Пока тигры сражались в долине

      Солнечный свет наполнял комнату, через открытую форточку в комнату вместе с холодным осенним воздухом проникали звуки города. Некоторое время Ланселот Озёрный просто лежал на спине, меланхолично созерцая белёный потолок и пытаясь понять, что же не так, что же ему не нравится и что же его тревожит. Однако никаких годных мыслей в голову, как назло, не залезло. Собственно, в голове вообще никаких мыслей не было – один лишь странно приятный вакуум, как будто из душного и нестерпимо шумного пиршественного зала Ланселот вырвался в узкий тёмный и тихий коридорчик, где никого нет и, вероятно, последние лет сто и не было. Ланселот повернулся на бок и ткнулся носом в мягкую спинку дивана. И нахмурился. Мозг отказывался функционировать, и это ему совсем не нравилось. Было в этом тупом блаженстве некое недостойное рыцаря малодушие.       Внезапно Ланселот осознал, что впервые с того момента, как его призвали на Четвёртую Войну Грааля в качестве Слуги в классе Берсеркер, он полностью владел собой и обладал ясным сознанием, не затуманенным ни ненавистью, ни яростью, ни жаждой крови.       Ланселот резко сел на диване, уронив на пол укрывавший его плед, и увидел обычную гостиную в обычной квартире. Как он здесь оказался? Вчера он преследовал демона в обличье девочки, похитившего его Мастера. Он настиг его, кажется, в этой самой комнате. Но что было потом? Ланселот пытался вспомнить, но в памяти всплывала лишь голубая бездна.       Вдруг из коридора раздался жуткий грохот, и в дверном проёме показался ребёнок в доспехах Ланселота. На левую руку ребёнок доспехи надевать не стал, и из отверстия в панцире свисал грязный самодельный полотняный рукав. Ребёнок поднял раздробленное забрало и, взглянув на Ланселота честными голубыми глазами, сказал:       — Доброе утро.       — Доброе утро, — кивнул Ланселот. — Что вы делаете?       — А, это? — ребёнок смущённо попытался почесать затылок, с жутким лязгом уронив забрало на место. — Прости, мне просто так хотелось примерить твои доспехи…       — О, пожалуйста. Но вам не тяжело?       Ребёнок опять поднял забрало и озадаченно сообщил:       — Знаешь, мы обменялись всего парой реплик, но ты такой милый парень, что мне, право, неудобно.       — Вы мне льстите.       Вчера он сражался с этой девочкой, Ланселот узнал её. Он ранил её несколько раз её же оружием, но ей удалось одержать верх, после чего она похитила его Мастера. И, с помощью странного ритуала, сама стала его Мастером. И так же странным ритуалом сняла с Ланселота проклятие безумия, непременный атрибут Слуги Берсеркера.       Кстати, кто же он тогда теперь?       — Вы, как вы себя чувствуете? — спросил Ланселот. — Ваши раны…       Девочка, Маб, стянула шлем с головы, и Ланселот увидел повязку, по-видимому, на месте пореза под глазом, а также то, что как и во вторую вчерашнюю встречу, волосы её были длинней и имели тёмно-синий цвет. Даже черты лица её изменились, и если бы не глаза, может быть, Ланселот и не узнал бы её.       — Всё пучком, не переживай об этом, — Маб, грохоча доспехами, вошла в гостиную и поставила шлем на журнальный столик. — Это только результат моей беспечности, ничего больше. Я не приняла тебя всерьёз и за это поплатилась.       — Но одна из нанесённых мной ран была очень серьёзной, — возразил Ланселот.       — Не очень, — отмахнулась Маб. — И раз я в сознании, то помирать не собираюсь.       Это было по-своему логично, и поэтому Ланселот решил узнать о судьбе своего бывшего Мастера:       — А где господин Кария?       — Он спит, — Маб мотнула головой влево. — В спальне. Его организм предельно истощён и жутко искалечен. Его удалось погрузить в целительный сон, но это всё, что сейчас можно для него сделать.       — Он выживет? — забеспокоился Ланселот.       — Безусловно. Может, даже какие нервы восстановятся. Тем не менее, он точно останется калекой, если кто ещё чего-нибудь с ним не сделает.       