Десять баллов

Хейзел Грейс. Я лежу на больничной койке в окружении четырех стен и нескольких капельниц. Сейчас вроде как ночь, поэтому даже медсестер не видно. И слава Богу! Тебе ли не знать, как порой достает их общество, эти фальшивые улыбки и слова о том, что все будет хорошо, особенно, когда ты уже заранее знаешь, что хорошо никогда не будет. Это так странно, когда ты чувствуешь, что умираешь. Не думаю, что тебе не знакомо это чувство. Если бы я сказал тебе о том, что я думаю насчет умирания, ты бы наверняка вспомнила себя в тринадцать лет. Сегодня меня попросили оценить мою боль по десятибалльной шкале. Ты знаешь, что это такое, да? Наверняка, знаешь. Все знают. Я оценил боль на семерку, а меня назвали лгуном. Лгуном! Да что они вообще знают о боли, эти врачи? Ты знаешь, я не силен в медицине, да что там, я почти ничего в ней не понимаю, но вот о чем я точно знаю, так это о том, что ни один врач на свете не представляет, через что проходят их пациенты. Они думают – ага, я получил их анализы, сделал томографию, я все знаю, а если пациент еще и боль оценил по шкале, то все прекрасно и предсказуемо. Как бы не так! Эти врачи думают только о боли физической, но понятия не имеют о том, что боль бывает и внутренней, и я сейчас не про то, когда у тебя болит желудок или отказывает легкое. Я бы поставил восемь баллов, если бы ты предпочла оставить меня одного. Да, сентиментально, но все же. Почему восемь? Потому что даже если бы ты ушла от меня, ты была бы жива, и я бы, может быть, был все еще жив, и это было бы лучше всего остального. Девятку бы я поставил, если бы мне пришлось умереть. Печально, верно? Я умер, ты осталась. Это чертовски несправедливо, но более вероятно. Я не знаю, когда и как умру, но, надеюсь, тебя не будет рядом. Черт побери, я не представляю, какого это – видеть, как кто-то умирает у тебя на глазах. Мне кажется, такую боль невозможно оценить ни по десяти баллам, ни по миллиону. Поэтому я не хочу, чтобы ты видела мою смерть. Лучше пусть это произойдет ночью, когда ты уже будешь спать. Десять баллов я бы поставил, если бы не смог дышать. Мне кажется, это очень неприятно, да? Хотя, Хейзел Грейс, тебе ли не знать, что это такое, верно? Знаешь, мне кажется, меня спасают от полета в бездну лишь мысли о тебе. Мне совестно становится, когда я понимаю, что умру раньше тебя и оставлю одну в этом мире. Наверняка, тебе опять припишут депрессию или что-то типа того. Я бы поставил тебе такой диагноз. Смерть близкого - это всегда удар в спину от того, кто защищал тебя до этого грудью. Я бы даже сказал, что смерть – это предательство. Хейзел Грейс. Я бы поставил сто баллов, если бы умерла ты. Я бы выбрал десятку десять раз подряд, потому что мои легкие пылали бы от боли, и я не смог бы сделать и вдоха в мире, где нет тебя. Я бы поставил сотню баллов, потому что ни одна боль в мире не сравнится с той, когда ты теряешь последнюю причину, почему ты хочешь задержаться на этом свете как можно дольше. Я бы выбрал сто баллов за то, что ты заставила меня перестать бояться забвения, но предательски умерла раньше меня, даже не дав мне шанса побыть с тобой еще несколько счастливых мгновений. Хейзел Грейс. Кажется, что в мои легкие впились миллион иголок. Я стараюсь дышать как можно медленнее и спокойнее, но каждый вдох отдается такой болью… Это уже не семерка. Это семь с половиной. Я пытаюсь сесть. Ничего не выходит. Вот же черт, я даже до телефона не могу дотянуться. Я бы хотел позвонить тебе. Сказать, что все в порядке, и чтобы ты пришла ко мне завтра. Хочу