Смириться

Когда она впервые с ним встретилась, ей хватило одного взгляда, чтобы понять, что Юки ходит по краю, подойдя к обрыву так близко, что мелкие камушки уже начали осыпаться в пропасть. Но Мачико ещё могла его оттащить, спасти и была обязана это сделать. Ведь в этом было её призвание как лекаря. А ещё в его широко распахнутых глазах читался животный страх потерять друга. Лишиться Кёхея – лишиться важной, осязаемой части себя, так что кусочек души – справедливая плата. Она поняла, что, если он потеряет и остальных, шагнёт за край, не раздумывая. Помочь ему было обязанностью Мачико, поэтому она и решила остаться. И до этой ночи ни разу не пожалела о своём выборе. - Почему ты молчишь? – нетерпеливо спросил Юки. Он был так зол, словно Мачико нанесла ему смертельную обиду, которой нет прощения. Сейчас, глядя на неё исподлобья, говоря низким, привыкшим повелевать голосом, излучая силу и уверенность в своей правоте, Юки был настолько похож на её хозяина, Шезара, что лекарь могла лишь растерянно хлопать глазами. Бывший вор был гораздо моложе неё не только внешне, но и психологически, так что раньше ей приходилось сдерживать свойственную ей язвительность, стараясь награждать его едкими комментариями по возможности реже. Мачико понимала, что это неправильно – так обращаться со своим хозяином, – но сдержаться могла не всегда. Теперь ей приходилось сдерживать себя, чтобы не пасть перед ним ниц как паломник перед порогом храма, к которому пришлось добираться не один год. После неприятной сцены с колдуном в Юки словно что-то проснулось. Что-то, делавшее байку про божественную кровь в жилах как основное условие удачного призыва Слуги Шезара, реальностью. И Мачико это не нравилось. Потому что она понятия не имела, как ей себя вести рядом с таким Юки. - Мачико! – услышав своё имя, лекарь вздрогнула и сунула руку за пазуху. Пальцы путались в многочисленных амулетах, выискивая кольцо. Потом долго не удавалось снять шнурок так, чтобы не стянуть вместе с ним ещё дюжину подвесок. Понаблюдав за тем, как Мачико мучается, Юки выбросил вперёд руку и грубо сорвал шнурок с кольцом с шеи. Девушка шумно втянула воздух сквозь зубы, чтобы не выругаться. - Забирай. Я так понимаю, ты решил нарушить наш уговор? – осторожно спросила она, стараясь показаться не слишком грубой. - И что с того? Он был похож на надувшегося на весь свет мальчишку, которого за какую-то провинность оставили без десерта, и теперь решившего отомстить тому, кого считает повинным в наказании. Неужели их ссора так на него повиляла? Возможно, не следовало оставлять извинения до утра. Властность, сквозившая в чертах Юки, перестала пугать Мачико. Она немного успокоилась и, скрестив руки на груди, едва заметно усмехнулась. - Ты не ответила на второй вопрос, – спокойно сообщил молодой человек, но спокойствие это было напускным. – От этого будет зависеть, воспользуюсь ли я кинжалом. Что ты со мной сделала? - Ничего. В его взгляде было столько боли, что у Мачико сдавило горло. Наверное, поэтому, когда молодой человек к ней подскочил и схватил за плечи, встряхнув так сильно, что у лекаря клацнули зубы, она не нашла в себе сил даже попытаться оттолкнуть его. - Тогда почему я не меняюсь вот уже несколько лет? Почему, видя меня рядом с зеркалом, ты всегда вздыхаешь так, будто тебе известна какая-то тайна? Почему? – закричал он. – Что это за колдовство? Зачем? Что я тебе сделал? Она так долго хотела ему всё рассказать, но никак не решалась это сделать. Это должен был быть серьёзный долгий разговор по душам, а не шумная ссора, во время которой Юки окажется неспособен услышать хотя бы половину из того, что ей следовало ему поведать. Как бы сейчас не оказалось слишком поздно! Когда Юки немного успокоился и замолчал, тяжело дыша, Мачико осторожно шевельнула плечами, высвобождаясь из его рук. - Сядь, пожалуйста, – спокойно сказала она. – Мне нужно многое тебе рассказать. Он повиновался неожиданно быстро, сел на край кровати, сложив на коленях сжатые в кулаки руки. Испуганный, мелко дрожащий, бледный до синевы мальчишка, находящийся на грани истерики. Ничего общего с властным мужчиной, ворвавшимся в её комнату совсем недавно. Но таким Юки нравился Мачико гораздо больше. Она села чуть поодаль, нервно сжав пальцы. Спина её, идеально прямая, была напряжена как перетянутая струна. - Сначала я была уверена, что