Слезы ее кровавы

Она кусает губы. Жует нежную, розовую мякоть. След остается от ее острых зубов. Белых, опасных, вампирских. Маленькая красная точка пуговицей замирает на ее нижней губе, манящим цветком крови и сласти. И ему хочется слизать ее легким касанием. Так, чтобы стало щекотно, чтобы она сморщила свой нос и рассмеялась. Громко и чисто, а он бы поймал ее смех поцелуем, пил бы его до дна, задыхаясь. И глаза бы ее сверкали, подернутые поволокой страсти, желания и зреющего томления. Прекрасная и чувственная Джессика Хэмби. Уже давно не его. Джейсон Стакхаус просыпается так резко, так быстро садится в постели, что матрац отзывается скрипом пружин. Его жена издает какой-то нечленораздельный звук, едва ворочается, тяня на себя одеяло, и продолжает спать. Джейсон чуть поворачивает голову, смотрит на Бриджетт, на ее светлые волосы, разметавшиеся по подушке, на спокойное и умиротворенное во сне лицо. Он любит ее. Она ему дорога. Она — его дом, его пристань, его гавань, все то, от чего он так старательно бежал всю жизнь, а потом понял, каким глупцом был. Бриджетт подарила ему настоящую жизнь. Ему нравилось наблюдать, как солнце скачет в ее волосах, как постоянно она убирает выбивающуюся из прически непокорную прядь, как сосредоточенно сводит брови на переносице, потом поднимает взгляд и улыбается. Ему. Джейсон действительно любит ее. Но иногда бывают такие ночи, как эта. Другая снится ему время от времени. С годами — реже. Но яркий всполох огня по-прежнему освещает воспоминания. В ней было так много огня, так много страсти, так много столь плотского, животного, что, думая о ней даже сейчас, Джейсон понимает, что начинает гореть. Это похоть. Простая, банальная похоть. И не более. Но те времена давно прошли. Больше он не цепляет девчонок, не улыбается столь обаятельно, что девицы сами наклоняются так низко, демонстрируя в вырезах платьев и кофт грудь, их цепкие пальцы больше не проходятся по его мышцам, не сжимают его плечи, не оставляют красные росчерки на загорелой коже, а жаркие губы, пахнущие сигаретным дымом, перегаром и какими-то дешевыми духами, не прижимаются к его рту. Это в прошлом. От его прошлого осталась лишь она. Джессика Хэмби приходит к нему в тот самом наряде Красной Шапочки. Шелковая ткань струится по молочно-белой коже, рыжие волосы волнами лежат на плечах, а голубые глаза такие глубокие, что он неизменно тонет раз за разом. Мороженое снова тает в его руках, а тело горит. Она покачивает бедрами, улыбается. Хитро, плутовато. Лиса. Просит пригласить. А он — слабак, всего лишь мужчина. Мороженое падает из его рук, приглашение звучит из уст, а дальше знакомый калейдоскоп из страсти, ласки и гортанных стонов. Только вот это Джессика Хэмби, девушка его лучшего друга. Только вот сердце как-то странно екает, когда она чуть косит глаза вниз, и тень от ресниц падает на ее щеки. Развратная и невинная. В душе Джейсона что-то колышется, и он снова просыпается. Просыпается, чтобы увидеть спящую Бриджетт. Всего лишь поцеловать ее в лоб, прижаться своим ртом к ее теплой коже. И все пройдет. Бестия уйдет, чтобы прийти снова, когда он, казалось бы, полностью отдан жене. Джейсон Стакхаус понимает, что так продолжаться больше не может. — Ты плохо спишь. — Не вопрос, утверждение. И голос взволнованный, почти обеспокоенный, с мелькающими нотками озабоченности. Мужчина отрывает рассеянный взгляд от коричневой жижи в чашке — кофе давно остыл, и даже теплый аромат смял ветер, пришедший из открытого окна. Глаза у Бриджетт полны любви, заботы и тепла. В душе Джейсона что-то ворочается. Скользкое, склизкое, отвратительное. Он думает о том, что возвращается к истокам, что