Черно-белая

Осень золотая… хм. Как я уже говорила, нифига она не золотая. Даже не медная. Более того, для меня она вообще никакая. Хотя еще с утра все казалось не таким уж и плохим, даже несмотря на то, что сегодня понедельник: погода хорошая, на автобус не опоздала, удачно сдала главному редактору статью про Маргарет. И – вот тебе на! – мой «босс» вдруг говорит, что уволит меня, если я не напишу к концу месяца какой-то там репортаж об известном… то ли дирижере, то ли композиторе, то ли просто музыканте – он не уточнял – Родерихе Эдельштайне. При этом на его лице была прегадкая ухмылка. Он точно знал – за две недели я ничего не сделаю, учитывая остальные его мелкие, но многочисленные задания. Да еще и Людвиг сказал, что тот музыкантишка пользуется немалым успехом, широко известен в кругах элиты, как талантливый композитор, и, в принципе, у него есть все для того, чтобы быть весьма перспективным продюсером в дальнейшем. Но, как утверждал редактор, он, кажется, немного (по сравнению с моим начальством – самую капельку) высокомерен и никогда не дает интервью. - Ни-ког-да, - по слогам повторил немец. Мы как раз обедали в кафе через дорогу от нашего места работы и обсуждали проблемы насущные – Так что, боюсь, у тебя нет шансов, Эржебет. Поверь, я знаком с ним с детства, он не будет давать интервью, - кажется, на меня он смотрит с сожалением. - Знаком с ним лично?! Напротив, Людвиг, это увеличивает мои шансы! Разве нет? Но, вопреки моим ожиданиям, тот лишь отрицательно покачал головой: - Нет. Нет. Ко мне-то он еще снисходительно относится, а вот к Гилу… он его на дух не переносит, чего уж там. Он прекрасно знает, что в данный момент в этом журнале всем руководит Гилберт. И если Родерих до этого с журналистами не общался, то тебя он определенно пошлет публично, как только услышит, из какого ты журнала. - Ууу, я так и знала, что твой брат подложил мне свинью! Полная безнадега, - я «уронила» голову на стол с тяжелым вздохом. – Мне только и остается начать искать другую работу. - Боюсь, что так, - снова этот сочувствующий взгляд и слабая, грустная улыбка. - Но, - я поднялась, чуть шмыгнув носом. - Кем же я буду, если даже не попытаюсь? - Хм. Дело твое. Можешь попробовать. Но я бы не тратил энергию зря, - немец меланхолично отпил кофе. *** - Нет, нет и еще раз нет! – в это же время тот самый известный «музыкантишка» орал на один из лучших балетов Вены в полном составе. Нервно вдохнув воздух, он попытался успокоиться. Так ему советовал психолог. – Что это за ужас?! Какой хореограф ставил вот это?! Он что, был со сломанными ногами и болтающимися парализованными руками?! Шея, как я понимаю, тоже была сломана, да?! Могу поспорить на что угодно, что и головной мозг отказал! Балет шугался от «гения современного искусства», как от огня. Редко можно было увидеть Эдельштайна в таком состоянии. Но раз уж его так довели, то сомневаться не приходилось: постановка хореографии действительно была ужасной. Поняв, что он позволил себе слишком много (нужно всегда держать себя в руках – таково его правило), он просто, еле сдерживая себя, объявил: -Перекур. Вообще-то, он не курил. Да и вообще, никто в зале, кажется, не курил. Но в данный момент Родерих не отказался бы от сигаретки-другой. Говорят, это успокаивает. - И выгоните, наконец, этого «хореографа» на хрен! Такую бурду я ставить не позволю, - уже чуть спокойней отозвался он к кому-то. Когда все вышли, Эдельштайн снял очки и устало потер переносицу: - С этим определенно надо что-то делать. Австриец четко понимал: эту оперу все ждут. И почему ему в голову только сейчас пришла мысль посмотреть на постановку хореографии? Идиот! Надо было смотреть еще три недели назад, когда можно было что-то изменить! Но сейчас, буквально за две недели менять все весьма рискованно. С тяжелым и обреченным вздохом он резко опустился в кресло и обхватил голову руками. - Спокойно. Спокойно. Если надо будет, сам поставлю эти чертовы танцы! Две недели не так-то и мало, в самом-то деле… *** А вы тоже иногда идете домой очень расстроенными? Я вот так часто домой хожу. То ли у меня какой-то пессимистический период, то ли еще чего, но последние года полтора точно у меня это норма. Зато я точно знаю, что иду домой – туда, где сухо и даже тепло, есть крыша над головой, телевизор, чай и шоколадка. Шоколадка и чай особенно важны. Это как сигарета для курильщика, как бутылка водки для алкоголика, как очередная доза для наркозависимого. Или я просто сама себя в этом убедила. Так или иначе, а меня это успокаивает. Нервы-то часто пошаливают. Но не об этом сейчас. Сегодня холодный вечер, надо сказать. На работе я задержалась, так что уже темно. Но автобусы еще ходят. Просто перейти мост, и… К слову, каждый раз, когда я прохожу по этому мосту, ко мне в голову приходит мысль: а не сброситься ли мне с него? Иногда я думаю так будто в шутку, будто по привычке, что