Три безумные встречи как целая жизнь

Алые закатные лучи неторопливо раскрашивали мир в багряно-золотистые тона. Хоть самого солнца уже давно не было видно за высокими вершинами далеких гор, но его отсвет продолжал играть цветом вечернего неба. Оно то переливалось оттенками сине-голубого и фиолетового, то вспыхивало золотым сиянием, а где-то высоко плыли нежно-розовые, тонкие и светлые облака. Чистый и свежий дневной воздух постепенно становился как будто-то бы тяжелее, наполняясь терпкими и пряными ароматами цветов и трав, становясь густым и почти что осязаемым. Молодая девушка лет двадцати двух сидела на перилах высокого балкона, прислонившись спиной к тонкому угловому столбику, уходящему вверх, под самую крышу, и крутила в руках причудливую заколку, выполненную в виде нераскрывшегося цветочного бутона. Она уже давно не надевала этого украшения — ведь в её волосах уже давно переливалось золотом другое — но почему-то продолжала хранить его, как память. Последний лучик скользнул по алым камням бутона в заколке и, потерявшись в рубиновой глубине, исчез. Девушка оторвала взгляд от украшения и прикрыла глаза. Почему же она вспомнила об этой злосчастной заколке именно сегодня? Утром, когда она как обычно собирала волосы в незамысловатую прическу, из небрежно открытой шкатулки выпал этот цветочный бутон. И девушка не обратила бы на него особого внимания, если бы не странное чувство, всколыхнувшееся в груди при виде этого украшения. Чувство, заставившее носить заколку весь день при себе, украдкой глядя на её кончик, выглядывающий из широкого рукава. Почему именно сейчас? Ведь прошло шесть лет, и она столько усилий приложила, чтобы похоронить в себе эти воспоминания. Почему именно сейчас, когда все стало так спокойно? Девушка резко открыла глаза и с силой сжала в руке украшение: — Что же я упустила тогда? — тихо прошептала она в темноту, — Почему не смогла спасти тебя? И услужливый голос памяти в очередной раз напомнил ей, что она собственноручно убила человека, к которому впервые испытала самые сильные чувства в своей жизни. Она сама убила того единственного мужчину, которого могла полюбить по-настоящему. Она узнала об этом спустя несколько лет, но это сделала она — губернатор Коричневой провинции Ко Шурей. Шурей несколько раз глубоко вдохнула пряный ночной воздух и ещё раз взглянула на заколку. Если бы она только могла повернуть время вспять… — Шурей, где ты? — послышался отдаленный голос, заставивший девушку отрешиться от воспоминаний и вернуться к реальности. Она легко и бесшумно спрыгнула с перил балкона и спрятала заколку обратно в рукав. Лицо её тут же приобрело свое обыкновенно спокойное выражение, а на губах появилась легкая улыбка — Шурей давно научилась держать себя на людях, умело скрывая свое истинное настроение даже перед самыми близкими и дорогими ей друзьями. — Уже иду! — откликнулась девушка. Голос её чуть дрогнул, но ведь издалека этого не будет слышно. Когда Шурей вошла в рабочий кабинет, который она делила со своим другом — вторым губернатором Коричневой провинции — То Эгетсу, то её взгляду предстала стопка не разобранных бумаг на столе. — Неужто это все мне? — со вздохом спросила Шурей, присаживаясь за стол и беря в руки перо. — Да, только что доставили из Торгового Альянса, — ответил Эгетсу, не отрываясь от своих бумаг, в которые он что-то увлеченно записывал. Шурей ещё раз оценила взглядом высоту стопки и принялась за работу. Для них это было обычным делом — засиживаться допоздна, разгребая документы, приходящие изо всех крупных городов, деревень и селений провинции. Жизнь вокруг не стояла на месте. Поэтому приходилось всегда быть в курсе всех событий, а особенно теперь, когда три года назад начал осуществляться их с Эгетсу план по превращению провинции в центр науки и культуры. А в связи с этим Шурей все реже удавалось вырваться в столицу, куда так отчаянно время от времени стремилось