что-то в глубине ликует, чуть позвякивает золоченым бокалом и пьет за былое. Джейсон хмурится и все-таки врет. — Я бы хотел навестить Сьюки. — Так это же здорово! — тут же оживляется супруга. Улыбается лучисто и солнечно, облокачивается на стол своими острыми локтями, и морщины истого счастья ползут по ее белой коже, овевают родинку, и глаза Бриджетт начинают искрить. Не так как у Джессики. Мысль столь неожиданная, что рука, подносившая кофе ко рту, дергается. И пара коричневых клякс застывает на белом столе. — Прости, — виновато улыбается Джейсон. — Ничего, — отзывается Бриджетт, верным и отточенным, чисто хозяйским движением, мазком тряпки убирает каплю со стола и продолжает: — Дети у моей мамы и хотят там остаться на все выходные. И с твоей сестрой я давно не виделась. Мы можем поехать хоть сегодня, — пышет энтузиазмом молодая женщина. Мужчина ставит чашку на стол. Кофе жжет небо. Не горячо, нет. Противно и тошно. Какое-то дешевое пойло. Джейсон едва прикусывает язык, трет подбородок своими пальцами, ставит оба локтя на стол, подражая своей жене, и не хочет говорить. Он не обидит ее. Знает. Бриджетт ведь не поверит. И лишь сам Стакхаус будет знать, что истинно, что мнимо. — Я бы хотел поехать один. — Произносит он ровным голосом. — Я очень давно не видел Сьюки, а она — моя сестра. И я люблю ее. Бриджетт молчит. Замирает в своем цветастом фартуке, с пучком непослушных волос на голове, с тем светом, что исходит от ее фигуры. Такая домашняя, такая нужная и такая верная. Теплая. Это самое правильное определение для его жены. Теплая, светлая, чистая и любимая. Бриджетт молчит так долго, что Джейсон уже хочет открыть рот для еще большей лжи. — Хорошо, — мужчина чувствует, как воздух свистит через его ноздри — облегчение столь велико, что он видимо расслабляется. Ему не хочется врать Бриджетт. Не хочется стелить ей глаза ложью. Потому что Джейсон Стакхаус хочет увидеть совсем не Сьюки Стакхаус. В Бон-Тэм он едет ради огня в волосах, ради неба в глазах, ради женщины, что никогда не была его. Всегда лишь Хойта. И почему-то от этого так неприятно колет. — Я понимаю, — говорит Бриджетт. — Тогда я съезжу к маме, навещу детей. — Она отворачивается к кухонному столу, а Джейсон морщится. Губы его искривляются, гримаса неприятия застывает на лице. Он ненавидит сам себя. Увидеть Джессику. И все. Поговорить, прознать, как у нее дела с Хойтом, все ли хорошо. Прошло уже так много лет, как они с Бриджетт приняли решение перебраться на ее родину, на Аляску. Здесь холодно, тоскливо и сурово. Но мужчина этого не замечал, влюбленный и одурманенный ею одной. Иногда в его сознание закрадывалась мысль о том, что он подозрительно влюбчив, практически романтичен. Бриджетт смогла пробудить в нем эти качества, показала их ему самому и всему миру. Но вместе с этим пришло и другое. Осознание. Оно было запрятано так глубоко, так далеко, что чудилось лишь миражом. Но теперь мираж обретает очертания, а химера прорисовывает свой силуэт. Он горит ярко-рыжим, пылает и пышет жаром и кровью. Джейсон сглатывает. Джессика. Он уезжает на следующий день рано утром. Бриджетт еще не просыпается. Перед уходом он замирает в дверях, оборачивается, смотрит на нее. Простыня запуталась в ее ногах, сбилась комом у бедер, волосы ее растрепались, а ладонь так по-детски прижимается к подушке. Джейсон стоит и просто смотрит. А потом улыбается. Тепло перемешанное с горечью касается его рта. Джейсон Стакхаус начинает понимать. И мужчина разворачивается на пятках, чтобы выйти из квартиры, тихо прикрыв дверь, спуститься по ступеням, сесть в машину, завести мотор и катить до аэропорта. В родном городке Стакхаус