Гори, ведьма, гори!

В отражениях водоворота теней Ребекка видит себя то девочкой, то старухой; рыжие волосы ее то вьются ниже плеч, то выпадают целыми локонами, а на коже цветут язвочки холодных ожогов. Огня вокруг нет, несмотря на лучи нездорового желто-красного света, и ранит как раз таки свет. Потому – не шевелись, не делай лишних движений, цепляясь за всполохи красок, обретающих очертания чего-то знакомого. Они не помогут. Они смеются и тут же уносятся дальше, к центру, куда живым путь заказан. Ребекка подвешена в пылающем нигде без пола и потолка, с завывающим в голове и ушах ветром, сквозь который иногда доносятся вопли карлика Одо. Расстояние до него сложно измерить чем-нибудь человеческим. Одо провалился в водоворот чуть раньше, но сколько времени прошло для него? Для нее? Ребекка не знает. Даже предполагать боится, уж слишком ужасна природа места вокруг. Водоворот туманит разум и память, рассеивая любые надежды на освобождение, но кристалл-кулон на шее, подарок черного рыцаря – ее рыцаря, что бы там ни придумала себе белобрысая воспитанница лорда Седрика, – царапает кожу, и травница, до крови обдирая о него ладони, еще смеет во что-то верить. Но снова полыхает колючий свет, снова отчаянно, с надрывом кричит Одо, проклиная Ребекку, Айвенго и собственную жадность, и на щеках женщины высыхают капельки влаги. Ребекка закрывает глаза. Все, что остается здесь делать, – спать. Сны ей снятся самые странные.

Картинка меняется. Сон несет с собой ощущение песка на языке и что-то щемящее, пока еще смутное.

В пещере сыро и пахнет солью пополам с прокисшими водорослями; Одо беспокоится, что пол затопит во время прилива, ведь до моря всего пара минут быстрой ходьбы. Карлик сучит ногами и косится в сторону выхода. Будь его воля, несся бы уже во весь опор подальше от глаз принца Джона, в лучшем случае прихватив с собой пару волшебных яиц и кошель. Но нет, сидит. Вздрагивает, поскуливая от ужаса и прохлады. Ребекка с ним согласна – уходить надо, и быстро. Тем не менее, до утра никто из них с места не двинется. Одо нервничает, иногда встает и мечется туда-сюда, но помешивать булькающий котелок все же успевает. Один из двух, если точнее, – во втором остывают травы, что целиком на совести Ребекки. Обжигая кончики пальцев, она шепчет, и просит, и молится сама не зная о чем, подхватывает пот со лба, оставляя на коже кривые темные полосы, и одним глазом посматривает на Айвенго. Ей удалось успокоить его раны, но еще недавно рыцарь-лишенный-наследства называл ее именем прекрасной Ровены, заявляя, что женится, как только вернется из крестовых походов. Ребекка дует на руки, меж бровей у нее залегает морщинка. Травы не подведут. В этот раз Айвенго ее узнает: улыбается виновато – де, опять все вокруг него носятся, - и знаком приглашает сесть рядом. Поджимая колени, женщина позволяет ему облокотиться о себя и передает чашу с лекарством. Кажется, Ребекка и сама еле держится на ногах. Кажется, ее тоже бьет озноб - но хороший. Тело от него не болеет. В последнее время они ночуют в норах и под открытым небом, в замках с недобрыми именами и кабаках настолько ужасных, что за одно их упоминание можно вылететь из приличного общества. Однако Ребекка думает, что никогда еще не была так счастлива.

Картинка меняется. Сон несет с собой предвкушение чего-то желанного и легкое раздражение.