её сердце. Мысли девушки вновь вернулись к заколке, спрятанной в рукаве. Это незатейливое украшение умудрялось напоминать ей сразу о двух необыкновенных мужчинах, оставивших след в её жизни. И если один считался мертвым, то другой был вполне живым, и сейчас, скорее всего, занимался подписанием и составлением куда более важных документов, имевших значение не для одной провинции, а для всей страны Саюн. И сердце и мысли Шурей сейчас летели именно к нему. Молодой император Саюна — Ши Рьюки, мужчина, который любил Шурей наверное даже больше чем дело, которому обязан был посвящать свою жизнь, и которому сама Шурей не могла ответить взаимностью. В один из тех немногих визитов, что она совершила в столицу за последнее время, девушка наконец поняла: её чувства к императору никогда не станут такими, какими он желает их видеть. Шурей любила Рьюки всей душой, но никогда бы не смогла полюбить его так, как уже любила однажды. Хоть и неосознанно, хоть и всего несколько кратких мгновений, но Шурей любила с тем самым смешением страсти, нежности и полной самоотдачи. Капля чернил сорвалась с пера и упала на тонкую поверхность бумаги. Шурей моментально очнулась и с негодованием на саму себя взглянула на причиненный ущерб. К счастью, это был всего лишь чистый пергамент. Девушка отложила перо и отодвинула бумаги прочь от себя. — Прости, Эгетсу, но я займусь этим завтра, — сказала она, поднимаясь из-за стола, — Я что-то не хорошо себя чувствую. — Что случилось? — тут же всполошился молодой человек, отрываясь от своей работы и обращая взволнованный взгляд на подругу, — Тебе нужна помощь? Я позову Сейрана… — Нет-нет, ничего не надо! — улыбнулась Шурей, — Это легкое недомогание, и оно скоро пройдет. Пару лет назад она и представить себе не могла того, что будет отказываться от работы под таким сомнительным предлогом, как только что названный. Но теперь и у неё есть право на отдых. Она заслужила его бессонными ночами, когда только вступила в должность. А теперь ей необходимы всего несколько лишних часов сна — не более. Девушка легонько кивнула головой на прощание Эгетсу и хотела было выйти из комнаты, как её взгляд зацепился за какую-то бумагу, лежавшую на полу и, видно, случайно выпавшую из стопки на её столе. Шурей вернулась и подняла листок, непроизвольно скользнув по строчкам. «Соглашение с Торговым Альянсом… …Рин Сенья». Позднее Шурей признавалась самой себе, что была горда своей выдержкой в тот момент, когда она спокойно отложила листок обратно на стол и медленно покинула кабинет. И только оказавшись в коридоре, девушка вдруг неожиданно даже для себя разрыдалась. «Этого не может быть! Семья торговцев Рин была жестоко убита шесть лет назад. Никто не выжил. И только один человек представлялся мне этим именем… Но этого не может быть! Не может!..» Шурей медленно вышла на балкон и, остановившись около перил, облокотилась на них. Слезы прекратились так же неожиданно, как и начались, а на щеках остались лишь влажные дорожки. Девушка с силой сжала прохладное гладкое дерево перил. В душе разгорался целый пожар противоречащих друг другу чувств: страх и радость, сомнение и любопытство, любовь и ненависть, боль и счастье. Они скручивались и переплетались, превращаясь в один тугой узел, заставляющий сбиваться дыхание, а слезы вновь затуманивать глаза. — Что же ты делаешь со мной? — прошептала в темноту Шурей, и не поверила своим ушам, когда в ответ услышала давно забытый, но такой знакомый голос: — Я заставляю тебя вновь меня полюбить. И только звук этого голоса уже заставил озноб пробежать по спине девушки. Или эту дрожь вызвал всего лишь порыв ветра? Шурей закрыла глаза и мысленно приказала себя успокоиться. Глубокий вдох и резкий выдох. Она медленно обернулась и, не поднимая век, спросила: — Если это не сон, то прошу, скажи это ещё раз. — Я заставляю тебя вновь полюбить меня, — раздались его слова совсем рядом. А в следующий