оказывается быстро. Бон-Тэм не меняется. Зеленые улочки малолюдны, полны домами, греющими свои пузатые кирпичные бока о полуденное солнце, и тихо перешептывающимися девицами. Вот одна косит глаза в его сторону, и он шутливо ей салютует, улыбаясь той самой улыбкой молодости. Джейсон есть Джейсон. И девица хихикает, что-то шепчет своей подруге, и обе стреляют в него глазами. Стакхаус усмехается. Женщины любят его. Эта аксиома нерушима. Он встречает знакомые лица старых друзей. Лафайет хлопает его по плечу, Арлин воркует и громко хохочет, Энди Бельфлер пытается ворчать, а потом сгребает Джейсона в медвежьи объятия, Сэм улыбается из-за барной стойки, снова являясь законным владельцам того самого бара. Сьюки же с диким восторгом кидается ему на шею. Он подхватывает свою миниатюрную сестру и кружит в воздухе. Сьюки смеется, делано хмурит брови, что-то быстро произносит, а потом снова смеется. Джейсон смотрит на нее и улыбается. Здесь дом, здесь его место. Он оборачивается, взгляд его застывает на лицах, которые уже успело тронуть время. В волосах Сэма пробивается первая седина, Лафайет стал слишком много краситься, накладывая слой косметики за слоем, словно пряча то, что забирают сменяющие друг друга дни, у Арлин все лицо испещрено морщинами. И даже Сьюки, его золотая сестра, смотрит теперь как-то иначе. Со зрелостью, с мудростью. И тут Джейсон Стакхаус кое-что понимает. Среди всех этих лиц он не видит одного. Он не видит Хойта Фортенберри. Когда на Бон-Тэм наползают сумерки и наступает ночь, мужчина не спит. Он сидит на крыльце своего бывшего дома и смотрит в наступающую темноту. Вот на улице загораются первые фонари. Они мигают своими желтым глазами словно случайные путники, заглядывающие в чужие окна. Когда наручные часы отстукивают десять вечера, Джейсон встает на ноги. — Ты ведь к ней, да? Джейсон оборачивается и встречается взглядом с собственной сестрой. Сьюки Стакхаус стоит в легком домашнем халате. Волосы ее распущены, а ноги босы. Одна всей ступней давит на деревянные доски, другая — лишь пальцами встречается с деревом. Сьюки виском прижимается к дверной раме и продолжает смотреть пытливо и так взросло, что ее брату становится не по себе. — Ты за этим приехал. — Она не спрашивает. Утверждает. Как Бриджетт. Джейсон сглатывает и опускает глаза. – Иди, — звучит голос его сестры, и мужчина все же смотрит на нее. Смотрит и видит. Ее зрачки полны невыказанной боли, острого отчаяния и горького одиночества. У Сьюки муж, дети — настоящая семья, большая, крепкая и дружная. Но Джейсон смотрит и понимает, что где-то там, за всеми искренними улыбками, пустяковыми разговорами и поцелуями перед сном кроется незажившая рана, кровоточащая язва. Время от времени она дает о себе знать. И тогда глаза Сьюки Стакхаус темнеют. Как сейчас. Билл, Эрик, Алсид — они все горят в ее взгляде, до сих пор тлеют где-то там, за завесой счастливого и спокойного мира. — Иди, — повторяет Сьюки и закрывает дверь, оставляя Джейсона одного. Стоять и осознавать, что иногда жизнь бывает разбитой, а выбор — неправильным. Мужчина трясет головой, стряхивает с себя наваждение и спускается с крыльца, ставя ботинки на землю и мня траву их подошвой. Он идет знакомой дорогой к бывшему дому вампира Билла. Это воспоминание вызывает у Джейсона улыбку. Забавное прозвище дали Уильяму Комптону. Но Билла давно нет. Осиновый кол прошил его сердце. И вогнали его любимые руки. Джейсон не представляет, что чувствует его сестра. Что чувствовала она тогда, даже если сейчас, спустя так много лет, черты ее болезненно искривляются, покрываются рябью непрошенных эмоций. Это длится всего мгновение, но Стакхаус успевает