Разумеется, они днем и ночью собирают золото для выкупа. Рискуют жизнями, попутно помогая всем и вся на своем пути, периодически борются с кознями Мордора и, все трое, честно презирают того, кто сидит на престоле, - в общем, образ жизни их нельзя назвать скучным, с какой стороны ни глянь. Разумеется, Одо присоединился к ним лишь из благих побуждений, и распухшие карманы его тут не при чем. Разумеется, тогда, много дней назад, Ребекка пошла за Айвенго, зная о своем долге перед королевством и королем. Айвенго говорит это всем, всегда, везде, куда бы ни занесла нелегкая дорога приключений. Одо уже устал хохотать и теперь лишь пожимает плечами, слушая речи главного в их крошечном отряде; лорд Седрик, человек в общем-то неглупый, улыбается понимающе и чуть лукаво, оставляя сына наедине с рыжеволосой его спутницей; леди Ровена капризно надувает губы и все пытается зацепить Ребекку тупым тренировочным мечом. Ребекке, в свою очередь, кажется, что с самого начала их было не трое, а четверо. Четвертый – пленный Ричард. Бледный невидимый призрак, мара сэра Айвенго, занимающая все его мысли и планы. Ричард – в темном подземном гроте, полном воды и камней; Ричард – в пустом замке, средь мрачных коридоров и столь же мрачных гобеленов; Ричард – в этой самой комнате, холодной, почти неосвещенной, стоит и посмеивается над самым преданным своим слугой. Айвенго переминается с ноги на ногу, вся его поза выдает тревогу и нерешительность. Если сейчас рыцарь скажет хоть слово о своем короле, Ребекка точно чем-нибудь в него швырнет.

Картинка меняется. Сон несет с собой грусть пополам с одуряющей немного легкостью.

Ребекка не хочет открывать глаза. Не хочет просыпаться, не хочет шевелиться, хотя мышцы затекли и побаливают, а волосы нещадно щекочут лицо, ведь проснуться – значит вернуться к борьбе за злополучный трон и косым взглядам замковых слуг. Игнорируя утреннюю прохладу и вопли, доносящиеся из распахнутого окна, она упорно цепляется за ускользающий сон, за ощущение покоя и горьковатую какую-то нежность, за дыхание спящего рядом черного рыцаря – ее рыцаря… Ей тепло, и тревожно, и сонно самую малость. Неудивительно, что мысли в голову лезут самые разные. Например, был ли прав тогда, в пещере, Мордор? Что за будущее у нее и безупречного рыцаря, подумать только. Нет. Как раз об этом Ребекка думать не будет.

Картинка меняется. По большей части сон несет с собой облегчение, но непонятных – мрачных, что угнетает - предчувствий в нем тоже достаточно.

Ричард потрепанный и тощий, и в рыжей бороде его местами не хватает целых клоков. Отвыкший от солнечного света, он жмурится на окна и кривится смешно до непозволительности, будто собираясь чихать. На ногах же – следы от кандалов, к слову, уже начали подживать, - держится с усилиями; принимать помощь со стороны отказывается и все протягивает и протягивает потемневшую, грубую руку своим верным рыцарям и слугам. Те подходят молча, вряд, кто на полусогнутых, кто с прямой спиной, а на лицах у всех одно и то же: вызволили. Дождались. Не так, ой не так Ребекка представляла себе старого-нового английского короля. Окруженная толпой, нацепившая по непонятной прихоти капюшон, женщина почти не поднимает головы. Ей оказали милость, пригласив сюда, и напирает со всех сторон свет самый что ни есть высший, верный королю и короне. Однако Ребекке погано. Тяжело и неуютно. Может, из-за отсутствия Одо: карлик наверняка не смог бы удержать руки при себе, и на церемонию, во избежание проблем, его не пустили; может, из-за плохих, мутных снов, что снятся ей много ночей подряд. Ребекка не знает. Снова и снова напоминая себе, что принц Джон ушел в прошлое и уж теперь-то все будет хорошо, она наблюдает за Айвенго, и это придает некоторую уверенность. Вот он, счастливый и гордый, по правую руку от короля – меч убран в ножны так, чтобы быть выхваченным в любой момент, доспехи начищены до едкого блеска. Сам рыцарь кажется выше ростом. Тревоги последних месяцев отпустили его; теперь, стоя на наскоро сколоченном помосте, он всматривается в толпу так, будто ищет кого-то… Ребекка улыбается, поборов желание жестом, криком выдать свое местоположение, и дурные предчувствия понемногу отступают. Люди идут и идут. Вот сгибается пополам незнакомая старуха; Ричард говорит ей несколько слов, и та начинает плакать, поддерживаемая сыновьями под обе руки. Вот приходит черед почтенного во всех смыслах лорда – в то время как лысина его бликует на солнце, кланяется толстяк с завидным изяществом. Затем впереди мелькает чья-то белокурая головка; леди Ровена – аккуратно причесанная, со всеми своими одеждами – бухается на колени перед королем. Говорит. Причитает. Говорит. Говорит. Ребекка не слышит, что именно, но до нее доносится ропот толпы, и скулы у травницы сводит заранее. Кто-то смеется, кто-то, наплевав на рамки этикета, одобрительно посвистывает. Ровена же не сводит глаз с короля. Ясных-ясных голубых глаз. Хотя – нет, не с короля. Чуть левее. Айвенго делает шаг назад, едва не запинаясь о собственные ноги.

