Стена

На этот раз меня разбудил гул медсестер, но это приятнее чем мелодия бомбежки. Я не хочу открывать глаза, мне страшно. Каждый день я боюсь их не открыть или увидеть вражеских солдат здесь, в нашем санатории. Все тело ломит от моей работы, каждый день я должна таскать солдат с передовой и оказывать им первую помощь. Хах, мне 17 лет и в мирное время я бы как обычные подростки ходила в кино, ела мороженое, злилась на родителей за их чрезмерную опеку, сбегала в клубы, но жизнь сложилась по-другому: я молча наблюдаю за смертью людей не в силах им помочь. Наш пункт помощи имеет пару обезболивающих и бинты, ничего с нормальных лекарств. Хотя о чем я говорю, у нас даже еды не хватает на всех раненых и на весь персонал. Медленно встаю. Все медсестры суетятся и бегают от одного раненого до второго. Картина, которая не меняется вот уже больше года. Я быстро одеваюсь и выхожу с зала. Самое неприятное в этой ситуации то, что живые должны спать в одной комнате с мертвыми, здоровые с больными, персонал с ранеными. Хитросплетения коридоров выводят меня к кабинету Елизаветы Николаевны, даже здесь в этом кусочке рая просачивается запах спирта и ели слышный железный аромат крови. Робко стучу в дверь. - Войдите. А, это ты…заходи. Она сидит и разбирает бумаги. Елизавета Николаевна полная женщина с маленькими черными глазами, посаженными очень близко, один её взгляд говорит: «Не подходи. Убью». Волосы как всегда низко собраны, ни один волос не выбивается. Одета в строгий костюм, но он чистый и выглаженный. При всей сложившейся ситуации! На улице война! Мы рвем на бинты одежду людей, которым она уже точно не понадобится, а она сидит здесь такая глаженная, элегантная, чистая! Я сдерживаю свои эмоции и надеваю маску хладнокровия: - Здравствуйте, я пришла спросить у вас… - Деточка, завари мне кофе. - Но, миссис, в нашем пункте нигде не осталось кофе. - Возьми в левой тумбочке, второй ящик сверху. Я покорно иду к тумбочке и открываю ею. Увиденное на пару минут отбирает у меня дар речи. Здесь есть кофе, чай, сахар, печенье и даже крупа! Здесь есть всё, с чем мы распрощались полгода назад, когда в наш пункт перестали завозить продукты. Сейчас мы используем запасы, но и они не вечны. От злости мои руки сжимаются в кулак. Аня, возьми себя в руки. Заставив себя сделать кофе (было странно вспоминать как его заваривают), я тихо подхожу к главной женщине моего временном мира, от нее зависит вся моя жизнь. - Елизавета Николаевна, ваш кофе. - Спасибо, деточка. Судя по тому, что листы бумаги продолжают шуршать, она не расположена к разговору. - Я хотела у вас спросить… - Да. - Боец, которого я вчера притащила…в каком он зале? - Он не в зале. - Неужели умер?! – тяжелый комок, который вот-вот развяжется слёзами, уже собрался в моем горле. - Нет, он жив. Его поместили в палату. - В палату? - У тебя проблемы со слухом? Да, в палату! Его родители крупные шишки в столице, мы просто не могли поместить его со всеми. В палаты у нас клали в редких случаях, мест всем раненым не хватало даже в залах. Приходилось ставить кушетки в коридорах. Неужели он при смерти?! - У него серьёзная рана? - Нет, жить будет. А теперь ступай и не мешай работать. - Какой номер палаты? И вот у Елизаветы Николаевны появляется этот взгляд. От него у меня по коже бегут мурашки. - В 115! Ты хоть когда-то оставишь меня в покое?! У меня дел по горло! Знаю я её дела. Сейчас она сядет и будет пить кофе. Потрясающая женщина! Завтракать в 30 километрах от поля боя! Есть и знать, что внизу этого здания и за его границами миллионы людей, у которых даже питьевой воды нет, я уже молчу про кофе и печенье! Чтобы не злить Дракона, я быстрым шагом выхожу с кабинета.