заметить. Джейсон проходит мимо кладбища. Небольшого, даже уютного, насколько может быть уютно место, где покоятся мертвые. Он огибает надгробные плиты и хочет уже идти дальше, как замечает тонкую фигуру, стоящую на коленях рядом с одной из могил. Платье на девушке черное, облегающее, а волосы такие яркие, рыжие, что смотрятся даже как-то неприлично среди безмолвной тиши вотчины усопших. Ветер подхватывает пряди, подбрасывает их яркими всполохами, и тогда Джейсон узнает этот цвет. Джессика Хэмби стоит на коленях перед неизвестной могилой, а Джейсон Стакхаус смотрит на нее во все глаза. Вот девушка поднимает руку, трет свое лицо, а потом, словно чувствуя чужой взгляд, поворачивает голову. Ее голубые глаза впиваются в высокую, напряженную фигуру человека, которого она совсем не ожидает увидеть здесь и сейчас. Джейсон стоит и наблюдает, как лицо ее вытягивается, как она подносит руку ко рту, сдерживая то ли всхлип, то ли вскрик. Она вскакивает на ноги, да так и замирает, смущенная собственными метущимися эмоциями. Джейсон разрешает ее дилемму. Он делает шаг по направлению к Джессике и через пару секунд уже стоит рядом. И вот она. Волосы словно огонь, кожа будто слоновая кость, губы все такие же пухлые, и дышит зачем-то так часто. Щеки красны. Это кровь. Кровавые слезы. Девочка плачет. А он боится к ней прикоснуться. — Здравствуй, — ее голос дрожит, срывается, а Джейсон все смотрит на нее. — Ты прекрасна, — выдыхает он то, о чем думает сейчас. Пусть мелодраматично, практически дешево, но для него настояще, исто. — Джейсон… — слова застревают на ее языке, звуки горло не проталкивает. Джессика снова всхлипывает, зажимает ладонью рот и опускает глаза. И тогда мужчина обращает внимание на надпись на надгробной плите, рядом с которой они стоят. На черном граненом шлифованном камне горят безжалостные буквы. Хойт Фортенберри. Джессика всхлипывает еще тоньше, а Джейсон бледнеет. Этого не может быть. Нет. Нет. Нет. Хочется проорать это троекратное «нет» в небо, в пустоту, разодрать себе глотку и горло, и костяшки в кровь до кости и мяса, но его это не вернет. Лучший друг Джейсона Стакхауса, с которым он рос, мертв. А его девушка стоит рядом и давится кровавыми рыданиями. — Как? — еле произносит Джейсон, все еще шокированный, все еще отказывающийся верить. — Несчастный случай, — всхлипывает Джессика. — Машина сбила. Банальный несчастный случай. В этом чертовом мире с вампирами, оборотнями, перевертышами, медиумами и прочей нечистью Хойта убил несчастный случай, какая-то гребаная машина. Джейсон стоит, сжимает и разжимает кулаки, старается совладать с эмоциями, что давят изнутри на его грудную клетку. А Джессика Хэмби плачет так горько и люто, что становится страшно. Джейсон кусает губы, а потом делает шаг и прижимает ее к себе, заключает в кольцо собственных рук. Девушка всхлипывает протяжней, скулит заунывно и тонко. Пальцы ее цепляются за куртку мужчины, рубашка пропитывается кровью. В его ноздри забивается ее запах, а тело отзывается на желанную близость. Джейсон чертыхается про себя и ставит подбородок на рыжую макушку. Так они и замирают. Джессика всхлипывает, шмыгает носом и едва подвывает еще некоторое время. Звук свистит в ушах Джейсона, но он не отпускает ее до тех пор, пока девушка полностью не успокаивается. И тогда они вдвоем уходят с кладбища. — Прости, — она держится несколько отстраненно, когда приглашает его в дом. — Ты о чем? — О твоей рубашке, — и улыбается смущенно. — Пустяки, — отмахивается мужчина. — Возьму у мужа Сьюки свежую. Джессика снова давит улыбку пухлыми губами и зовет Джейсона в зал, садится на диван. Такая напряженная, вытянутая, словно дребезжащая