ты и сам обо всём догадаешься, потом, когда заметила твоё беспокойство, решила поговорить с тобой, но никак не решалась начать. Теперь, я полагаю, настало время для серьёзного разговора. Но сначала, чтобы хоть немного смягчить то, что я скажу, позволь начать с легенды... - Давай сразу к делу! - Нет, иначе ты не поймешь! – громко осадила собеседника Мачико, и уже спокойнее продолжила: - Мне пришлось собирать её по крупицам – мои собственные воспоминания, легенды, летописи. Всё это для того, чтобы понять, что же произошло на самом деле... Раньше, когда карта мира имела совсем другой рисунок, не было ни Алтары, ни Ильи, ни Вальты, а существовало множество маленьких государств, на том месте, где сейчас стоит Милоя, располагалось отдельное княжество. Оно было единственным, практически никогда ни с кем не воевавшим, хотя все сопредельные государства постоянно сражались друг с другом. А это был островок мира, словно божественная длань, распростёршись над ним, отгоняла тучи междоусобиц прочь. Княжество охранялось самим Шезаром, с которым в незапамятные времена был заключён договор, согласно которому богу, охочему до женских прелестей, раз в четверть столетия приносили в жертву девушку. В легендах пишут, что самую красивую, но на самом деле хозяину было всё равно. Ему просто слишком нравились человеческие женщины, а сойти к ним он мог только в своём святилище, за которым приглядывали местные жители. Если девушка спустя некоторое время возвращалась из храма тяжёлой, счастью жителей не было предела – ближайшие двадцать пять лет будут мирными. Если нет, девушку казнили. Но таких случаев почти не было. Божественная кровь проявлялась в детях по-разному. Кто-то из них покидал страну, одержимый жаждой битв, кто-то оставался служить в храме, кто-то жил обычной жизнью. Но все они были не способны дать потомство и жили гораздо дольше своих соплеменников. А потом Шезар нарушил соглашение, отвлёкшись на очередную войну, и позволил соседям напасть на княжество, не имевшее даже намёка на армию. Всех жителей вырезали в один день, а храм Шезара разрушили. И ни один из божественных сыновей, обитавших в княжестве, не уцелел. Те, что воевали где-то на стороне, погибли несколько позже. Но не осталось храма, не осталось жрецов, не осталось приверженцев культа, так что больше жертв не было. С этого момента легенда о слугах Шезара стала всего лишь красивой историей. Мы по-прежнему приходили на помощь нашему хозяину, если было необходимо, но ему не требовались ключи. Для того чтобы нас призвать, Шезару достаточно было просто позвать нас по имени. Сравнительно недавно, несколько десятилетий назад, один милойский учёный Брейен, исследуя развалины храма Шезара, обнаружил тайник с записями об обрядах, проводимых некогда жрецами. Прочитанное настолько его увлекло, что он решил провести эксперимент. Его семья была достаточно богата, чтобы найти средства на восстановление храма. Оставалось только найти красавицу. Ей стала Астариона, одна из самых богатых невест Милои, которую Брейен похитил во время её поездки к будущему жениху, сорвав тем самым помолвку. С тех пор Астариона считается загадочно пропавшей, а легенды, объясняющие её исчезновение, исчисляются сотнями, Брейен так отлично спланировал похищение, что никто не смог догадаться, где искать девушку. Шезар, обнаружив в своём храме новую жертву, не смог от неё отказаться. Астариона понравилась ему настолько, что он не отпускал её несколько недель, гораздо дольше, чем других своих возлюбленных. Впрочем, если верить историям о ней, девушка славилась не только красотой и богатством. Она вернулась к Брейену задумчивой, умиротворённой и глубоко беременной. Если раньше, чтобы удержать её, ему приходилось её связывать или поить сонным зельем, то теперь она была тиха и кротка и не делала никаких попыток сбежать. Астариона словно ждала чего-то. Или кого-то. Из святилища Шезара она вернулась совсем другой женщиной. Божественное дитя, появившись на свет, принесло с собой мирный договор с горцами, который, казалось, никогда не будет заключён. А назревший конфликт на востоке как-то рассосался сам по себе, оставив после себя лишь неприятное послевкусие. Страна, не только постоянно с кем-то воевавшая, но и славившаяся нередко вспыхивавшими внутренними распрями, вдруг затихла, успокоилась. И ближайшие четыре года вошли в историю