Предрассудки

Все последующее время его мысли то и дело возвращались к этой странной, ситуации, заложниками которой стали не только Узумаки Наруто и Хьюга Хината, но и он сам. Странное и такое знакомое чувство, когда власть может обернуться бессилием. В следующий его визит Хьюга уже обрели новую наследницу. Будущая глава клана определенно соответствовала всем необходимым и крайне завышенным требованиям, но Гаару без особых неожиданностей куда больше волновала судьба старшей дочери Хиаши. На его прямой вопрос Наруто ограничился короткой фразой, что у Хинаты все относительно хорошо, и добавил, подумав, что больше он не позволит никому причинить ей зла. Гаара верил, а заодно отмечал, что Узумаки так и не смог принять несправедливость ситуации. Произошедшее болезненно саднило где-то внутри, постоянно напоминая о собственной беспомощности. Не стоило сомневаться, что Наруто бы поставил на кон все, чтобы помочь другу, оказавшемуся в беде. Разве что Хината сама отвергла любое его содействие. Можно было сколько угодно спорить, благородство ли это было или же банальная глупость, однако Гаара не мог осуждать стремление девушки защитить Узумаки от последствий принятых под воздействием аффекта решений, не впутывая его в паутину неприятностей. Казекаге намеренно не искал встреч, но несколько раз видел Хинату на улицах Конохи. Следом за ней тенью следовал молодой человек из Хьюга. Как позже узнал Гаара, по распоряжению Хиаши Ко продолжал сопровождать Хинату, пусть она больше и не являлась главным сокровищем клана. Для чего охранять девушку из Побочной ветви, оказывая ей определенно повышенное и столь же неприемлемое внимание? Было в этом что-то противоречащее произошедшему ранее. Гаара понимал, что девушка не зря находилась под постоянным присмотром. Неужели Наруто оказался прав: в Хьюга могут не успокоиться, лишив Хинату возможности наследовать клан? Или же у старшей дочери Хиаши появились другие недоброжелатели? Хината держалась с деланным спокойствием, скрывая эмоции за мягкой улыбкой. Она прятала ото всех свои переживания и боль, не облекая их в ядовитую злость. Гаара мог только догадываться, какие мысли душили ее изнутри, что она чувствовала, слыша перешептывания за спиной и ловя на себе сочувствующие или же полные любопытства взгляды. Их короткого разговора было достаточно, чтобы понять: Хината не привыкла винить в происходящем кого-то другого, разве только себя. Слишком слабая, а потому заклейменная печатью. Та стала приговором, что вынес Хинате клан, а она безропотно приняла это непомерно жестокое решение. Более того, куда больше она волновалась за Узумаки Наруто, способного натворить глупостей, пусть и в благих целях, чем за себя. Казекаге знал, каково это — быть чужим среди своих, оказаться преданным и ненужным, когда темные чувства патокой обволакивали душу. Отчасти ситуация Хинаты была похожа на его, и в то же время разительно отличалась. Его боялись, ее же жалели. И пусть его трудности позади, но шрамы, выжженные на сердце ненавистью, наверное, никогда не исчезнут. Они навсегда останутся Гааре напоминанием, но не для того, чтобы держать обиду и мстить. Нет. Чтобы помнить и не допускать прошлых ошибок, когда он давал волю внутреннему демону, упиваясь собственной вседозволенностью и чужим страхом. Наруто показал, что можно жить иначе: даже с подобным грузом за плечами он заслужил доверие тех, на кого ранее наводил ужас и скрывавшуюся за ним ненависть. Только после, далеко не сразу, Гаара понял, что же точило его изнутри, почему он не смог так просто забыть о просьбе, которую некогда выполнил. Не существовало четкой, универсальной шкалы, что считать «правильным». Иногда стоило сменить ракурс, и мнение, в котором ты был уверен, могло стать совершенно противоположным. Некогда Хината смогла убедить его в том, что призвав Наруто к бездействию, Гаара поступал верно, пусть и несколько эгоистично, ставя интересы Узумаки превыше будущего чужой ему девчонки из Хьюга, вняв ее же уговорам. Тогда Хьюга Хинату он знал лишь со слов Наруто, с коротких, поверхностных встреч и с единственного разговора, который внушил ему чувство уважения к этой тихой девушке. Однако с каждым последующим визитом в Коноху Казекаге стремился увидеть Хинату, чтобы удостовериться, что с ней не случилось ничего плохого за время его отсутствия. Он не признавался в том Наруто, отчего-то храня данный факт в секрете от Узумаки, то ли не желая его тревожить, оскорбив невольным недоверием, то ли… Впрочем, не суть. Само собой получилось, что Гаара не мог не чувствовать своей ответственности за Хинату. Постепенно, не сразу. Странно, но она больше не была для него чужой, пусть их отношения не претерпели никаких существенных изменений, но теперь Гааре казалось, что он стал соучастником преступления. Потому, очевидно, пришла пора отказаться от равнодушной и циничной роли наблюдателя.