миг Шурей почувствовала, как чья-то рука вытягивает заколку из её прически, и волосы густым водопадом рассыпаются по плечам. Шурей ещё несколько мгновений не решалась открыть глаза, боясь что ночная иллюзия развеется стоит ей лишь пошевелиться, но непреодолимое желание увидеть и убедиться заставило девушку отступить на шаг назад, сквозь ресницы взглянуть перед собой и различить мужскую фигуру в темноте. — Этого не может быть, — прошептала Шурей, распахивая глаза и вновь отступая, — Это невозможно! — Я буду вечно идти за тобой, любовь моя, — ответил он, но в его глазах цвета янтаря девушка не видела ни искры настоящего чувства. — Ты не можешь быть здесь! Ты умер! Я убила тебя!.. — голос её сорвался, и последние слова она едва прошептала. — Я восстал из мертвых, чтобы вновь видеть тебя. — Нет! Девушка в отчаяние прижала руки к ушам и опустила голову, продолжая шептать: «Нет. Нет… Не может быть!» Шурей почти потеряла всласть над собой, когда вдруг сильные мужские руки обняли её за талию. Истерика в миг отступила, и разум, вернув контроль над ситуацией, пытался подчинить себе чувства. Вскинув голову, Шурей хотела возмутиться, сказать что-нибудь резкое, но мужчина, державший девушку в объятиях только и ждал этого, чтобы, не позволив сказать ей ни слова, накрыть её губы в жестоком и властном поцелуе. Шурей дернулась один раз в попытке отстраниться, но в следующий миг, сдавшись под напором урагана чувств, вдруг сама начала отвечать на поцелуй с не меньшей страстью и желанием. Она не понимала, что происходит в её душе, но в тот миг, в то единственное мгновение, больше всего ей хотелось быть именно в этих объятиях и целовать только этого мужчину, исступленно отдаваясь своим ощущениям. — Что же ты делаешь со мной? — едва слышно вновь спросила Шурей, когда мгновения пьянящего поцелуя закончились, — Почему спустя столько лет ты, восстав из мертвых, возвратился ко мне? Ведь я должна была тебе наскучить… — Я не устану от тебя и спустя сто лет, любовь моя. Шурей даже не успела заметить, когда он выпустил её из своих объятий и оказался в десяти шагах от неё. — Я буду ждать тебя в Сайри через месяц. Там, где мы впервые встретились. — Я не приеду. — Но я все равно буду ждать. А в следующий миг Шурей стояла на балконе одна. Ночной ветер трепал её распущенные волосы — заколка вновь, как и в прошлый раз, осталась у него — а губы всё ещё горели от неожиданного поцелуя. — Я не приду, — вновь прошептала уже в темноту Шурей, а потом, миг поколебавшись, едва слышно повторила и произнесла его имя, впервые вкладывая в него свои чувства, — Я не приду, Сакуджун. * * * На следующее утро Шурей порхала вокруг своего рабочего стола, сортируя накопившиеся за последний месяц прошения и письма, и сама не замечала, как на её лице время от времени расцветала мечтательно-счастливая улыбка. Душа её пела, а сердце наполняло особое чувство, заставляющее улыбаться ещё более открыто и радостно. Шурей как будто вернулась на шесть лет назад, в те времена, когда она могла быть такой же беззаботной, как сегодня. И девушка отказывалась признавать, что причиной её хорошего настроение послужила ночная встреча с мужчиной, которого она отчаянно любила и ненавидела одновременно, при этом считая его мертвым все это время. И все бы ничего, если бы Шурей летала бы по рабочему кабинету одна, но за её необычным поведением наблюдали сразу три пары настороженных глаз, и ни Эгетсу, ни Энсею, ни Сейрану совершенно не нравилась резкая перемена настроения их любимой принцессы. Они давно привыкли к обычной собранности и сдержанности Ко Шурей, которую она старательно вырабатывала несколько лет. Она не позволяла себя ни одной оплошности, ни одного неосмотрительного поступка в стенах дома, служащего резиденцией губернаторов, потому что понимала, что найдутся десятки людей, которые воспользуются её малейшей промашкой, чтобы сместить с поста ненавистную женщину-выскочку. Шурей