под названием «тихие». Эксперимент удался, Брейен мог только счастливо потирать руки и строчить свой научный трактат о Шезаре, который, ученый был уверен, прославит его в веках. И если бы не его любовь к Астарионе, «тихие» годы продлились бы ещё несколько десятилетий. Аристократка всё ждала своего божественного возлюбленного, не догадываясь, что для этого достаточно лишь прийти в храм. Чтобы она и впредь осталась в неведении, Брейен заточил её в башню, куда не допускался никто, кроме него самого. Астариона жила там вместе с горничной и безропотно сносила заточение, пока у неё не отняли сына. Брейен, решив, что дитя лишний раз напоминает ей о любовнике, приказал бросить его в глуши. Астариона, узнав об этом, попыталась покончить с собой, но горничная спасла её. После этого последняя смертная возлюбленная Шезара прожила ещё около десяти лет, твердо отвергая все попытки Брейена её покорить. Пока он, ослепленный гневом, не убил её. И в тот же день семья Брейена оказалась втянута в междоусобную войну с соседними графствами. В живых остались единицы. Гнев Шезара был страшен... - Как увлекательно, – Юки демонстративно зевнул. – Красивая сказочка из разряда «любовь-кровь». Но я совершенно не понимаю... - Хозяин, а если я скажу, что то дитя позже случайно нашёл один старый знахарь и решил вырастить его как своего ученика... Он побледнел так стремительно, что Мачико показалось, что Юки сейчас потеряет сознание. С трудом разлепив посиневшие губы, молодой человек просипел: - Не может быть! - Может. Если бы ты увидел портрет Астарионы, ты бы всё понял. У тебя их фамильные глаза. И я не накладывала на тебя никаких чар. Потому что ты с самого начала был рождён, чтобы прожить долгую, практически бесконечную жизнь... Ты... - Я результат эксперимента... – ошарашенно и горько резюмировал Юки. – Результат изысканий безумного учёного, выживший лишь случайно. Я не человек. - Да... Ты, как и я, не человек, – тихо подтвердила она. - Значит, поэтому я не меняюсь... Сколько я проживу? - Не знаю, – пожала плечами Мачико. – Может, всего пару столетий, а может, не одну тысячу лет. «Значит, я буду жить так долго, что переживу всех своих друзей и знакомых и даже их детей и внуков», – от этой мысли молодой человек зябко поежился и обнял себя за плечи. Он всегда боялся остаться один, а теперь, если верить Мачико, одиночество – это то, что ему суждено до конца его дней. А потом вспомнилось обещание Мачико никогда его не покидать, и стало совсем тошно. Внезапно Юки вскочил на ноги и закричал: - А ты... ты всё знала с самого начала? И всё это время молчала? Веселилась про себя, видя мои терзания перед зеркалом, шутила, вынудила путешествовать с тобой. Да если бы я только знал с самого начала, я бы никуда не уехал. Я бы вообще связываться с тобой не стал! Чудовище! Мачико молчала, только сжала зубы так, что заболели челюсти, да изо всех сил вцепилась в подол ночной рубашки. Если она сейчас скажет хоть слово, это может привести к чему угодно. За последние сутки Юки уже несколько раз продемонстрировал то, что в его жилах действительно есть божественная кровь. Если он потеряет над собой контроль, его сила раздавит Мачико как подошва – сухой лист. Когда-нибудь, когда бывший вор придёт в себя и будет способен её дослушать, она научит его управлять собой. Если это «когда-нибудь» настанет. Юки выскочил из её комнаты, но лекарь даже не попыталась его остановить. Она слышала, как он гремит чем-то за стенкой, как что-то ворчит под нос, но не шевелилась. Сейчас любое её движение сродни прогулке по только-только взявшемуся льду – один неверный шаг, и придётся глотать ледяную воду, захлебываясь, пытаться найти что-нибудь, за что можно уцепиться, а ледяная кромка так тонка, что крошится под непослушными от холода пальцами. Когда дверь в его комнату громко захлопнулась, Мачико, стоя у порога, молча наблюдала за тем, как молодой человек, перебросив дорожную сумку через плечо, решительно шагает к выходу. - Ты куда?.. – беспомощно спросила она, словно боялась, что он покинет её навсегда. Юки вздрогнул и медленно обернулся: - Не твоё дело. И не смей приближаться ко мне ближе чем на расстояние сотни шагов. Это приказ. – Он шумно пересёк сени, впервые не заботясь о том, что скрип половиц, особенно пронзительный в ночной тишине, может услышать Мачико. Скрипнула, открываясь, входная