Ланселот опустил взгляд и прошептал:       — Хоть он и жалкий человек, мне жаль, что я причинил ему столько боли.       — Сам виноват, — буркнула Маб и принялась стягивать панцирь.       Одной рукой она делала это очень неловко, поэтому Ланселот встал, чтобы помочь ей. Вместе сняв с Маб все доспехи, они сгрузили их в углу гостиной и вернулись к дивану.       — Если вы не любите, я бы сказал, даже презираете господина Карию, то зачем вы ему помогли?       — Меня попросили, — Маб пожала плечами. — Ну и независимо от того, какая человек редиска, убивать его – это самый крайний метод решения связанных с ним проблем.       Это было довольно необычное суждение для столь умелого бойца (в умелости которого Ланселот имел честь убедиться на собственной шкуре), ведь для неё убить кого-то вроде Карии было проще всего. Может, именно потому, что это самый простой способ, она и избегает его при всякой возможности? Может, если бы он, Ланселот, а также остальные Рыцари Круглого Стола рассуждали похожим образом, то и катастрофы у Камлана и гибели стольких славных людей удалось бы избежать? Хотя, конечно, Камлан был жестоким, но полезным уроком для Артура, однако можно же наверно было его преподать, не вырезая Круглый Стол и в придачу ещё полкоролевства?       — Слушай, я тебя умоляю, ты можешь выглядеть менее интеллигентно? — взмолилась Маб, отчего-то покрывшись испариной.       — Прошу прощения, — извинился Ланселот и задумался. — А у вас нет другой одежды?       — Для тебя?       — Для вас. Ваша нынешняя напоминает рубище паломника, попавшего в грозу на вершине горы.       — А нельзя было придумать менее поэтическое сравнение? — Маб ещё больше разнервничалась. — И не мог бы ты прекратить «выкать», а?       — Это недостойно рыцаря «тыкать» леди, — назидательно сообщил Ланселот.       — Я не леди!       Строго говоря, Маб действительно не была леди. Однако после произошедшего вчера честь Ланселота не выдержала бы менее вежливого обращения.       — Я обязан вам, потому для меня вы – леди.       — Ты мне ничем не обязан! Я ничего не сделала такого!       — Вы вернули мне разум! Вы спасли моего бывшего Мастера! По-вашему, вы ничего не сделали?!       Маб отвела взгляд и, надувшись, попятилась к двери. Придумав, что ответить, она вновь взглянула на Ланселота.       — Мне это ничего не стоило, поэтому ты мне ничем не обязан!       — Вы ранены – я ранил вас! Вы говорите, что вам «ничего не стоило»?!       — Я сделала это из собственных корыстных интересов! Раны – просто издержки!       — Это ничего не меняет!       — Фига себе не меняет?!       — Для рыцаря – ничего!       Маб устало прислонилась к косяку:       — Окей, тогда как насчёт в качестве благодарности подарить мне Арондайт?       Ланселот поперхнулся. Арондайт – драгоценное сокровище, брат Экскалибура, не говоря уже о том, что меч – душа воина. Он не мог просто взять и отдать Маб своё главное сокровище, как бы она его не облагодетельствовала.       — Можешь не отвечать, по лицу всё ясно, — Маб вздохнула. — Все вы мужики такие…       — Просите что угодно, кроме этого! — Ланселот упал на колени и попытался поймать руку Маб, но та отшатнулась и выпала в коридор.       — Прежде всего, давай не устраивать сцены, — Маб уселась по-портновски. — Если «что угодно», то убьёшь для меня Арторию?       Холодок пробежал по спине Ланселота. Если в предложении отдать Арондайт можно было уловить ауру шутки, то новое предложение было высказано совершенно серьёзно.       — Вы предлагаете мне предать моего короля? — переспросил Ланселот.       — Но ты же это уже сделал, так? Второй раз – уже не так вопиюще, — на лице Маб не было никакого выражения, как тогда, когда она бросилась на Карию.       — Мне жаль разочаровывать вас, но я не могу этого сделать. Я не могу убить моего короля.       — Но ты же уже пытался.       Ослеплённый безумием, поглощённый гневом и яростью, утонувший в неистовой ненависти… он пытался. Он никогда не простит себя за эту попытку.       — Вы… проверяете меня?       — Ты ведь знаешь, что далеко не всякий господин достоин служения? — Маб поднялась на ноги и направилась в противоположную комнату, оказавшуюся кухней.       — Король Артур, без сомнения…       — Просто испуганная девочка, — перебила Ланселота Маб и с флегматичной улыбкой заметила. — Но спорить о том, полагаю, бесполезно.       Ланселот оценил великодушие Маб и решил вернуться к вопросу с одеждой:       — Так вам больше нечего надеть?       — Нет, — коротко ответила Маб, устраиваясь на подоконнике, вооружённая перочинным ножом и деревянным бруском.       — Это плохо, потому что не пристало ходить в таком рубище…       — Ты моя мамочка?       — Насколько мне известно, нет.       — «Насколько мне известно», — передразнила Маб. — Если нечем заняться, можешь посмотреть телевизор, вдруг что новое узнаешь. Потом мы с тобой кой-куда прогуляемся, а пока мне надо заняться этим, — она помахала бруском.       — А что это?       — Подарок.       Выражение лица Маб красноречиво свидетельствовало о том, что более она наблюдать Ланселота в кухне не желает, потому он вышел в коридор, погружённый в размышления. В спальне наверняка должен быть сундук с одеждой или, как это нынче называется, платяной шкаф, так что поискать что-то пристойное для Маб следовало там.       Жалюзи в спальне были закрыты, отчего комната была погружена в серый полумрак. В центре огромной кровати лежал человек, который до недавнего времени был Мастером Ланселота и которого он совершенно не знал. С седыми волосами и явным отпечатком измождения на бледном лице, Кария походил на старика, хотя был ещё очень молод. За что сражался этот человек? Почему ради призрачной победы он пошёл на такое? Ланселот не знал этого. При отсутствии соответствующего артефакта Грааль призывает Мастеру Слугу, более всего с ним схожего. Значило ли это, что чем-то этот полумёртвый человек похож на него, Ланселота? Но чем?       Стесняясь слишком долго и слишком пристально смотреть на своего бывшего Мастера, Ланселот прошествовал к шкафу и, осенив себя крестным знамением, принялся в нём рыться. Квартира, видимо, не имела к Маб вообще никакого отношения, потому что одежда в шкафу определённо принадлежала мужчине, причём весьма крупных размеров. Конечно, если учесть, что и то, что было на Маб сейчас, было ей очевидно велико, большой беды в том не было, и всё же Ланселоту это не нравилось.       Он должен был хоть как-то отблагодарить Маб, и проследить за её внешним видом было наименьшим из того, что он мог сделать, особенно после того, как дважды ей отказал в исполнении желаний.       Больше всего Ланселота раздражало отсутствие в гардеробе юбок и платьев, потому как всякому совершенно очевидно, что штаны женщинам носить нельзя. Независимо от того, леди она или нет. Подобрав то, что, как ему казалось, могло сойти за что-то приличное, Ланселот сгрёб эти вещи в охапку и вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь.       С кухни по квартире разносилось мелодичное мычание, временами перераставшее в незамысловатую песенку:

In the town where I was born Lived a man who sailed the sea And he told us of his life In the land of submarines*…

      Постучав по дверному косяку, Ланселот вошёл на кухню. Маб сидела, вся обсыпанная деревянной стружкой, и что-то вырезала из бруска, зажатого между коленями, напевая себе под нос.       — С возвращением, — поприветствовала Ланселота Маб, прекратив мычать. — Что за шмотки?       — Не могли бы вы попробовать переодеться? Когда вы закончите работу, иначе это будет бессмысленно.       — Всем бы вам только меня переодеть, — пробурчала Маб.       Ланселот не стал никак комментировать эту реплику. Вместо этого он уселся на табурет и заметил:       — Красивая песенка.       — Угу, — рассеяно кивнула Маб.       — Вы придумали?       — Да куда мне?! — Маб лукаво посмотрела на Ланселота. — Послушаешь целиком?       — С удовольствием.       