Страхи

      Страшно. Нереально страшно.       Сердце бьется настолько сильно, что кажется, будто именно на его стук они и идут. Можно было бы сейчас вырвать его к чертям — она бы вырвала. Они в тупике, и волнение друг за друга больше, чем за самого себя. Интерес, откуда придет помощь на этот раз, возрастает. А может, их наконец сожрут, и они останутся здесь гнить, как дохлые кошки? Или, может, один пожертвует собой за жизнь другого?       Они уже совсем близко, их рычанье совсем близко. Они не дышат и не чувствуют, они существуют только за счет инстинктов, они — мертвы. Они уже не твои соседи, и не твои друзья, они — ходячие. У них нет тех голубых глаз, которые так нравились тебе в той жизни, нет той прекрасной белоснежной улыбки, которую ты так любил, вместо этого — гнилые черные зубы, половина которых не прикрыта даже куском висящей кожи.       Когда именно мы начали разделять жизнь на "ту" и "эту"?       Жизнь стала этой, когда твоего друга сожрали на твоих глазах? Или когда ты впервые увидел ходячего? Когда ты перестал следить за временем и полностью смирился с нынешним положением дел? А может, тогда, когда твое видение мира изменилось кардинально? У каждого на то своя причина, и далеко не каждый способен поделиться ей также легко и безболезненно, как самой банальной историей из жизни. Но у Дэрила Диксона этой истории нет: его жизнь всегда была наполнена страданием и болью, и с появлением на улицах ходячих ему стало только легче.       Они уже здесь.       Он ловко всаживает стрелу в глаз одного ходячего, второго, третьему достается удар ножом. Когда он расправляется со всеми, хватает её за руку и бежит к лесу.       Быстрее, у нас слишком мало времени. Их слишком много.       Отогревая пальцы у только что разведенного костра, сидя на холодной и мокрой от утреннего дождя земле, отдыхая и в то же время прислушиваясь, не прячется ли очередной заблудший ходячий в кустах, они безмолвно сидели. Подозрительно тихо.       С каких пор тишина стала подозрительной? С каких пор, находясь за пределами убежища, мы стали боятся каждого шороха?       Мы позиционируем как жестокие и хладнокровные, являясь на самом деле самыми обыкновенными трусами. Здесь твоя сила — ничто, если ты боишься. Боишься, как ребенок, забравшийся с головой под одеяло в попытках спрятаться от чудовища под кроватью. Боишься, как боятся темноты, высоты или замкнутого пространства, различие только в том, что твоя темнота — ходячие, твоя высота — боязнь быть сожранным, а твое замкнутое пространство — желание спастись.       Все думают, что именно он боится потерять её, что именно он дорожит ей, что именно он никогда не простит себе, если что-то с ней случится.       Нет.       С каждой новой алой каплей на его теле она все больше винит себя, она все больше хочет помочь ему, но, как ни странно, помощь нужна только ей, беззащитной и глупой девчонке, желающей показаться взрослой и самостоятельной. Но когда же ты поймешь — здесь взрослость измеряется не в годах.       Темное небо над головой, маленькие язычки пламени все еще греют, она уже давно спит, а он следит, чтобы ни одна гнилая туша не приблизилась к ним.       Они не помнят, когда в последний раз пили горячий чай или ели что-то помимо консервов.       Не помнят, когда в последний раз веки не были такими тяжелыми.       Не помнят, когда в последний раз не боялись.       Не боялись ходячих.       Не боялись конца.       Не боялись смерти.       Не боялись жить.