Картинка меняется. Ступор – единственное, что несет с собой этот сон.

Белобрысое создание с тонюсенькими пальчиками стоит у алтаря. Еще недавно она так гордилась своей вышивкой, а теперь, обряженная во все белое, сочетается браком с самым преданным рыцарем Англии; осанка Ровены идеальна, леди бледна, но спокойна, - ведь союзу, благословленному королем, суждено быть счастливым уже по определению. Айвенго сделает все, чтобы не выставить в дурном свете девичью честь. Высокородная дама и доблестный сэр – так, несомненно, будет правильнее. Помещение освещено полностью; свечи везде, и лица присутствующих – на многих читается неприкрытое сочувствие – Ребекке видны более чем хорошо. Женщина пошатывается: сердце у нее бьется шумно, гулко, и, как ей кажется, каменный пол уходит из-под ног. Дышать тоже тяжело. Запах топленого воска оседает на нёбе, мутит из-за этого просто безбожно… Ребекке хочется быть где угодно, но не здесь – не замечать, как виновато горбится лорд Седрик, весь постаревший и какой-то ссохшийся, не слушать речи священника, старца настолько древнего, что запястья его напоминают ветви дерева с больной корой. Смотреть на Айвенго травница почему-то боится. Но и не смотреть туда, на двоих у алтаря, не может. Какое-то извращенное, больное любопытство. Ребекка кусает губы, разглядывая платье новобрачной. Целовать подол, хах? Черт возьми нет, кто-кто, а она не будет оказывать этой знаки почтения! Будто почувствовав что-то, Ровена отвлекается, дернув плечами, отчего несколько светлых локонов выпадают из-под фаты. Оглядываться во время торжества и, тем более, ухмыляться прицельно, вот так, не пристало леди, и способны на такое скорее глуповатые девки из замковых. А Ребекка и не сомневалась. Вот правда. Кулаки ее сжимаются сами собой, ногти до крови распарывают кожу. Одо, верный Одо предупреждающе теребит спутницу за платье, однако поздно. Миг – и Ребекка, работая локтями, бодрой рысью вырывается вперед, к алтарю. Замахивается…

Картинка меняется. Сон несет с собой ощущение безграничной тоски и беспомощности.