приложила все свои усилия, чтобы удержаться в назначенной должности и доказать всем, что и женщины способны занимать место среди государственных служащих. Поэтому странное, вызывающее поведение девушки послужило тревожным сигналом для трех мужчин, оберегающих спокойствие Шурей. — Наша принцесса сегодня необычайно легкомысленна, — вполголоса произнес Энсей, обращаясь к Сейрану. Мужчины стояли по разные стороны от приоткрытой двери в кабинет губернаторов и бросали быстрые взгляды на Шурей, которая изредка появлялась в их поле зрения. — Меня это очень тревожит, — отозвался Сейран, — Вчера вечером Эгетсу говорил, что Шурей ушла к себе как только зашло солнце, сославшись на плохое самочувствие, но в комнате она появилась спустя почти три четверти часа. — Хех. Не уж то принцесса наконец-то влюбилась? — с нескрываемой издевкой в голосе предположил Энсей, и тут же поспешил увернуться от острого лезвия меча своего друга, — И не горячись ты так. Ей давно пора бы… Не успел Энесей договорить, как дверь резко открылась и на пороге возникла Шурей. Лицо её озаряла все та же мечтательная улыбка. — Как хорошо, что вы здесь, — сказала она, медленно переводя взгляд с одного мужчины на другого, — Мне нужно срочно отправиться в Кинку. Торговый Альянс требует моего там присутствия. — Хорошо. Я распоряжусь обо всех приготовлениях, — отозвался Сейран, — Мы сможем отправиться через несколько дней. — Прости, Сейран, но я поеду одна. Я бы хотела провести предстоящий месяц в одиночестве. Мне нужно подумать… * * * Непроглядная ночь накрывала своим темным пологом город, раскинувшийся на открытой равнине, отобранной людьми у леса. Государственная карета не спеша въехала в ворота Кинки, остановившись на въезде лишь на несколько минут и избежав обыкновенного в такое время суток досмотра. Печать губернатора провинции творила чудеса. Шурей чуть отодвинула занавеску, закрывающую небольшое окошко, и внимательным взглядом провожала уже успевшие стать знакомыми улицы. Город спал спокойным, мирным сном. На всем пути до гостиницы Шурей не заметила ни одного случайного прохожего — только патрули ночной стражи иногда мелькали в поле зрения. Не более четверти часа продлилось путешествие девушки-губернатора в пределах города, и вскоре Шурей уже поднималась в комнату гостиницы. Она заранее знала, что не остановится в доме, который на случай неожиданного приезда всегда был готов принять её, потому что не хотела лишних расспросов. Ведь здесь она только проездом, хоть и соврала своим друзьям, что направляется в Кинку. Позже, когда она доберется до Сайри, она обязательно напишет им письмо, но пока… Пока Шурей действительно нужно было время, чтобы разобраться в себе и подготовиться к предстоящей встрече с Са Сакуджуном, которая обещала перевернуть её жизнь с ног на голову. До сих пор она не понимала, какие силы заставили её решиться на это путешествие. До последнего момента Шурей была полностью уверена, что и ноги её не будет в пограничном городе Сайри, но когда лживые слова сорвались с её губ, изменить что либо было уже нельзя. Если игра началась, то нужно играть до конца и приложить все усилия, чтобы выйти победителем. И Шурей была твердо настроена на эту победу. Победу над своими чувствами к тому невыносимому человеку. Ради этого она соврала самым дорогим и близким ей людям, и она должна вернуться, разобравшись в себе и покончив со своим внутренним конфликтом чувств и разума раз и навсегда. Всего ночь Шурей провела в Кинке, а на утро вновь отправилась в путь. Потом ещё несколько дней пути и ещё одна ночь в той самой гостинце, в которой она так много времени провела с Сакуджуном. Пограничный город Сайри и крепостная стена были видны из окна её комнаты. Вот и закончилось это путешествие. Теперь осталось самое главное. Всю ночь и следующий день после прибытия Шурей не могла заставить себя выйти из своей комнаты в гостинице. Сердце предательски