еще раз увидеть тебя. Я делаю глубокий вдох. Боль такая, будто мои легкие кто-то сжимает руками, с силой впивается ногтями и старается разорвать ткани в клочья. Я дышу ртом. Так еще больнее. Это уже почти восьмерка. Я чувствую дрожь, но ничего не могу сделать. Я хочу позвать кого-нибудь, чтобы мне стало лучше, ну, или чтобы меня уже убили поскорее. Я думаю, ты знаешь не хуже меня, что это такое, когда каждый вдох кажется невыносимым, обжигающим и невероятно трудным. Я очень медленно дышу. У меня уже голова кружится. Точнее, теперь сильнее, чем обычно. Господи, дай мне шанс дожить до утра, прошу. Я дышу ртом, как пес после долгого бега. Короткие частые вдохи и выдохи, от боли на глазах уже появились слезы. Мне кажется, что горят не только легкие. Я весь словно охвачен адским пламенем. Помнишь, я говорил, что верю в рай? Я забыл сказать, но в ад я тоже верю. И, судя по этому жару и обжигающей боли, я падаю в самое пекло ада. Хейзел Грейс. Я превзошел даже тебя в плане неудач. Это повод для гордости? Или нет? Я чувствую, как у меня пульс падает. Серьезно, я буквально чувствую каждый удар сердца и с ужасом осознаю, что оно останавливается. Ты говорила какой-то умный термин насчет нехватки кислорода, а я скажу проще. Я просто задыхаюсь. Интересно, а эта боль – тоже последствие умирания? Или я просто клинический неудачник, поэтому и страдаю? Такое чувство, будто кто-то сверху решил хорошенько меня выпотрошить живьем перед тем, как отправить на тот свет. Хейзел Грейс. Я не могу дышать. Я. Не. Могу. Дышать. Это уже не восемь баллов, это уже восемь с половиной. И поверь мне на слово, Хейзел, эти пол балла – как нож между ребер. Господи. Я готов молиться, лишь бы это закончилось. Я стараюсь позвать кого-нибудь. Я не хочу умереть сейчас, чтобы мое тело нашли лишь утром. Это неправильно. Я хочу, чтобы кто-то сообщил тебе о том, что я умер ночью. Знаешь, мне кажется, ночью умирать хорошо. Рядом нет никого, кто плакал бы, держа тебя за руку, нет тех, кто говорил бы тебе быть сильным и держаться. Черт побери. За что мне держаться? Я чувствую, как обрывается каждая нить из тех, которая помогала мне не упасть в бездну. Один. Мама. Я знаю, она меня любит. Если бы я мог сказать ей три слова на последок, я бы сказал «Прости, но я умер». Хотя стой, это уже четыре. Тогда я бы сказал «Хочу большую пиццу». Серьезно, не отказался бы. Два. Отец. Эта нить обрывается быстрее. Я силюсь вспомнить его слова поддержки, но в голове гул, а перед глазами пляшут черные пятна. Кажется, мой отец, если бы он был рядом, сказал бы что-то вроде: «Огастус, ты же сильный, дай подзатыльник смерти и скажи ей: "Не сегодня". А самое забавное в том, что смерть заранее решила, что сегодня эти слова ее не прогонят. Она завершит начатое. Я знаю. Три. Темнота в глазах. Я чувствую, что мое дыхание остановилось. Пульс почти пропал. Это уже десятка. Десять баллов. Мысли похожи на огромный ком. Черт знает что, честное слово. Я пытаюсь втянуть в себя воздух, но даже не могу пошевелиться, я не могу заставить легкие работать. Мой мозг отказывает, как и сердце, я знаю, что это - мои последние секунды жизни, и что весь этот бред в моей голове – предсмертная записка. Моя последняя нить – это ты, Хейзел Грейс Ланкастер. Я не могу. Не могу дышать. Думать. Ничего не могу. Я чувствую, как старуха с косой смеется мне в лицо, как хватает костлявыми пальцами за плечи и прижимает к себе, таща на дно бездны. Она впивается мне в горло. Это конец. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Хейзел Грейс.