Машина смерти сошла с ума, Она летит, сметая всех, Мы увернулись — на этот раз, Ушли по белой полосе. Мы здесь сегодня, А завтра будем там, Где тошно от огня чертям!
- Аято, пойдем отсюда скорее! – Тоука, темноволосая стройная девчушка, тянула за руку брата, застывшего над недвижимым телом отца. – Пойдем! Если они вернутся… - Почему он не сражался, сестра? – еле слышно прошептал в ответ как две капли воды похожий на нее мальчик. – Почему позволил себя убить? Зачем?! Совсем недавно при полиции Токио образовался новый отдел – Охотники на гулей. Голуби. Смешно, но символом убийц стал именно голубь – птица, олицетворяющая свободу и мир. Впрочем, для людей уничтожение гулей как раз и было залогом мира и порядка. По их мнению, конечно. Самое ужасное, Охотники пользовались особым оружием – куинке. Они создавали его из кагуне убитых гулей. К отцу Тоуки и Аято Охотники пришли ночью. Тот еле успел запихнуть своих детей в массивный шкаф, как, высадив дверь, трое мужчин кинулись на него: - Ну, отродье, покажи нам свои коготки! – зубоскалили убийцы. - Отожрал ты нашего мясца, монстр… - Че смотришь? Не хочется подыхать, да? Нашим близким тоже не хотелось! – с этими репликами Киришиму-старшего обступили со всех сторон, загородив мужчину от глаз детей, что могли видеть происходящее через узкую щелку между дверцами шкафа. Арата не стал сражаться, не напал, и Голуби на мгновение замерли, а потом, расхохотавшись облегченно, высвободили квинке, и для миролюбивого гуля все закончилось. А охотники еще долго терзали тело своей жертвы, извлекая коготь. Брат и сестра, стараясь даже не дышать, не вдыхать запах крови отца, не шевелиться в тонкостенном шкафу, тихо сидели, едва сдерживая крик ужаса, пока мужчины со смехом не покинули квартиру, не затруднив себя поиском малолетних детей своей жертвы. Аято выскочил из шкафа первым, застыв перед лужей крови, что натекла из раскуроченной спины папы, и зажал руками рот, не в силах оторвать взгляд от распластанного на полу тела, от разорванной плоти, контрастировавшей с белой одеждой отца: - Почему ты не сражался?! Почему? – мальчик упал на колени, пачкаясь в чужой крови, от которой уже кружилась голова. – Почему не убил их?! – он вцепился в руку отца, переворачивая его на спину и шарахаясь от остекленевшего мертвого взгляда. Тоука осторожно тронула брата за плечо, не замечая своих слез на щеках, тот поднялся и спросил уже тише: - Почему он не сражался? - Аято, пойдем отсюда скорее! – Тоука тянула за руку брата, застывшего над недвижимым телом отца. – Пойдем! Если они вернутся… - Почему он не сражался, сестра? – еле слышно вновь прошептал в ответ мальчик. – Почему позволил себя убить? Зачем?! - Мы не убийцы. Мы не должны причинять людям вред, - всхлипывая, ответила девочка. – Папа верил в это. Аято, бежим же! Они вернутся, и тогда… - Тогда я их всех убью! – крикнул мальчик, и девочка в страхе смотрела, как чернеют его глаза и распускается, словно цветок, сияющий коготь. – Чем люди лучше нас? Они тоже убивают людей! Они убили отца! А впрочем, - он переместил безумное, искаженное яростью лицо, - он был трусом! Слышишь, папочка, - мальчик пнул лежащее тело, - ты – трус! Ненавижу тебя! Ненавижу! - Что ты несешь, идиот?! – резко проговорила Тоука, когда первый страх от состояния брата отступил. – Как ты смеешь, он же наш отец! - И тебя ненавижу, дура! – Аято уже не мог остановиться. - Я убью их всех! Охотников и гулей-слабаков, не могущих защититься от этих насекомых. И если ты не со мной… - Я не с тобой, брат!Под чёрной майкой играет кровь, И мы готовы побеждать, Так дай нам дело — без лишних слов Пошли подальше воевать! Войну придумай, Придумай нам врага, И смерть, что рыщет в трёх шагах!
- И если ты не со мной… - Я не с тобой, брат! - Дура! – с этим выкриком Аято проснулся среди ночи и сел на постели, обхватывая голову руками. Он не видел сестру уже несколько лет, но знал, что та если и изменилась, то самую малость. Она уже могла убить, но все так же не видела смысла в убийстве, она ненавидела Охотников, но дружила с школьниками и ходила в человеческую школу, давясь завтраками, что ей готовила привязливая подруга. Она жила. Аято выживал. Выживал, с каждым шагом приближаясь к своей мечте – открытой борьбе, которая охватит гулей и людей, и последние склонят голову перед силой высших созданий. Он хватался за малейший шанс приблизить восстание, примыкал к самым радикальным группам гулей и дрался словно сумасшедший, крепко держа данное себе слово. Он уже не ощущал себя живым, разучился смеяться, и порой Аято казалось, что он стал машиной. Машиной смерти, которая точно знает, как нанести удар, чтобы враг почувствовал максимальную боль, чтобы потерял максимальное количество крови и максимально громко умолял его съесть себя, чтобы прекратить муки. Чужая смерть и боль опьяняли, и Аято казалось, что он уже и не помнит счастливых лиц своих родителей, свою веселую и шумную сестренку, их проказы, в которых главной заводилой была именно Тоука. Но почему последнее время она снится ему все чаще. Смотрит и говорит, что он пошел не по тому пути, что запрещает себе жить, обрекая выживать, что сходит с ума вместе со своими жертвами… И Аято поднимается с кровати, оглядывая свою скромно обставленную комнату, запинается, попадая ногой по валяющемуся на полу стулу, упирается взглядом в висящее на стене грязное старое зеркало, подскакивает к нему и бьет со всей дури по ни в чем не повинному стеклу, потому что снова видит там Их. Мать, отца, сестру… Они сморят с укоризной и говорят, говорят, говорят… - Я прав, слышите! Я! Стекло падает на пол, вместе с ним спадает и наваждение, и юноша садится на жесткие доски, вглядываясь в осколки. Но в них отражается только Тьма.Мы будем драться на земле, Под солнцем и в кромешной тьме, Мы будем драться в небесах, Мы будем драться до конца, Мы будем драться, чтобы жить За тех, кто первым был убит, Враг словно призрак без лица, Мы будем драться до конца, Мы будем драться!
Он встретит Тоуку вскоре после той ночи и во время короткого разговора понимает, что сестра все так же глупа и слаба. Она не собирается сражаться за себя, она оберегает таких же трусов, как и сама Тоука. Ну и наплевать! А он будет драться. Он будет сражаться до последнего вздоха, чтобы доказать себе, что не боится. Не боится однажды узнать, что с Тоукой случилось самое страшное, не боится идти из драки в драку, не видя никаких радостей, кроме смерти, не боится однажды понять, что чужая смерть не доставляет радости, все сильнее затягивая его в пустоту. И он снова шипит, раня Тоуку своим когтем: - Я прав! Слышишь меня? И если ты не пойдешь со мной… - Я не пойду с тобой, брат, - еле слышно шепчет девушка. - Дура! – какая же она дура! Но почему-то это Аято хочется в этот миг пойти за Ней.