стучало в груди, память подсовывала давно забытые воспоминания, а руки тянулись к эрху, которую Шурей зачем-то привезла с собой. Девушка давно не играла именно на этом инструменте. Ведь его можно было считать единственным подарком Сакуджуна. «Вспоминай обо мне, играя на ней», — сказал он давным-давно, и Шурей никогда не забывала его слов, поэтому каждый раз, когда смычок касались струн этой эрху, девушка не могла сдержать слез. Оставалось несколько дней до назначенной встречи. Утреннее солнце заглядывало в окно, скользя лучами по деревянному полу и окутывая светящимся ореолом фигуру девушки, стоящей около окна. Этот день наконец наступил. Шурей рассеяно смотрела в невинно-чистое голубое небо, не думая ни о чем. Пройдет ещё минута другая, и девушке придется преодолеть свой страх и отправиться на встречу со своей судьбой. А пока ей не хотелось лишний раз волноваться. Всю дорогу Шурей внимательно смотрела по сторонам, вглядываясь в лица спешащих мимо неё прохожих, потому что кожей ощущала на себе чей-то пристальный взгляд. И она даже знала чей, но найти этого человека в толпе не могла. Вскоре девушка добралась до того самого места, где впервые встретилась с ним, и в нерешительности остановилась на берегу неширокой реки. Она пришла, но Сакуджун не спешил появляться. И Шурей понимала, что он будет до последнего играть с ней, как хищник со своей добычей, и если она разочарует его, то со своей жизнью ей скорее всего можно будет проститься. Он говорил, что никогда не устанет от неё, но такой человек просто не может быть привязан к кому-то, кто не будет способен развеять его скуку. Но и так просто расстаться со своей игрушкой ему кажется неправильным. Поэтому её легче сломать, чем отпустить. И Шурей понимала. Боялась и понимала. Летела как мотылек на горящий огонь, потому что хотела пролететь, не опалив крылья. Шурей подняла эрху и коснулась струн смычком. Что там было первым? Если ей не изменяла память, то «Романс восточной реки Ксианг». Мягкая музыка полилась из-под тонкого смычка, заставляющего струны издавать очаровывающие звуки. И не отзвучало ещё даже вступления, как вокруг Шурей начали собираться люди, останавливающиеся заслышав красивую, сложную мелодию. А девушка тем временем полностью отдавалась музыки, прикрыв глаза и не чувствуя ничего, кроме почти осязаемой для неё звучащей мелодии. «Романс восточной реки Ксианг» незаметно перетек в следующую мелодию «История об Оу-о», которая так же плавно сменилась «Осенью во дворце цветов», потом зазвучала «Лютня», в конце превратившаяся в «Принцессу поднебесья». Шурей ни на мгновения не отрывала смычка от струн, и мелодии лились одна за другой, растворяясь в вечернем воздухе, создавая невероятно сказочную атмосферу. И Шурей не открывала глаз, потому что чувствовала на себя тяжелый, пронизывающий взгляд. Последняя нота сорвалась со струны, и все смолкло, но не прошло и минуты, как вокруг послышались восторженные возгласы, прерываемые аплодисментами.  — Я бы купил вам эту эрху за сыгранные мелодии, если бы не сделал этого шесть лет назад.  — А я бы согласилась так же, как сделала это тогда, — произнесла в ответ девушка, открыв глаза и встречаясь взглядом с янтарными, пронзительными глазами мужчины, обратившегося к ней. И поддавшись внезапному порыву Шурей вдруг безбожно уронила эрху на землю и бросилась в его объятия.  — Сейчас я совершенно безумна, — прошептала она, — Потом я обязательно пожалею, но умоляю, сделай так, чтобы пожалев, я не возненавидела тебя.  — Для тебя будет лучше меня ненавидеть.  — Ты впервые беспокоишься обо мне? Не надо. Будь таким, каким был всегда. Обращайся со мной, как привык.  — Ты изменилась, любовь моя. Ты стала прекрасной женщиной, как я и говорил.  — Я изменилась лишь на этот день для тебя, Сакуджун.  — Ты впервые назвала меня по имени.  — Сегодня я могу это сделать. Шурей едва контролировала слова, срывающиеся с губ. «Неужели это и есть любовь?» — крутилась лишь единственная мысль в её голове. Девушка наслаждалась объятиями мужчины, и хотела, чтобы эти мгновения длились вечно. Но разум постепенно брал верх над чувствами и требовал немедленного ответа на многие вопросы, не дававшие ему покоя.  — Давай уйдем отсюда, — произнесла Шурей, подняв голову и глядя в глаза Сакуджуна, — Я остановилась… Он не дал ей договорить неожиданным поцелуем, но Шурей тут же вырвалась, не позволяя себе опять потерять голову. Девушка и так чувствовала себя совершенно выбитой из колеи рядом с этим человеком, и ей совершенно не хотелось поддаваться этим чувствам ещё больше. А этот мужчина нарочно пытался сделать все, чтобы она забыла себя и бросилась с головой в темный омут.  — Нет, не сейчас, — твердо сказала Шурей, отступая ещё на шаг назад и подбирая с земли свою эрху, — Что бы я ни делала несколько мгновений назад, как бы я ни хотела не думать ни о чем сейчас, я не могу этого допустить.  — Хорошо, любовь моя. Я весь в твоей власти.  — Тогда, раз ты так легко подчиняешься мне, то моя первая просьба: больше не называй меня так. Я не твоя. И тем более ты не можешь любить меня сейчас. Тогда зачем тратить слова, если они не имеют смысла? Шурей отвернулась и медленно направилась обратно в сторону гостиницы. На мгновение девушке показалось, что он не пойдет за ней, но в следующий миг она уже была уверена, что он последует за ней хоть на край света, пока она ему хоть капельку интересна. * * * Шурей сидела на перилах балкона. внимательно следя за тем, как солнце лениво скатывается за горизонт где-то левее города. Рядом с ней стоял высокий, необычайно красивый мужчина — Са Сакуджун, который за прошедшие шесть лет нисколько не изменился. Шурей даже казалось, что время не властно над ним, так же как и смерть. Вот уже несколько часов девушка провела рядом со своим таинственным спутником, и ей все больше казалось, что она совершенно не знает этого человека. Он был настолько противоречив и непредсказуем, что порой рядом с ним обычным людям становилось по-настоящему страшно, но Шурей уже перестала бояться. Изредка пересекаясь с ним взглядом, девушка каждый раз все больше убеждалась, что Сакуджун не сделает ей ничего плохого. Он смотрел на неё со смешанным чувством интереса, страсти и порой бывало нежности, которая была лишь мимолетной искрой в его обычном холодном взгляде. Прошло несколько часов как Шурей и Сакуджун вместе поднялись на этот балкон в гостинице с видом на высокую крепостную стену пропускного пункта Сайри. Они долго молчали, прежде чем девушка решилась задать первый из самых волнующих её вопросов: «Как ему удалось выжить тогда?» И его ответ оказался невероятно прост: в последний миг, когда Шурей оставила мужчину в саду, явился один из верных слуг семьи Са, прознавший о замысле своего господина, и принес противоядия. Это было так невероятно и так просто, что Шурей долго не могла заставить себя поверить. Ведь было так легко считать его умершим, и было так легко обвинять себя в его смерти. Но похоже сам Сакуджун не собирался напоминать Шурей о том вечере, или, забыв о её фразе, брошенной при их первой встрече спустя шесть лет, считал, что она до сих пор находится в неведении. Девушку это устраивало, мужчину тоже, и никакие слова все равно не избавили бы её от чувства вины. А потом они медленно и осторожно рассказывали друг другу о самых незначительных моментах той жизни, что они прожили в разлуке друг с другом. Хотя с каждым своим словом Шурей становилось ясно, что её собеседник заранее знает, о чем она собирается говорить. Сакуджун все это время следил за каждым шагом Ко Шурей, зная буквально всё до мелочей, что происходило с ней за все шесть лет. А вот Шурей не знала о мужчине ничего, и он не собирался рассказывать ей больше, чем он сам решил ей дозволено знать. Но вот прошло время, и слов больше не осталось, хотя чувство недосказанности все так