Ребекке уже не больно, пусть руки ее туго скручены за спиной и каждое движение все сильней выворачивает кисти. Гораздо больше женщину волнует грязная роба: дыра на дыре, от заноз она спасает примерно так же, как от взглядов праздношатающихся зевак. Боль можно перетерпеть, позор – вряд ли. История Ребекки заканчивается так же, как когда-то началась, и травница – бешеная! ведьма! – видит в этом горькую иронию. Спасти королевство и короля? Честь и хвала. Оскорбить высокородную леди на глазах у этого самого короля? Пожалуй на костер. И грешки свои забрать не забудь. И не спасут тебя ни клятвы, ни заступничество верных - гори, ведьма, гори! Босая, простоволосая, травница, искалывая ступни, топчет облитый маслом хворост, но не жалеет ни о чем. То, что сталось с личиком прекрасной Ровены, согревало ее несколько ночей подряд. Теперь же остается только… не кричать. Не сильно. Не громко. Пахнет палеными волосами. Сосредотачиваясь на запахе, Ребекка не смотрит вниз – знает, что пламя подбирается к стопам, и опаленные волосы вот-вот станут меньшей из ее проблем. Ногам уже горячо; хворост потрескивает бодро и весело, зеваки подходят чуть ближе. Мужчины и женщины, старики и дети. Сквозь дым, сквозь жар Ребекка почти не видит лиц. Смех и крики – одобрительные, несомненно, - слышит, но значения им не придает. Пока не понимает, что лица за чертой судилища ей знакомы. В день последнего сражения от Мордора осталось мало что. Тем не менее, колдун здесь. Черный насквозь, стоит позади принца Джона (подземелья! почему свергнутый принц не в подземельях?) и не сводит глаз с костра, отчего языки пламени жалят только сильнее. Королева-мать, безучастная, враз поседевшая, ласково гладит младшего сына по плечу – тот дергает рукой, силясь сбросить с себя маленькую сухую ладонь. Одо – вот он, вплотную к огню, едва ли не в пламя залез – раскачивается с пяток на носки и, видимо, думает о чем-то своем. Изо всех сил стискивая зубы, Ребекка надеется, что жара от кострища хватит и обшарить ее тело после карлик не решится. Ох, нет. Кричать она не будет. И пусть вокруг теперь пахнет не паленым, а жареным, пусть кожа выше колен темнеет и пузырится… леди Ровена, поддерживаемая мужем за локоть, отворачивается, свободной рукой наглаживая круглый живот; Айвенго взгляда не отводит, но и сочувствия в нем не найти. Интерес, может быть. Холодное, спокойное принятие. Закидывая голову назад, Ребекка позволяет себе всхлипнуть. Никто не придет. Не поможет. Никто не…

Картинка не меняется. Пламя – слишком яркое и холодное, чтобы принадлежать этому миру, - лижет ноги Ребекки, ее лицо, ее спину; лица друзей и врагов мельтешат вокруг, не желая исчезать, как бы сильно женщина ни стискивала веки, а голоса толпы сливаются в отупляющий гул. По лицу текут и быстро высыхают слезы. От них становится только больнее, но отереть соль с кожи Ребекка даже не пытается – руки связаны надежно, так, что не вырвешься.

В минуту наивысшего отчаяния все заканчивается. Ребекка вздрагивает, вдыхая упоительно холодный воздух, и просыпается… …для верности закутанная в чей-то тяжелый плащ. За воротник затекает вода; где-то далеко идет дождь, и вокруг – кстати, где? - пахнет грозой. И сыро, ох, как же здесь сыро. Ребекку удерживают двое: Одо, чья шевелюра стоит дыбом, а глаза совсем по-совиному лезут из орбит, и тот, второй. Карлик давит всем своим весом, прижимая травницу к земле, а тот, второй, фиксирует ее руки, не позволяя навредить себе, и уговаривает потерпеть еще чуть-чуть. Слова для этого выбирает самые неуклюжие, путая что-то вроде бы нежное с чем-то определенно грубым. За его спиной блестят в темноте колонны. Значит, храм. Замирает Ребекка неожиданно, дышит ровно, хоть и хрипло, сопротивляться больше не пытается, и некоторое время все сидят в молчании. А затем двое начинают говорить: вместе, наперебой, обо всем, убеждая Ребекку (и себя заодно) что водоворот мертвецов остался позади, пока у той не остается сомнений, что окружающий мир - самый реальный из миров. Голоса. Живые, реальные. Его, ее, их. Если это не посланный водоворотом сон, то что же она, Ребекка, наговорила, пока спала? Раз уж горло саднит ого-го как и затекающая за ворот вода к окружающей сырости отношения не имеет. Кровь приливает к щекам, и травница торопливо прячет лицо. Айвенго этого не замечает. Осунувшийся после долгих дней в пути, но счастливый, рыцарь не выпускает спутницу из рук, держит настолько крепко, насколько может... Он ведь обещал, что найдет.