Нелюбимый мужчина

Автобус потряхивает на сельской дороге, Акасака рассеяно смотрит в окно. Писем из Хинамидзавы никто не писал. Забавно, что во время жарких прощаний и обещаний вечной дружбы ни Рика, ни умница Мион не спросили его адрес. Рядом с ним сидит женщина с девочкой на руках, и женщине очень хочется поговорить – будь бы Акасака детективом, как раньше, он бы сказал, что это «синдром попутчика». Не такой страшный, как «синдром Хинамидзавы», но надоедливый и раздражающий. – Вы присматривать домик поехали? – спрашивает его женщина, и тут же легонько шлёпает порывающуюся сползти с её колен дочь. – Мадока, да сиди же ты спокойно… – Нет. – отвечает Акасака, не отрываясь от окна. Надеется, что попутчица поймёт, что он не настроен на беседу, но, видимо, ему попалась не просто глупая и болтливая соседка. Она ещё и счастливая, а счастливые люди рвутся всему миру рассказать о своём счастье. – А мы вот переезжаем уже. Потрясающая деревня, мы влюбились с первого взгляда. Муж уже там, а теперь вот и мы с Мадокой. – разливается соловьём попутчица, а Акасаке хочется демонстративно открыть книгу. К сожалению, в дорожной сумке нет книг, потому что собираться после бурной пьянки – дурная идея. Рика рассказывала ему, что в одной из ранних реальностей он не слушался её, и в итоге его нашли на ступенях храма, как осквернителя религии Ояширо-сама. Мамору слушал её, и думал, что она вырастет в по-настоящему страшного человека. Если бы он не остановил белобрысую принцессу Томитаке, ему бы не выкладывала тонну ненужной информации совсем не белобрысая женщина. Счастливые люди воистину общественно опасны. Когда он вываливается из автобуса – иначе и не скажешь – на нужной остановке, его ведёт, ноги подкашиваются, а последствия вчерашнего закладывания за воротник выплёскиваются из горла с отвратительным звуком. К счастью, сочувствующая и счастливая дура уже ушла вместе со своей непоседливой дочерью, которая совсем не похожа на Рику. Рика вообще никогда не была ребёнком. Пока его выворачивает в дорожную пыль рядом с остановкой, Акасака думает, что делать отдельную автобусную линию для проклятой деревни – безумие. Или, пока он замыкался в себе и падал всё ниже и ниже, наука всё-таки нашла лечение той болезни? – Вас раньше не укачивало, Акасака. – звучит над ухом бархатный голос, и Мамору отмахивается, не распрямляясь, пока не перестанет кружиться голова. – Меня не укачало, просто вчера я был безобразно пьян. – честно сообщает он. Собеседница стеклянно смеётся, и Акасака наконец находит в себе силы разогнуться и посмотреть на её лицо. – Королеву оповестили её пчёлки? – спрашивает он, делая шаг назад. – Рика… Она едва заметно качает головой. Рика носит бледно-зелёные платья, того же фасона, что и раньше, и они всё так же прикрывают колени. Волосы она, похоже, так и не стригла. Голос у неё… безысходный. Мягкий, тёплый, но абсолютно ничего не выражающий. Акасаке кажется, что именно такие должны быть голоса у богов и их служителей – дающие надежду, но ничего не обещающие. Отстранённые от реальности и сообщающие об трагедии совершенно спокойно. Первым делом она ведёт его к храму, чтобы поклониться великому богу. Тому, что девочка с рогами. – А Ханю? – вдруг, между разговорами о погоде и урожае, спрашивает её Акасака. Рика не меняется в лице. – Ханю там, где ей место. Акасака не спрашивает, понимая по спокойному лицу жрицы, что богу тоже нет места, когда сказка кончилась. А Рика продолжает, хотя её не просят. – Мы и сами не знали, что это не навсегда. Она подводит бывшего детектива к подвешенному канату и молитвенно складывает руки. – Ну что, Акасака, чего попросишь у бога? – странно смеётся жрица, и Акасаке становится не по себе. – Счастья. – отвечает он. – И чтоб дочка на пятёрки училась. – А у меня чего попросишь? – спрашивает его тем же странным голосом Рика. Акасака виртуозно умеет прикидываться дураком. – Да ничего, милая Рика-чан. Кроме, разве что… Он делает вид, что задумывается. – Расскажешь мне правду?