же витало между ними. Ведь никто не хотел вспоминать те дни, когда они были знакомы в той жизни «до». Глядя на закатное солнце и ощущая рядом присутствие Сакуджуна, Шурей вспоминала те последние слова, которое он сказал ей, прежде чем умереть для неё: «Я люблю тебя… Люблю твою игру на эрху. Люблю чай, который ты заваривала мне… И люблю все в тебе». И сердце девушки каждый раз болезненно сжималась от осознания того, что он больше никогда не скажет ей ничего более искреннего. — Знаешь, — произнесла она, оборачиваясь к мужчине и встречаясь с ним взглядом, — В отличие от меня, ты так и не назвал меня по имени. Хотя я и не придаю этому такого значения, как ты, но все же… И ещё, ты не вернул мне мою заколку. — Эту? — спросил он, когда в его руке откуда ни возьмись появилось украшение, — Похоже, эта вещь для тебя действительно дороже всего на свете… — Это не так. Я лишь хочу вернуть принадлежащее мне украшение. — Ты не умеешь лгать. Ведь заколку подарил тебе император. Разве его подарок не дорог тебе? — Это больше не имеет значение, потому что у меня давно есть человек дороже Рьюки. Шурей даже не успела подумать, прежде чем последние слова сорвались с её губ, но в следующий же миг девушка уже понимала, что говорит правду и ей нечего стыдиться. В своей жизни она любила лишь одного человека, а теперь будет любить его ещё больше. Поэтому, когда Сакуджун подошел к ней и наклонился, чтобы поцеловать, Шурей, ни секунды не колебаясь, ответила на поцелуй, вкладывая в него всю свою нежность. Скорее всего он не поймет её чувств, но ведь ей достаточно лишь знать, что сейчас он рядом, что он жив, что у неё ещё есть призрачный шанс стать счастливой. И тут же, противореча собственным мыслям, девушка прошептала, оторвавшись от губ мужчины: — Ты ведь тоже понимаешь, что мы больше не сможем видеться? — Значит, ты отвергаешь меня? — Да… Но по-другому и не могло быть… Эта история, наша не начавшая история закончилась ещё тогда. Шесть лет назад. У нас нет будущего. В его глазах Шурей на мгновение увидела боль. Или ей только померещилось, что её жестокие слова хоть как-то затронули его душу? Сакуджун вложил заколку в ладонь Шурей и развернулся, чтобы уйти. — Подожди, — тихо остановила его Шурей, повинуясь внезапному порыву, — Скажи хоть что-нибудь, чтобы я поняла, что это было не напрасно. Скажи, что я действительно была для тебя не просто игрушкой! «Я люблю тебя, — прозвучали его слова, и он сделал первый шаг в сторону двери с балкона, — Я люблю твою игру на эрху, — Шурей сжала в ладони заколку и зажмурилась, чтобы не заплакать, — Я люблю чай, который ты заварила мне шесть лет назад, и который я так и не попробовал сейчас, — он остановился около двери, прежде чем выйти, — И я люблю все в тебе, Шурей». Слезы все-таки потекли по лицу девушки, а она улыбалась, не открывая глаз, потому что знала, что прежде чем увидеть пустой балкон, ей нужно собраться с силами. — И я жду твоего ответа в нашу следующую встречу, — отчетливо и ясно услышала Шурей его последние слова. Шурей резко открыла глаза, но так никого и не увидела. Она осталась совершенно одна, и у неё впереди есть время, чтобы подумать и разобраться в себе. А через два года Шурей по настоянию отца вышла замуж. Впервые Шока проявил твердость по отношению к своей дочери, и девушке пришлось подчиниться. Мужем принцессы семьи Ко стал никто иной как сам император Ши Рьюки. Шурей пришлось оставить свой пост губернатора Коричневой провинции и перебраться во дворец, но взамен она получила разрешения участвовать во всех важных правительственных собраниях на правах императрицы. Она стала первой императрицей, которую муж допустил к управлению страной наравне с ним самим. * * * Вот уже как пять лет сад при императорском дворце наполнял звонкий детский голосок и мелодичный женский смех. Пять с половиной лет назад молодая императрица родила наследника императорской семьи. Здорового