ли. А иногда – всерьез. В этот раз людей на мосту нет. Я одна. Или нет?.. Прыгать с моста я не собираюсь, нет. Внимательно обвожу взглядом мост. И вижу едва заметную фигуру. Хрен заметишь, в такой-то темной кофте. Фигура прямо напротив меня, стоит, облокотившись на поручни. Кажется, это парень. Как только расстояние между нами можно измерить лишь одним шагом, парень подает голос: - А у вас бывают моменты, когда хочется сброситься с моста? - голос немного надменный. - Простите… что? Он вздохнул и повернулся ко мне лицом: - Я спрашиваю, бывают ли у Вас такие моменты, когда хочется сброситься с моста, - несколько секунд я стояла молча. Передо мной стоял парень, не намного выше меня, одет в обычные темные джинсы и темную толстовку. Его волосы темные, и была даже одна выбивающаяся прядь, несмотря на то, что в целом прическа очень даже аккуратная. Глаза необычного аметистового цвета и родинка под губой. Симпатичный, ничего не скажешь. Я повернула лицо в сторону воды и задумчиво изрекла: - Да, - тот хмыкнул и ответил: - Значит, я не один, - эта его фраза напомнила мне мою давнюю и, пожалуй, лучшую подругу Ольгу. Ух, как вспомню… как завидовала ее пятому размеру груди. Да чего уж там, и сейчас завидую. «Ти не один! Один плюс один!» - вечно твердила она эдакий девиз популярного украинского телеканала. Кстати говоря, Оля ведь украинка, да-да. Мы с ней в университете познакомились. Сейчас она, кажется, известный критик, или кто-то в этом духе. Полгода с ней вообще никак не пересекались ведь. Надо позвонить ей как-нибудь при случае. Раньше ведь были подруги не разлей вода… - Люди никогда не бывают одни, - между тем без задних мыслей я продолжила разговор. - Вы думаете? – немного удивился парень. - Уверена, - кивнула я. – Никогда не бываешь одиноким. Если нет близких друзей, всегда есть близкие враги, - я шмыгнула носом. Кажется, я начинаю заболевать. Только этого мне не хватало. Гилберт больничный ни за что не даст, а мне еще этот репортаж делать, будь он неладен. – Но, как правило, есть и те, и другие. Просто мы не всегда замечаем это. - Тоже верно. Мы постояли молча с минуту. Вдруг тот всполошился и, протянув руку, представился: - Родерих. - Эржебет, - я с удивлением пожала его холодную руку. Мда. Вы знаете, с недавних пор (с сегодняшнего утра) имя Родерих у меня ассоциируется далеко не с самым приятным. Вот моя больная фантазия уже говорит мне: «Прикинь, если это тот самый Родерих Эдельштайн? Вот смеху-то будет! Ирония судьбы прямо» - фантазия хохотала во всю. Мне уже и самой хотелось улыбнуться, но я крепко ей врезала. Не хватало еще полной дурой себя выставить. Да мало ли в Вене Родерихов! И потом, откуда я знаю, что его фамилия Эдельштайн? Ууу, фантазия, иногда ты бываешь такой дурой. Собственно, как и твоя собственница. Я, то есть. - Вот и познакомились, - наши руки расцепились. – Вы меня извините, что вот так взял и заговорил прямо на улице. Обычно, это не в моих правилах. И не в Ваших, думаю, тоже. Наверняка ведь думаете сейчас что-то вроде «Вот ведь имбицил! Уж не маньяк ли?», - эти слова заставили меня задуматься. А ведь и правда. Почему мне не стало страшно, когда он заговорил со мной? И все-таки, я та еще дура. – Просто мне срочно нужен был собеседник, рядом никого не было, поговорить из знакомых почти не с кем, большинство заняты… Простите. - Эм. Да нет, ничего, - я попыталась улыбнуться и даже отмахнулась руками. - Бывает. - О. Я рад. И.. если Вы не против, прошу, давайте поговорим о жизни и ее смысле! -…что?* - Он чего это, свидетель Иеговы? И вдруг мне стало немного не по себе. - Эм.. я вас спугнул, да? – он немного виновато потупил взгляд и тяжело вздохнул. – Просто, понимаете, у меня на работе проблемы… - У меня тоже, - без задней мысли ответила я. – Меня обещают уволить, если я не выполню задание через две недели. А задание это фактически невыполнимое. - Как, и у Вас тоже?! - Что «тоже»? - Невыполнимое задание и срок две недели. - Эм. Ну да. Конец месяца через две недели все-таки. - Эх.. - он склонился над поручнем, опершись на него же руками. - Даже не думайте! Я не позволю! – кинулась я к нему, удерживая сзади. Получилось так, будто я его обнимаю. Ну, да ладно. - Ч-что? – мой новый знакомый смутился, немного подумал и его взгляд стал осмысленным. – Я н-не собираюсь п-покончить жизнь самоубийством! П-прошу, отпустите! Вы н-не так поняли! - как я поняла, Родерих заикался от смущения. Я отпустила: - Простите… - Да ничего… Мы оба потупили взгляд. Хм, а у него симпатичные ботинки. И почему-то я не думаю, что он того же мнения о моей обуви, на которую, он без сомнения, сейчас смотрел. Зарплата-то у меня небольшая, поэтому хорошую, качественную обувь позволить себе не могу. Далее последовал простой разговор по душам, болтовня о том, о сем. Оба решили, что жизнь – черно-белая, как клавиши. После чего мы распрощались. Думаю, мы уже никогда не увидимся.