Даже если мы умрём, то умрём за что-то

      Веки у меня не смыкаются. Я лежу в кромешной темноте и нащупываю под собой холодные простыни. Бледные пальцы с силой сжимают в руке мягкую ткань, но мне кажется, что она словно разрезает кожу до кровавых царапин. Воздух в комнате спёртый, поэтому мне крайне тяжело дышать. Если я на мгновение прикрываю глаза, то духота постепенно заполоняет лёгкие. После я и вовсе перестаю думать о том, что мне нужно вдыхать кислород, чтобы это ужасное чувство прекратилось. Потому я просто неподвижно лежу на спине, не отрываясь смотря в потолок.       Иногда забывая, что потолок - это лишь потолок, я представляю на его месте звёздное небо. Отбой в лагере «Приют» начинается ровно в девять тридцать, когда ещё звёзды даже не успевают сверкнуть на небесном куполе. Если не задумываться о том, что на самом деле эти светила просто массивные газообразные шары, излучающие свет, их запросто можно было сравнить с фонариками.       Я, бывало, вспоминаю, как мы с родителями запускали китайские (или их ещё называли небесными, кажется) фонарики у себя во дворе. Мама тогда стояла рядом со мной и придерживала дрожащие ручонки своего сына. Я внимательно смотрел на добродушную улыбку отца, развевающиеся волосы матери и на то, как первый бумажный фонарь полетел ввысь. Он одиноко качался на просторах ветра и был похож на уходящий вдаль кораблик. Тогда впервые сердце затрепетало от восторга, а кровь бешено переливалась по венам. Тогда впервые я ощутил вкус страха, смешанный с непонятной радостью, о которой я до сих пор размышляю, как о нечто ином. Раньше, в далёком детстве, мне приносила радость такая мелочь, как запускание обычных фонарей. Затем, становясь старше, я уже начинал забывать о событии, которое раньше мне было так важно. А сейчас, лёжа на моей койке и отдаваясь воспоминаниям, я бы всё отдал, лишь бы сделать это вместе с моими родителями. Но это совершенно невозможно, потому что их больше нет. Они были мертвы, а изменить это никому не по силам. А я виновник того, что с ними стало. О моём страхе, о том, что я трус, мне постоянно напоминал медальон младшей сестры. Серебряная цепочка, висевшая на шее, как будто сжимала горло, всё напоминая о том, что я жалкий трус. В такие минуты, я пытаюсь подбадривать себя, чтобы из моих глаз не хлынули слёзы.       «Ты не трус, Зомби»       Я нервно сглатывал, при этом оттягивая цепочку, ведь мне всё казалось, что она желает сдавить мне глотку.       «У тебя не было выбора»       Странный голосок шепчет мне эти слова из глубокого подсознания, стараясь сделать так, чтобы я забыл о сожалениях. Да, я всегда считал, что променял горе, вину и жалость к себе на ненависть, коварство и жажду мести. Но это было совершенно не так, потому что вместе с теми прошлыми качествами, во мне живёт и тот Бен Пэриш, от которого я должен был давно избавиться. Вот только я не смог.       Странная тишина витала по помещению, изредка прерывающаяся глухим сопением и режущим слух храпом. Я всегда недолюбливал молчание, но теперь ночью, когда все спят, а я лежу один, и спокойствие медленно разрывает мой разум на части, я стал ненавидеть его так сильно, как только мог что-то ненавидеть. Ледяные мурашки, пробегающие по усталому телу, заранее предвещали меня о нехватке тепла. Но я никогда не задумывался о том, что немею, когда теплота испаряется из организма. Тепло и холод были лишь иллюзиями для меня, которые люди напридумывали себе сами. Эти ощущения были такими же иллюзиями, как добро или зло. На самом деле никто из нас не относится ни к одному, ни к другому. Хотя каждый из нас рано или поздно начинает внушать себе, что его поступки были во благо всего человечества. Точно также было и с инопланетянами, вот только они думают, что делают всё это во благо своей расы.       Сонливость постепенно накатывала на меня, отчего перед глазами всё расплывалось. Я словно находился на дне реки и видел все сквозь прозрачную гладь воды. Поверх водяной пелены вырисовывался женский образ, он будто светился, когда я, прикрыв глаза, со странным непониманием поглядывал на него. Чёрные прядки волос падали на лицо и казалось, как будто на меня свысока летят вороновы перья. Я уже попадал в похожие ситуации. Тебе хочется коснуться недосягаемых очертаний, но если сделаешь это, то непременно лишишься руки. Только было странно осознавать, что этими самыми очертаниями оказалась командир нашей группы – Рингер. Рингер – не настоящее имя. Никто не знал ничьих настоящих имён. Никто не хотел говорить своих настоящих имён. Всем хотелось забыть то, что случилось с ними до попадания в «Приют».       Она долго молчала, что точно не навевало на меня спокойствия. Рингер не была одной из тех, кто делает что-либо необдуманно или не по делу. Посему я начал думать, что у неё есть ко мне что-то очень срочное и важное, что определённо не может подождать до утра. Девочка присела на корточки и наконец, лёгким движением убрала пряди с моего лица, которые отчасти затемняли взгляд на происходящее. Горячие дыхание Рингер грело кожу шеи, по которой ранее пробегали мурашки. Тепло. Я чувствую приятное и покалывающее тепло, которое уже не хочется забывать. Оно греет не только окоченевшее тело, но и покрытую тонкой корочкой льда душу. Хотя я и отрицал существование тепла и холода, но не мог отрицать того, что я ощутил совсем новое чувство в этот момент.       – Я... – губы Рингер дрогнули. Говорила снайпер шёпотом, чтобы её слова донеслись лишь до меня. – Я хотела бы полежать рядом с тобой.       Если честно, то до того, как она сказала эту заветную фразу, я представлял себе множество различных вариантов. Мне в голову приходило то, что ей очень плохо, и она просто подошла к первому попавшемуся ей человеку. Я задумывался о том, что командир решила устроить ночную тренировку, чтобы я усовершенствовал свои снайперские навыки (хотя такая тренировка и была бы против правил). Но я никогда бы не додумался до того, что ей просто хочется полежать рядом со мной. Вот только почему именно со мной?       – Мне страшно, – в обычно пустых глазах черноволосой пробежала еле заметная искорка, которую уловить мог далеко не каждый. Я почему-то никогда не считал, что такая, как Рингер, может показать себя слабой в глазах другого, особенно в глазах солдата. Но я не учёл одного факта: она просто девчонка, которой также как и всем досталось после четырёх волн.       Я переместился немного в сторону, как бы сообщая ей о том, что она может прилечь рядом. По размерам Рингер, можно было бы с лёгкостью утверждать, что она не старше двенадцати лет, но в ней нет того, что есть в ребёнке такого возраста. В ней нет той детской наивности, которая до сих пор живёт в каждом детском сердце. Она аккуратно укладывается на кровать и немного отодвигается, чтобы между нами было хотя бы минимальное, но всё же расстояние. Просто Рингер не хочет привязываться к людям, потому девочка решила отстраняться от них.       – Почему тебе страшно? – вопрос срывается с моих губ сам собой. Первоначально я и не хотел задавать его, но рассудок опередил меня. Немного покосившись, я смог подметить, что Рингер дрожит, и эта дрожь не даёт мне покоя. Ей настолько страшно или же это обыкновенный холод? Я решил не зацикливаться на этом вопросе, а сделал то, чего не ожидал от себя. Я обнял её. Да, Пэришу было бы легко сделать такое с любой девчонкой. А она не просто девчонка, она – Рингер. Объятие было слабое, но мне хватило и этого, чтобы успокоить её. Тепло тела снайпера сливалось с моим мёртвым ознобом, и можно было почувствовать нечто среднее. Она дарила мне немного своей теплоты, и теперь больше было просто невозможно чувствовать ни холод, ни жару. Дрожь проходила по телу черноволосой не из-за холода или безумного страха, а из-за того, что ей нужен был кто-то, кто сумеет утихомирить, даже обычным объятием.       – Не говори никому, – шепчет она и не сопротивляется. Этой ночью всё было слишком странно, чтобы считать её явью. Копна волос, схожая с чёрным изысканным шёлком, щекочет мне кончик носа, и я невольно вдыхаю их аромат. Это был аромат мокрой земли, смешанный с каплей пота и порохом. Раньше мне бы такой не понравился, но сейчас он чем-то зацепил, показался таким естественным, но совсем не противоречащим тому, что сейчас творится на Земле. Это был запах дома и войны одновременно. Я провёл по ним тыльной стороной ладони, при этом наматывая на палец небольшие завитки. Мне казалось, что тогда я был похож на маленького ребёнка, который играется с новой куклой. Он дотрагивался до волос, не спеша, проводя по ним маленькой ручкой и пытался не оставить на кукольной девочке ни одной царапинки. Рингер так была похожа на хрупкую фарфоровую куклу, которую всегда боишься уронить. Но это только с виду. Мой внутренний мир слишком сильно отличается от мирка командира группы. Если сравнивать психологический возраст Бена и её, то я окажусь намного младше. Хотя была одна вещь, которая связывала нас целиком и полностью: мы не были ни в чём уверены.       – Зачем ты это делаешь? – дёрнулся тихий голос Рингер. С каждой минутой из головы вылетало то, что я глажу её по голове, как раньше гладил свою младшую сестру. Но я водил рукой по прядям Рингер не совсем так, как я делал это раньше с Сисси. В этот момент по моему телу разливалось не то тепло, которое я ощущал рядом с сестрёнкой.       – Просто мне нравится чувствовать тебя.       Фраза вышла такой тихой, что я не был до конца уверен в том, что действительно произнёс её. А потом будто подтвердив тихо сказанные слова, она поворачивается лицом ко мне. У меня в мыслях мелькает, что Рингер находится слишком близко. Настолько, что она касается кончиком своего носа моего. Её глубокие глаза смотрят прямо в мои. Я не могу увидеть в них ничего, даже своё отражение. Либо в них слишком много, либо совсем ничего.       – Зомби, ты думаешь, мы выживем? – я не знаю, что ответить. Я никогда точно не уверен, как и она.       – Даже если мы умрём, то умрём за что-то, – слова выходят рваные и отчасти заплетаются на языке, но Рингер улыбается.       Улыбка может сойти и за ухмылку, но я и этим доволен, ведь я вижу её настоящую в первый раз. Лицезреть такое перед смертью было бы лучшей наградной для того, кто готов отдать свою жизнь. А я ещё не умер.       Теперь меня совсем не волнует, что случится завтра, и что было вчера. Мне просто хочется наслаждаться тем, что случается со мной в настоящем. Я хочу видеть улыбки друзей и знать, что с ними всё будет хорошо. Я хочу жить и погибнуть не просто так. Мне есть, за что сражаться и за что впоследствии умереть.       Рингер немного кивает головой, и я понимаю, что она имеет в виду. Томный свет луны потухает в глазах тогда, когда мы вместе их закрываем.       Но меня до сих пор преследует странный вопрос.

Это было реальностью или лишь сном?