мальчика, унаследовавшего внешность отца и острый ум матери. Империя Саюн процветала под руководством ещё молодого, но справедливого императора и чутким контролем его жены. Народ обожал свою императрицу, восхвалял императора и возлагал надежды на их маленького сына. Но идеал, олицетворяемый императорской семьей, не был так непогрешим, как считалось на первый взгляд. Только близкие, доверенные люди знали, что императрица не любит императора так, как полагается жене любить мужа, и часто грустит, не находя себе места в стенах дворца. И только сам император, да верная помощница императрицы знали, что Шурей всю свою замужнюю жизнь чувствовала себя птицей в золоченой клетке, и единственной её отрадой был подрастающий сын. Ясным, солнечным днем Шурей вместе с сыном и своей подругой Корин как обычно гуляла в саду, когда Корин вдруг завела неожиданный разговор: — Скажите, Шурей-сама, вы все ещё любите его? — Не понимаю о чем ты, Корин, — молодая императрица тепло улыбнулась, на мгновение переведя взгляд на собеседницу и вновь вернувшись к чуткому наблюдению за игрой своего сына. — Я говорю о том человеке, который умер как раз в этот день месяца много лет назад. И Шурей как обычно хватило самообладания, чтобы ничем не выдать охватившего её волнения. Никто, кроме неё и Рьюки не знал, что Са Сакуджун не погиб той ночью. Шурей рассказала об этом только своему мужу, потому что полностью доверяла ему, и считала, что он имеет право знать, кто безраздельно владеет сердцем его жены. Рьюки принял её слова, сказав, что никакая сила не способна изменить его чувства к Шурей, и он всегда будет любить её, несмотря ни на что. А Шурей продолжала любить призрак своего прошлого. — Компрометирующий вопрос ты задаешь мне, Корин. Но я отвечу тебе так: я была бы нечестна, если бы сказала, что больше не люблю его, но он давно покинул мир живых, поэтому никто не может осуждать меня за любовь к призраку. Вечером того же дня Шурей прогуливалась по открытыми верандам дворца, когда ей вдруг показался тяжелый взгляд, провожающий каждый её шаг. Молодая женщина остановилась и хотела оглянуться по сторонам, когда вдруг теплые мужские руки обняли её за плечи, и Шурей могла с уверенностью сказать, что её обнимает не её муж. Она могла бы закричать и привлечь к себе внимание стражи, но почему-то не сделала этого. Внутренне чувство уверенности внушило ей спокойствие: — Ты пришел за ответом? — прошептала она, желая подтвердить свою догадку. — Да. — Но ведь он очевиден. — Я хочу услышать… — Хорошо. «Я люблю тебя, — сказала она, и развернулась в кольце его рук, — Я люблю твою противоречивость и неординарность, — она потянулась к его губам, и он тут же поцеловал её, — Я люблю твой насмешливый взгляд, — она отступила на шаг и взглянула на него. Время вновь играло свою шутку. Вновь он казался таким же, как раньше. Только лишь несколько морщин на его лице, могли сказать о его возрасте, — Я люблю твою игру в любовь со мной, — девушка отступила ещё на шаг. — И я люблю все в тебя. И если ты придешь ко мне за день до моей смерти, то я обещаю, что заварю тебе чай Ган Лу». * * * Императрица Саюн Шурей прожила долгую жизнь. Вырастила сына, дожила до внуков. И только её смерть была окутана тайной. На утро, когда старую женщину нашли мертвой в её покоях, на чайном столике стояла нетронутая чашка любимого чая императрицы — Ган Лу, а вечером тело Шурей исчезло. Поговаривали, что она заняла свое место среди бессмертных мудрецов, как первая женщина-госслужащий, а некоторые особо романтичные натуры утверждали, что видели, как ночью помолодевшая императрица выходила из стен дворца рука об руку с таинственным мужчиной. И говорят, что более счастливой улыбки никто никогда не видел на лице Ко Шурей. Она смеялась, а взгляд девушки светился любовью и нежностью к её спутнику. Никто не возьмется сказать правда это, или лишь сказка, но ведь иногда и чудеса случаются в нашем мире.