глаза ― вместо темноты виднеются сотни и сотни светлячков. И с каждым днем надежды на спасение становится все меньше. *** Рейчел бьет тревогу первой: размашистым шагом заходит в Капитолий, кивает небрежно охране, называет себя. В Остине уже вовсю обосновалась весна: пахучая и терпкая, тянущая нити из пряных ароматов, разогретых южным солнцем. Серость домов разбавлена сотнями тысяч цветов. В Остине весна, и Себастьян Монро чувствует себя так, будто зимы вовсе и не было, только утра по-прежнему кажутся слишком холодными, туманными и неуютными, когда не хочется вылезать из постели. Рейчел заходит в кабинет без стука, и ожидать от нее чего-то другого было бы чертовски глупо. Она выглядит озабоченной и нервной, сидя напротив: кусает губы, подергивает ногой, цепляется за подлокотники кресла. ― С Чарли что-то не так, Басс. Ей горько признавать это, а еще горше ― признавать именно перед ним, но с Чарли все не так и уже довольно давно. В сущности, все пошло наперекосяк после смерти Бена, но теперь ― окончательно развалилось на сверкающие в лучах солнца осколки. ― О чем ты, Рейчел? ― Я снова видела у дома светлячков, а Чарли… она другая. Нет, она, конечно, все так же метко стреляет, так же говорит и ходит, но она другая. Я ее мать и вижу. Мать из Рейчел, конечно, откровенно хреновая, но она вываливает на него так много информации, что не остается сомнений: с Чарли действительно всё не так. И Монро до липкого страха, расползающегося щупальцами по спине, боится, что сам в этом виноват. *** Когда Чарли просыпается, то обнаруживает себя не в спальне, не в особняке и даже не в Остине ― вокруг кажущийся бесконечным лес. В воздухе пахнет влажной гнилью, прошлогодними листьями и хвоей. Судя по чистой пижаме и босым ногам, пришла она сюда отнюдь не сама. Задрав голову и посмотрев на небо, Чарли видит сотни и сотни бездушных звезд. Оглядываясь по сторонам, она замечает голые, высушенные кустарники и кривые, словно изломанные, ветви сгоревших деревьев. Чарли слышит, как шелестит над головой от ветра листва и трещат где-то в траве сверчки. ― Рад, что вы здесь. Она резко оборачивается и встречается взглядом с Марком Ричардсом. Где-то вдалеке ухает сова. ***