дверь, и бывший вор добавил: - Я твой хозяин. Так что будь добра обращаться ко мне соответственно, слуга. И он ушёл. Оставшись в одиночестве, Мачико не плакала, как это сделала бы любая женщина, оказавшаяся на её месте. Она лишь зло пнула попавшуюся на глаза табуретку и коротко выругалась, помянув Тмера, а потом ещё раз, потому что произнесла имя ненавистного божества. Раньше, когда Юки просил её что-то сделать, она могла поступить по-своему. Потому что он именно просил, а не приказывал. Сегодня она впервые услышала волю своего хозяина, которой не могла ослушаться. Её господин не прощал предательства. Плата за непослушание – смерть. *** Он загнал коня в первый же день. Бедное животное отвыкло от длинных переходов, постарело и было уверено, что умрёт в тепле стойла рядом с полной кормушкой овса. Но Юки, понукаемый гневом и горем, был глух и слеп и даже не почувствовал, что штанины насквозь промокли от конского пота, а конь под ним спотыкается всё чаще. Дальше пришлось идти пешком. Мысли о том, где достать коня, если денег с собой от силы на неделю пути и их не хватит даже на самую дохлую клячу, и свежий воздух, помогли прийти в себя; рассвет Юки встретил, растирая по щекам слезы и борясь с желанием вернуться и похоронить коня, успевшего за время их постоянных поездок в поисках новых сокровищ стать хорошим товарищем. «Вот и первый друг потерян. Сколько-то ещё утрат меня ждёт?..» – обречённо подумал молодой человек и заплакал ещё горше. Вместе со слезами, как гной из вскрытого чирья, вышла и злость. Мысленно он снова и снова прогонял в памяти их с Мачико беседу и медленно осознавал, что зря сорвался. Но, когда ты понимаешь, что твой самый главный страх скоро станет реальностью, сложно сохранять трезвость ума. Если бы только она сказала ему об этом раньше... Возможно, тогда, когда он воспринимал её как неприятный довесок, подобная ссора стала бы отличным поводом, чтобы избавиться от неё. Теперь же всё казалось иначе. Хоть возвращайся и проси прощения! Внезапно в памяти всплыло лицо колдуна. Вот уж кто наверняка торжествует. Пусть Юки и не отправил Мачико обратно – кольцо неприятно холодило палец, а кинжал был заткнут за голенище сапога, – но теперь она точно и близко к нему не подойдёт, а сам Юки наберётся храбрости, чтобы с ней увидеться, ещё не скоро. Сейчас не время извиняться. Время зализывать раны. Дулотта, словно решив показать себя с другой, щедрой стороны, позволила Юки наткнуться на трактир, где остановился купец, крайне нуждающийся в помощи знахаря. За пару приготовленных микстур от несварения желудка Юки доставили практически к границе Ильи, так что взятых с собой денег как раз хватило на то, чтобы взять проводника и ослика – предстояло ехать довольно глубоко в горы. Всё путешествие для бывшего вора прошло в каком-то странном отупении: он не думал ни о чём, ни о Мачико, ни о деревне, в которой он её оставил и в которой наверняка ещё бродит тот колдун, ни о том, что он будет делать дальше, когда достигнет цели своего путешествия. В последний раз Юки был в этих краях около пяти лет назад. Тогда здесь не было ничего, кроме довольно старого дома и огорода. За домом был ещё большой кусок земли, утыканной тёмно-коричневыми палками с намеками за зелёную щетину, пробивающуюся неравномерно и где ей заблагорассудится, – лозами, которым только предстояло приняться, – и колышков, которым надлежало поддерживать будущий виноградник. Сейчас за домом, в два раза больше прежнего, было зеленым-зелено, а кое-где уже наливались лиловым виноградные грозди. Молодой человек с изумлением глазел по сторонам, сдерживаясь, чтобы не присвистнуть от восхищения. Навстречу ему никто не вышел, но его это мало заботило. Он покинул этот дом пять лет назад, потому что остальные тоже разъехались, потому что не хотелось мешать Кёхею строить его мечту, потому что начал чувствовать себя здесь чужим. Теперь это чувство, окрепшее и значительно выросшее, вернулось. Всё здесь было новым и странным, так что было страшно даже прикоснуться к дверям. Теперь, когда Мачико рассказала ему правду, чувство непричастности к происходящему усилилось. Страшно было встретиться с друзьями, увидеть, что они изменились. Но страшнее всего было думать о том, как они отреагируют, когда он расскажет им о себе. Если, конечно, у него хватит сил, чтобы это сделать. - О, кого я вижу! Пока