И Маб спела песенку о людях, что путешествуют по морям в жёлтой подводной лодке. Песенка не содержала в себе глубинных смыслов или каких-то откровений, но на душе у Ланселота стало неожиданно легко, словно он сам плыл там, в толщах зелёных вод, ни о чём не заботясь и ничем не тяготясь.       — Знаешь, чем мне особенно нравится эта песня? — спросила Маб, закончив петь.       — И чем же?       Маб улыбнулась:       — Я не думаю, что автор вкладывал в неё такой смысл, но для меня это песня о ковчеге.       — Ковчеге? Вы имеете в виду Ноев Ковчег?       — Типа того. Но, если верить легенде, Ной построил Ковчег, потому что ему спустили директиву свыше, и взял туда всех, кого ему приказали. Но на жёлтую подводную лодку берёшь только тех, кого хочешь, а строишь её потому, что сам захотел плюнуть на всё и жить свободной жизнью отдельно от остального мира.       — Но разве это не бегство от реальности? — осторожно заметил Ланселот.       — А братство Круглого Стола не было таким бегством?       Ланселот почувствовал обиду:       — Король Артур правил Британией, а Рыцари Круглого Стола помогали ему в этом.       — Я тебя умоляю! — Маб рассмеялась. — Вы совершали подвиги «где-то там» и устраивали вселенские трагедии из собственных заморочек. И иногда дрались. А страна просто платила вам дань, существуя отдельно от вашего карамельного мира куртуазных романов.       Ланселот разозлился. Каковы бы ни были причины и какова бы ни была степень справедливости замечания, никто не смел говорить в таком тоне о короле Артуре и его рыцарях. Это не был вопрос рыцарской чести – это был вопрос элементарной вежливости. Всё то же самое можно было сказать по-другому и с другой интонацией.       — Прежде чем выкинешь меня из окна, хотелось бы кое-что прояснить, — продолжала Маб. — В том, что ты назвал «бегством», нет ничего плохого. Один мой друг, без сомнения, один из умнейших людей всех Вселенных, как-то сказал: «Для каждого человека мир – это он сам». Какой смысл «убегать» от реальности, если каждый создаёт её сам? Я решаю, что в моём мире реальность. Ты решаешь, что реальность в мире твоём. Накладывая одно на другое, мы получим не «золотую середину» и не пресловутую «истину», а всего лишь бессмыслицу.       — Поэтому вы живёте на своей «жёлтой подводной лодке»? — подытожил Ланселот.       — Именно. А ты сидишь у Круглого Стола. Разницы никакой, зато весело.       Вообще-то, разница была, учитывая, какую ответственность за Британию нёс на своих плечах Артур, но… в конце концов, самые страшные и жестокие битвы были развязаны из-за личных дрязг рыцарей, так что…       — Да, что-то мы всё обо мне, да обо мне, — спохватилась Маб. — Расскажи о себе.       — О себе? — удивился Ланселот. — То есть, обо мне?       — Обо мне я и так всё знаю, — Маб внезапно оживилась. — Это правда, что Артория нравится тебе больше, чем Гвиневра?       Ланселот чуть не свалился с табурета от неожиданности:       — Откуда вы вообще это взяли?! Разумеется, нет!!       Маб расплылась в довольной улыбке:       — Но ты же сам ска…, — она вдруг осеклась. — А, не, не говорил.       — Что говорил? Когда?       — О! — догадалась Маб. — Ты говорил это во сне!       — Вы сами это только что придумали!       — А чего ты вообще так смутился? Знаешь, говорят, нет дыма без огня.       — Есть разница между любовью к женщине и любовью к своему королю, — упрямо заявил Ланселот.       — Именно, — поддакнула Маб. — О том и речь.       Ланселот понял, на что намекает Маб, и не знал, как на это ответить, потому что что-то ему подсказывало, что любой его ответ она повернёт в свою пользу, истолковав его каким-нибудь хитрым образом.       — Я, безусловно, люблю короля Артура, но только как своего сюзерена, и никак иначе, — с мрачной решимостью сказал Ланселот.       — Кто поверит – сдохнет.       — Я попрошу вас не оскорблять моего короля и мои к нему чувства.       — Я никого не оскорбляю, я просто тебе не верю.       — Тогда оставьте свою недоверчивость при себе.       — Не, ну серьёзно, от тебя убудет сказать правду? Нет ничего хуже лжи в отношениях, особенно когда врёшь самому себе.       — Всё это вас не касается.       — Положим. И что?       Ланселот потерял дар речи. Что значит «и что»? Это как вообще надо понимать? То есть, она прекрасно осознаёт, что лезет в чужую душу и чужую жизнь без спросу, и при этом не видит в том ничего предосудительного?       — Я же тебе помочь пытаюсь, — настаивала Маб.       — Я не просил вашей помощи!       — И что?       Ланселот подумал, что сейчас заплачет. Ей скажешь, что нельзя плевать на святое распятие, пить церковное вино литрами и закусывать его гостией, а она спросит: «И что?». И что тут ответишь?       — Просто смотри, — деловито поясняла Маб, — если бы ты признался себе в истинных чувствах, то вместо Гвиневры спёр бы Арторию, вы бы обвенчались где-нибудь в Пуатье и торжественно вернулись бы в Британию, и никакой битвы при Камлане бы не было. Идея ясна?       — А вас не смущает, что тогда у Мордреда было бы больше прав на корону?       — Человек, рождённый двумя женщинами без участия мужчины?       Маб могла не продолжать, а Ланселоту было нечем возразить. С такой родословной Мордред не смог бы рассчитывать даже на то, чтобы его считали человеком.       — То есть, вас бесполезно убеждать, что всё не так, как вы придумали?       — Верно, — кивнула Маб.       — Тогда опустим эту тему, — твёрдо предложил Ланселот.       Маб надулась и потребовала:       — Тогда расскажи, почто тебе Грааль.       — Это личное, — отрезал Ланселот.       — Это понятно. Но я спец по влезанию в чужое личное, так что ты давай, не смущайся.       — Я не буду с вами об этом говорить.       — Ты вроде хотел, чтобы Артория тебя наказала?       — Откуда вы знаете?! — изумился Ланселот.       — Птичка нашептала, — Маб прекратила работу и в упор посмотрела на него. — Так ты из «этих»?       — Каких «этих»?       — Мазохистов.       Конечно, Грааль снабжал Слуг информацией, необходимой для нормального взаимодействия с Мастерами и эпохой, однако ничего о «мазохистах» он в голову Ланселота не вложил. Потому Ланселот был вынужден глупо спросить:       — Кто это?       — Невинное дитя, — прокомментировала Маб, возвращаясь к работе. — Нет, в этой области совращать тебя я не имею права.       Ланселот заподозрил неладное и поспешил заверить:       — Нет, я не мазохист.       — Ты не можешь этого утверждать, поскольку не знаешь, что это такое.       Беседовать с этим существом было решительно невозможно. Поэтому Ланселот поджал губы и стал смотреть на то, как Маб работает. Держать брусок коленями и работать с ним одной рукой, по всей видимости, было исключительно неудобно, отчего, что бы Маб ни делала, оно получалось кривым, кособоким и неровным.       — Кто нанёс вам это увечье?       — Какое?       — Кто лишил вас руки?       — Производственная травма.       — И после этого вы упрекаете меня в том, что я ничего не рассказываю.       — Просто объяснять запаришься. Если тебе станет легче, то древняя атакующая крутилка Золотого Унитаза жахнула у меня в руках, и вот что получилось.       Видимо, Маб использовала какой-то тайный язык, поскольку хоть отдельные слова и были понятны Ланселоту, в нечто целое они не складывались.       — Готово, — Маб отложила ножик и извлекла из заднего кармана чёрный фломастер.       Получившейся куколке без рук и ног, но с длинным цилиндрическим телом и большой круглой головой Маб нарисовала лицо, волосы и одежду. Завершив работу, она обозрела дело рук своих и удовлетворённо хмыкнула.       — Что это за кукла? — спросил Ланселот.       — Традиционная японская, звать кокэси.       — Кому вы собираетесь её подарить?       — Скоро узнаешь, — Маб сунула кокэси в задний карман джинсов и спрыгнула с подоконника. — Мы уходим.       — Вы не переоденетесь? — Ланселот встал.       Маб скривилась и отмахнулась:       — Потом. Я почти уверена, что сегодня угроблю шмотки окончательно, так что пока похожу так.