Безумное наследство

1937 год. Нью-Йорк. Лонг Айленд.       Длинные, словно стрелы, лучи осеннего остывающего солнца пробиваются сквозь неплотно задернутые бархатные шторы, и ударяются о гладкий, паркетный пол, разливаясь по нему будто расплавленное золото. В лучах света медленно переливаясь, кружатся пылинки. Роскошный дом тих, и казалось бы, совершенно пуст. Старинная тяжеловесная мебель, картины на стенах, книги, покрытые темным крепом зеркала – всё погружено в тяжелый, вязкий сон. Но через несколько минут звенящая тишина разбивается вдребезги о нервный, несчастный женский вопль.       Тери резко распахивает глаза, яркий солнечный свет на мгновение ослепляет её, но истошный крик, пробудивший ото сна, заставляет девушку тут же вскочить на ноги. Она немедленно накидывает на себя лиловый, атласный халат и даже не надев домашних туфель, прямо босиком, выскакивает за дверь, в соседнюю спальню. На смятой постели сидит её старшая сестра, и трясётся от страха. Девушка тяжело дышит, и смотрит прямо перед собой, в пустоту, не в силах окончательно сбросить с себя оковы ледяного, удушающего сна, и возвратиться в реальность. К влажному от пота лицу прилипло несколько прядей волос, которые Тери нежно убирает сестре за ухо, после того, как садится рядом.       - Что с тобой, дорогая? Снова снилось что-то ужасное? – тихо интересуется девушка.       - Да, вернее не совсем. Мне опять снилась мама. – немного помедлив, отвечает Тиана, и постепенно приходит в себя заслышав мягкий, умиротворяющий голос сестры.       - Помнишь наш уикенд в Вермонте двенадцать лет назад?       - Не очень хорошо. Помню только, что папа купил тогда свою первую лодку, и мы всей семьей отдыхали на пляже, пока он возился с ней. – отвечает Тери, и губы её трогает ностальгическая нотка.       - Так и было. Еще, в тот день мама учила меня плавать. Ты плавать не захотела, закатила истерику. – Тиана с притворным укором качает головой, и сдвигает брови.       - Да, я до сих пор не умею плавать, а вот истерики мой конек. – печально усмехается Тери.       - Мне снился тот день, - продолжает Тиана, - Помню, мы целый день ели тосты с малиновым джемом, а потом пошли купаться, точнее я пошла, а вы с мамой остались на берегу. Мне снилось, как я плыву, в том возрасте я не умела так плавать, но во сне я это делала отлично. И вот, я заплыла так далеко, что мама видимо начала волноваться и стала звать меня обратно. Я обернулась, чтобы помахать вам, чтобы вы поняли, что со мной все в порядке, и увидела перед собой тоненькую, словно нить, полосочку берега. Вы с мамой превратились в две крошечные точки, а потом она прыгнула в воду, чтобы спасти меня…       - А потом?       - Не знаю… Я помню только ощущения. Вдруг, всё вокруг меня потемнело; небо сделалось чёрным, вода стала ледяной, такой ледяной, что руки и ноги у меня окоченели и отказывались слушаться. А потом… Я как бы увидела всё происходящее со стороны: как мама плывет в этой грязной, ледяной воде, кричит мое имя, пытается найти меня и заплывает все глубже и глубже, так и не находя. А я кричу ей, что все хорошо, чтобы она плыла назад и не могу докричаться, только тишина вырывается из моего рта…        Тиана вдруг прерывается, ресницы её дрожат, на глаза, помимо воли, наворачиваются едкие слезинки.       - Она не была идеальной Тери, но она всегда была с нами, она была готова жизнь за нас отдать!       - Я знаю дорогая, знаю. – Тери наклоняется к сестре, и крепко обнимает за плечи.       - Так чем, черт возьми, она заслужила смерть? Она была так красива, так молода!       - Успокойся милая, вот, выпей воды. – Тери поднимается и, наполнив из хрустального графина бокал, протягивает его сестре.       - К черту воду! К черту все! – Тиана вскакивает с кровати, подбегает к окну и резко распахивает тяжелые, плотные шторы, чуть не срывая их с медных колец. С грустью и негодованием, она оглядывает раскинувшуюся перед фасадом дома зеленую лужайку, пышные белые кусты испанских роз, с которых мать каждое утро самолично срезала цветы, чтобы сделать свежие букеты для гостиной и озлобленно выдыхает: - Это все он! Это он свел маму в могилу! Проклятый альфонс! Он не проронил ни слезинки на её похоронах, никаких эмоций, ему просто было скучно! – Тиана закатывает глаза и громко неестественно смеётся, - Ему было скучно, Тери!        Тери сидит на постели опустив голову. Ей нечего возразить сестре. Их отчим никогда не вызывал ни уважения, ни одобрения у них с Тианой. Да, сестры достаточно воспитаны для того, чтобы держать своё негодующее мнение при себе, и быть с ним обходительными и вежливыми, настолько, насколько это возможно. Но у каждой из них в груди, пламенем горит, если не ненависть, то отвращение, и не понимание того, как их мать могла связать свою жизнь с этим человеком, уже через два года после смерти мужа! Сомнений нет, отчим безусловно вскружил ей голову. Ох, каким обходительным он был первое время, каким заботливым и внимательным. Еще бы! Состояние, оставшееся Миссис Ардженте от мужа, высокое положение в обществе - всё это, служило отличной приманкой для таких, как Филипп Райт. К тому же, одно только упоминание этого имени в светских кругах, порождало лихорадочный трепет в нежных, и хрупких сердцах, всех знавших его женщин. Хорош собой, подтянут, воспитан, остроумен, Мария Ардженте, как и остальные, не могла устоять против его чар. Райт - прекрасный рассказчик, не без прикрас умел поддержать разговор, начать и, что наиболее ценно, закончить его тогда, когда это было более всего уместно. Он с легкостью располагал к себе; комплимент, ласковое слово, теплый взгляд и вот, любая женщина уже готова отдаться ему, без промедления. Однако, весь этот напускной лоск быстро слетел с него, буквально через пару лет после свадьбы. Райт получил чего хотел – деньги, пропуск в общество, в которое, к слову сказать, сама миссис Ардженте была не вхожа. Он стал часто бывать в разъездах, все больше времени проводил со своими друзьями и подругами, не ночевал дома. Скандалы сменялись один за другим. Но миссис Ардженте не хотела развода, она была влюблена, а Райт лишь выигрывал от этого, получая всё – и знатную жену, и деньги, и ту веселую жизнь, в которой его жене места не было.       Тиана ещё немного стоит глядя в окно, а затем, озябнув, тоже накидывает халат.       - Что-то холодно сегодня. День выдался солнечный, но осень совсем скоро и это чувствуется.       - Да прохладно, - соглашается Тери, - Наверное, это последний по настоящему солнечный день в этом году.       - Извини сестрёнка, я что-то завелась, мне последнее время очень тяжело…       - Ничего, я понимаю. Нам обеим сейчас тяжело.       - Что же теперь делать, Тери? Как дальше жить? – Тиана заметно смягчается и отпивает немного воды, - Мама оставила нас совершенно одних, да еще и фактически лишила наследства! Этот ублюдок, Райт, получил права на дом, на бумаги, практически на всё наше имущество наложил свои поганые лапы!       - Не знаю милая, этого я до сих пор не могу понять. Глупая мамина черта - верить в мужчину, как в Бога вышла нам с тобой боком. Как можно было так искренне верить в то, что мужчина яснее чем женщина смыслит в том, как распоряжаться деньгами? И это после того, как он половину её состояния спустил на бега, выпивку и шлюх. Не понимаю. – Тери недоуменно качает головой и легко оттолкнувшись от кровати, наконец, поднимается, - Ладно, не нам судить о её решении. Тем более, исправить уже ничего не возможно. Пока что, стоит спуститься вниз, и позавтракать. Размышлять о жизни лучше на сытый желудок.       Через полчаса сёстры приводят себя в порядок, и спускаются к завтраку. Филип уже сидит за столом и читает свежий выпуск «Нью-Йорк Пост».        - Доброе утро! – выныривает он из-за черно-белых газетных страниц, и обводит своим острым, смеющимся взглядом усевшихся за столом девушек, - Солнце уже клонится к закату, а мои драгоценные девочки только-только оторвали свои прелестные головки от подушек и, наконец, удосужились спуститься к столу.       Тери закатывает глаза и закусив губу, молча утыкается в тарелку. Однако Филип, несмотря на заметную прохладцу со стороны падчериц, твердо настроен на общение. Он сворачивает газету, откладывает её в сторону, и поднявшись из-за стола, отплёскивает себе виски из большой толстостенной, стеклянной бутыли, на черной, металлической подставке.       - Не рановато ли для виски? На часах нет и двенадцати. – фыркает Тиана.        - Что ты, деточка, мой желудок рад виски в любое время суток. – надменно улыбается Филип и махом осушает содержимое бокала. Губы его вытягиваются в жёсткую струну, глаза тут же замыливаются и, наполнив себе еще один бокал, он возвращается к столу.       - Оно и видно! - Тиана презрительно оглядывает чуть раскрасневшееся лицо отчима, и едва не сплёвывает.       - Может ты тоже хочешь, солнышко? Ты у меня ведь уже такая взрослая, – мужчина слегка откидывается на стуле, оглядывает озлобленное лицо Тианы, а затем опускает свой оценивающий взгляд на её грудь, - Покойная миссис Ардженте ведь не приемлила алкоголя, но теперь, когда её нет, я могу…       - Не смей! – Тиана ударяет кулаком по столу, и вонзается в Филипа глазами, - Не смей произносить её имя! На могиле ещё не завяли похоронные венки, а ты уже празднуешь! Постыдился бы, и имел хоть каплю уважения! Она ведь всем сердцем любила такое чудовище, как ты!       - Да, ваша матушка была очень добра ко мне, но она умерла, а моя жизнь продолжается, и я не намерен провести её остаток в трауре.       - Это просто не выносимо! Прости, Тери. – Тиана наспех промакивает губы накрахмаленной салфеткой, и кивнув сестре, выскакивает из-за стола.        Филип смеётся ей вслед, а затем обращается к Тери: - Твоя сестрёнка совсем не в себе. Боюсь, как бы она не наделала глупостей.       - Она потеряла мать! А теперь вынуждена терпеть общество такого низкого человека, как вы! – не выдержав, выпаливает Тери.       - Не пойму, что во мне такого плохого? - с притворным удивлением Филип нахмуривает брови, и оглядывает себя.       Тери с силой облизывает губы, и нервно выдыхает, пытаясь прийти в себя.       - Мистер Райт, - продолжает она сдержанно, - Раз уж судьба распорядилась таким образом, что нам приходится делить с вами крышу над головой и обеденный стол, давайте, как взрослые люди, позволим друг другу нормально сосуществовать - вы не трогаете нас, мы не обращаем внимания на вас, иначе…       - Называй меня папочкой, детка. - перебивает примирительное предложение Филип, и чуть подается вперед, внимательно вглядываясь в лицо девушки.       По спине у Тери пробегает щекотливый холодок, такого взгляда у Филипа она еще не видела. Она хочет что-нибудь ответить ему, но лишь делает глубокий глоток обжигающего кофе, и тоже поднимается из-за стола, - Прошу меня извинить, - бросает она Филипу и немедленно удаляется.       С этого времени их перепалки с отчимом становятся постоянными. За завтраком, обедом, и ужином, все трое без устали поливают друг друга грязью. Если они встречаются в холле или в саду, у бассейна или на веранде, они непременно обмениваются уничижительными колкостями, и язвительными замечаниями по адресу друг друга. Тиана негодует и злится; Тери как обычно держится хладнокровно, но каждый раз мысленно проклинает отчима и желает ему, если не смерти, то полного забвения и всевозможных несчастий; а Филип Райт радуется, всё происходящее лишь развлекает его, и приносит несказанное удовольствие.