Юки переминался с ноги на ногу, пытаясь отважиться шагнуть хотя бы на крыльцо, из дома вышел Кёхей, держа в руках пустую корзину. Он тоже изменился, как и Ранмару с Такенагой. Его кожа была почти чёрной от загара, отчего выгоревшие на солнце волосы, уже не золотистые, а скорее льняные, казались почти белыми. Черты лица стали чуть грубее, мужественнее. Кёхей уже не был тем мальчишкой, что всегда был заводилой в их команде. Он был мужчиной, у которого есть, к чему стремиться и что оберегать. Рядом с ним Юки ещё острее ощутил собственную неподвижность, неспособность к изменениям. И пожалел, что приехал. Возможно, отгородись он от друзей, оборви все контакты, стало бы легче смириться с мыслью, что их когда-нибудь не станет. Или можно было бы даже обманывать себя, что они живы, ведь известие об их смерти не поступало. - И тебе здравствуй, – почему-то, глядя на улыбающегося Кёхея, Юки не мог не улыбаться в ответ, хотя на душе скребли кошки и хотелось развернуться и сбежать обратно. Но денег на обратный путь вряд ли хватит. - Зачем пожаловал? Решил вспомнить наконец старых друзей? Юки знал, что грубость Кёхея как обычно напускная, что друг на самом деле рад его видеть не меньше, чем сам Юки, но упрёк всё равно задел за живое, и молодому человеку пришлось прикусить губу, чтобы скрыть её дрожь. - Не поверишь, я сбежал из дома, – голос Юки дрогнул, и Кёхей, уловив это, нахмурился. Все шутки, роившиеся в голове, скорчились и скончались, но он всё же не смог удержаться от комментария: - Ох, как я тебя понимаю, друг! Я бы тоже от своей сбежал, если бы не виноградник. Когда я мечтал стать виноделом, даже не представлял, какая это скукота. Эх, отмотать бы свою жизнь на несколько годков... – внезапно Кёхей встрепенулся, точно услышал что-то, а затем, хлопнув Юки по плечу, выдал: - Проходи, Сунако как раз обед готовит, так что ты очень вовремя. А у меня ещё дело одно незаконченное есть, но я тоже скоро вернусь и поболтаем. Ты как, надолго к нам? - Не знаю, – ответил Юки, но Кёхей, умчавшийся в сторону виноградника, его уже не слышал. Знахарь глубоко вздохнул, набираясь смелости, и, взойдя по ступенькам, постучался. - О, Всёним, что ты опять забыл, дырявая твоя голова! – недовольно воскликнула Сунако, резко распахивая дверь. Если бы знахарь вовремя не отпрянул в сторону, синяк на лбу вышел бы впечатляющий. – Ой, Юки... – удивлённо протянула она. – Прости, я думала, это мой муженёк олух. Надеюсь, я тебя не задела? - Н-нет, – отрицательно помотал головой бывший вор. Сунако в его воспоминаниях сохранилась в образе изящной девушки, гибкой, сильной и опасной. Она была профессиональной убийцей, поэтому её физическая форма была на соответствующем уровне. Женщина с непомерно раздутым животом, занявшая своей дородной фигурой весь дверной проём, ничем не напоминала Сунако. Только непроницаемо-чёрные волосы, глаза, по-прежнему лиловые, глядящие непокорно и уверенно, да голос – вот и всё, что осталось от прежней охотницы за головами. - Да что ты на пороге стоишь, проходи, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть! А где Мачико? Юки, услышав имя лекаря, едва не выпустил из пальцев сумку и с трудом выдавил: - Я... решил попутешествовать. А она осталась дома, местным может понадобиться помощь, ведь скоро начнётся уборочная. Сунако понимающе покивала и тут же принялась щебетать о том, где какая комната, чем Юки может себя занять и когда ждать обед. Молодой человек покорно кивал, мечтая остаться в одиночестве, упасть на кровать и закрыть глаза. За несколько лет оседлой жизни он совсем отвык от тягот затяжных путешествий, особенно по горам. Обед он едва не проспал, но Сунако загодя отложила его порцию, поэтому Кёхей, при появлении гостя как раз соскребающий со дна сковороды остатки жаркого, голодным Юки не оставил. Обжорство горца было одной из тех вещей, которые оставались неизменны. Осознание этого заставило знахаря почувствовать себя лучше. Словно та стена, которой он мысленно отгородился от друзей, рухнула. Они ничего у него не спрашивали. Даже Кёхей был удивительно тактичен и без конца рассказывал про свой виноградник, так что Юки не надо было придумывать ложь, объясняя, почему же он к ним приехал. Путешествие, начавшееся как импульсивный порыв, оказалось не напрасным. Похоже, сюда действительно стоило приехать. Приехать, чтобы остаться навсегда.