Рукия нашла Ренджи

Рукия чувствует себя мелочной, малодушной, жестокой и циничной эгоисткой, но она почти не испытывает печали или горя. Таких... личных горя и печали. Конечно, она скорбит по всем погибшим, среди которых множество знакомых, ставших в последнее время чуть больше, чем просто сослуживцы, но... Но она действительно радуется завершению войны. Она действительно радуется, что жива. Рукия действительно радуется, что ее близкие не пострадали. И Рукия ничего не может поделать с тем облегчением, когда находит Ренджи. Он предсказуемо с бутылкой и кульком тайаки, предсказуемо один, предсказуемо не обращает на нее внимание. И предсказуемо, что он здесь со вчерашнего дня. Рукия и Ренджи сейчас на том самом холме, с которого они когда-то смотрели на Сейрейтей. Ренджи и сейчас смотрит туда. А Рукия смотрит на Ренджи и не хочет подходить. Потому что он пришел сюда один. Потому что со дня объявленной победы он не сказал ей ни слова. Потому что он не уходил отсюда со вчерашнего дня. Потому что Ренджи надо оплакать их в одиночестве, от которого он отвык и которого на самом деле никогда не знал. Потому что ему не повезло так, как ей. Потому что Ренджи всегда быстрее, легче... ближе сходится с людьми. Потому что ему легко дружить. Рукия смотрит на Ренджи. Она видит его горе, его сожаление, его вину. И чувствует себя как никогда беспомощной и бесполезной. Потому что сейчас она не может его утешить, не может ему помочь. Но она все равно подходит к нему. Чтобы он знал, как знает она. Что они снова... выжили. Вдвоем. Вместе. Она садится рядом. Она берет его руку. И смотрит не на Сейретей. Она смотрит ему в лицо. Долго и требовательно. Так, что он все же обращает на нее внимание, смотрит на нее из-под насупленных бровей строго и требовательно. И устало, да. Да, они все сильно устали. И тогда Рукия говорит: - Я... здесь.