струна, словно старается не ломаться. Но сложно, тяжело, так непросто, что Стакхаус ощущает это чуть ли не физически. — Мне жаль. — Я знаю. И снова тишина. Она давит, удушает, не дает продохнуть. Джессика вновь трет глаза и щеки, и те вновь покрываются алым. Кровь так оттеняет ее нежную кожу. Красное на белом смотрится восхитительно. Джейсон сидит, и взгляд его испепеляющ, горит ярым огнем. Джессика словно чувствует это — поднимает на него глаза. Так они и сидят в пустом, огромном доме. Два одиноких существа, запутавшихся и не смирившихся. — Зачем ты приехал? — ее голос звучит твердо, почти зло. — К тебе. — А он не врет. — Джейсон… — она взвивается подобно урагану, ветер обрушивается на него, и вот Джессика рядом, давит пальцами на его плечи, и лицо ее так близко. — Он мертв, понимаешь? — Но ты жива, — он смотрит на ее лицо и почему-то забывает о Хойте. Ее черты столь манящи и прелестны, что в его душе шевелится чувство, насильно загнанное в угол, запрятанное за суррогатной жизнью, за улыбками Бриджетт и смехом их общих детей. — Ты такая красивая. — И снова плачет. Алые струи бегут по ее щекам, скапливаются в складках на лице. И Джейсон подается вперед, слизывает языком кровь с ее щек. И Джессика как-то странно всхлипывает. То ли надсадно, то ли смешно. Ее рот дрожит, когда он касается его. Губы у нее влажные и мокрые — кровь, слюна и соль. Но Джейсону нравится этот вкус. Он пьет ее боль, забирает по капле. Она робка и осторожна, а он обхватывает ее лицо обеими ладоням, целуя так, как никогда не целовал Бриджетт. В ее рту по-прежнему жарко и горячо, тело ее по-прежнему совершенно, и его реакция все та же. Он хочет ее. Поэтому Джейсон отрывается от ее губ и утыкается носом в основание женской шеи. Джессика дышит шумно и порывисто. Зачем? Кровавой принцессе совсем не нужен воздух. — Останься, — вдруг просит она, и Стакхаус замирает. Он поднимает голову и встречается с ее глазами. Смотрит, изучает и думает о Бриджетт. Вспоминает ее улыбку, однотонные платья, теплые руки, детский смех, лай большой овчарки. — Останься, — повторяет его прошлое красными от кровавых слез губами. Ее кровь застыла и на его рту. Джейсон касается своих губ пальцем и видит красную кляксу на подушечке под ногтем. — Останься, — словно заклинание. И тогда Джейсон Стакхаус кое-что понимает. В твоей душе чего-то не хватает. Эти слова жгли его раскаленным железом много лет. А теперь он осознал. В его душе на месте все. И всегда так было. Он вернется домой, в верные объятия Бриджетт, оставит легкий поцелуй на ее губах, поцелует и детей в их высокие лбы и заживет прежней жизнью. Но еще Джейсон знает, что Джессика Хэмби будет являться в его снах. Порочная и желанная, беспомощная и беззащитная, такая, как сейчас. Стоит протянуть руку, поднять ее подбородок, заставив посмотреть на себя, и он получит весь тот мир, о котором всегда мечтал. Но в его душе хватает всего. Именно поэтому он вернется к семье. Джейсону Стакхаусу кажется неправильным ломать чужие жизни. Хватает изломанных судеб двоих. Его и Джессики. Потому что он всегда любил по-настоящему лишь ее. Потому что она всегда тянулась к нему. Неверный выбор, злая шутка судьбы, но потребовались годы, прожитые жизни и чужие смерти, чтобы это понять. Только вот поздно. В его душе всего хватает, чтобы это осознать. А Джессика так и плачет ярко-алыми, кровавыми слезами. Они как змеи чертят ее кожу. Она всхлипывает, а потом вдруг улыбается. Однажды, Джейсон придет. Она знает. Чувствует. Джейсон же возвращается домой, обнимает свою жену, носом зарывается в ее светлые волосы, закрывает глаза и чувствует, как в его носоглотке бьется запах Джессики Хэмби.