Ее сонные глаза.

      Сегодня, как и в любой другой такой день, время летит катастрофически быстро. Не успел я заметить, как кончился урок английского (кто придумал ставить седьмым урокам десятому классу этот английский?), как уже я иду от школы к своему дому, скуривая очередную сигарету некста. Сегодня, как и в любой такой день, мне срывает крышу, когда я вижу ее: опять с косметикой на лице, опять в одежде, за которой она старается спрятать свой живот, опять с напущенной охладевшей влюбленностью во взгляде карих, черт возьми, манящих, глаз. Захлопнув за собой дверь, я всегда иду ставить чайник: знаю, что она придет через полчаса, закончив свои дела в школе. Говорить ли родителям спасибо за то, что они частенько зависают в летнем домике в нескольких километрах от города?..       Тихий поворот ключа в замке – как же я надеюсь услышать этот звук. Звук, принадлежащий лишь ей. Звук, что закрывает наши отношения от других на большие и сложные замки, невозможные сломать. Тихий звук ее шагов заставляет меня расслабленно повести плечами. Сейчас мы забываем о времени и опомнимся лишь с первыми лучами солнца, вспомнив, что пора поторопиться в эту глупую школу.       Она засмеялась тихо, отчего-то становится тепло. Вдруг. Так внезапно и сразу. Но в то же время так привычно. Когда я почувствую, как она утыкается носом в мою спину, а руками обнимает меня за торс, на моих губах расплывается улыбка.       – Ты даже это делаешь иначе, - сколько бы я не думаю над нашими такими отношениями, я прихожу лишь к одному очевидному ответу: не смотря на все наши напускные холодные и отстраненные отношения, мы уже не сможем как-то по-другому. Да и… Иногда я даже думаю, что кроме нас мы никому не будем нужны. Я не принц на белоснежном коне, которого ждут все девчонки, а она не та принцесса, которая будет холить и лелеять каждого мужика, лишь бы прожить.       Сегодня, как и в любой такой день, мы будем с ней угасать на хлопковых простынях, тая как восковые свечи. Сегодня, как и в любой такой день, она будет царапать мою спину своими накладными ногтями, оставляя на спине красноватые полосы. Сегодня, как и в любой такой день, я буду слушать ее стоны, пока она извивается подо мной; я буду сжимать мягкое полноватое тело, лепя из нее собственную идеальную скульптуру. Под утро, услышав гомон будильников, мы улыбаемся, увлеченно целуемся, собираясь в школу.       – Дима, это безумие, - она говорит это каждое утро, уходя вперед меня. А я, оставаясь в пустой квартире, смотрю в потолок, снова выкуриваю сигарету некста. Смотря в потолок, вспоминаю, как она злилась за чужие засосы на моей шее. Вспоминаю, как она злилась, кидала в меня какими-то вещами, напоминая горящую на костре ведьму, а закончив, ждала, пока я отвечу. Но я всегда отвечал на нашем языке, срывая ее шмотье с круглых плеч, с мягкой груди, с округлых мягких бедер.       - Дим, а зачем я тебе? Я же жирная, как свинья!       

- Аня, а ты знала, что я люблю свинок? Когда их по животу гладишь, они так мило хрюкают.

      В школе снова она далеко. Подруги покалывают Аню по поводу ее «прошедшей» любви ко мне, а она отшучивается. Шутя, предлагают нам «пропрыгаться» на выпускном. Она прикрывает глаза, показывая, что устала от этой надутой глупости сказанного.       Отворачиваюсь к парням, отмечая, что идея-то не плохая. Увидеть, после выпускного, ее сонные глаза будет чем-то…незабываемым.