Пиявка с того света

Настойчивый луч солнца нагло пробрался в покои, осветив лицо спящего на кровати мужчины. Недовольно поморщившись, он повернулся набок, прячась от света, который так нахально пытался его разбудить, что ему, кстати, удалось. Но мужчина не собирался вставать. Он знает, еще слишком рано, у него есть время, чтобы немного понежиться в кровати. Вот только он не имеет ни малейшего желания делать это. Он вообще не имеет желания когда-либо ложиться на эту кровать, и если бы не обыкновенная физиологическая потребность в обыкновенном сне, он и близко не подошел бы. С этой кроватью связано слишком много воспоминаний. Приятных воспоминаний, от которых разрывается сердце на куски, потому что это всего лишь воспоминания – то, что произошло в прошлом, и не продолжается в настоящем. Проведя рукой по простыням рядом с собой, мужчина тяжело выдохнул, не желая открывать глаза. Зачем? Чтобы опять увидеть пустую половину кровати? Нахрен ему это надо, только самого себя мучить. И всё же, он не смог пересилить себя, и веки распахнулись, а карие, цвета виски, глаза оглядели, как и ожидалось, пустую половину кровати. Казалось, еще вчера её занимала она. Ложилась рядом, после чего мужчина, усмехнувшись на такое невинное поведение, притягивал её к себе и заключал в тёплые объятия. А она… Она обнимала в ответ, дарила поцелуи, дарила свою любовь, и Легенда Семи Морей был счастлив принимать эти дары, и еще больше ему нравилось дарить всё то же самое в ответ. Они несколько раз засыпали вместе в этой кровати, вместе просыпались в ней, и что самое смешное – ночью между ними ничего не происходило. Кому расскажи – не поверят, если не рассмеются в лицо. Он ведь король Синдории, король Синдбад! Прекрасный обаятельный мужчина, сильный и отважный воин, искатель приключений, легендарный покоритель семи лабиринтов. Он пылкий мужчина, страстный, горячий. Он никогда не томил себя желанием. Так почему он готов засунуть своё желание куда подальше, лишь бы она, одна единственная, позволила ему понежиться в своих объятиях хотя бы одну ночь? Всего лишь объятия, он не просит большего. Хотя очень хочет. Хочет сильно, хочет страстно, хочет… Смысл врать самому себе? Хочет грубо! Хочет глубоко! Нереально хочет! Так что его останавливает? Что?! Он сам не знает, но рука просто не поднимается опорочить это неповторимое создание. Ему нравилось просыпаться с ней. Прижимать мягкое податливое тело к себе и тонуть в этой нежности, в этом тепле. Она такая соня, могла спать до полудня! И обожала спать уткнувшись лицом в подушку. Как она в таком положении умудряется не задохнуться, Синдбад искренне не понимает, но даже в этом он находил какое-то очарование. Короля Синдрии совершенно не смущал тот факт, что они делят одну кровать как супружеская пара, а девушка так вообще не заморачивается по жизни. Они просто не могли отказаться от этого, потому что засыпать и просыпаться вместе оказалось так приятно. Блаженная нега – вот идеальное описание. В такие моменты Синдбад напрочь забывал всё плохое, всю ту черноту, что была в его жизни, забывал обо всей ответственности, что лежит на нём, забывал о том, что рабочий день давным-давно начался, что Джафар наверняка уже идёт за его головой, думая, что Его Величество пытается откосить от рутинной работы. В мыслях была только нагретая кровать, и они двое, нежащиеся в ней, в объятиях друг друга. Эта девушка расслабляла его во всех смыслах, давая вновь спокойно вздохнуть и на время забыть о своих бесконечных обязанностях, сбежать от жестокого мира, где постоянно надо хитрить и бороться. С ней он просто жил! Ничего не обязанный, никому не должный, свободный как в юные годы, когда он был простым путешественником, искателем приключений. А она – свободолюбивая строптивая красотка, которую по канону должен встретить в своём путешествии главный герой истории и непременно влюбиться, после совместных приключений. Так всё и случилось. Хотя было бы неплохо, если бы совместных приключений было побольше. С одной стороны жаль, что они не встретились раньше, когда ему было, допустим, лет шестнадцать, и жизнь была переполнена разного рода авантюрами, но с другой стороны - слава богу, что он не встретил её тогда. Почему? Потому что сразу потерял бы голову и забыл обо всем на свете. Сейчас, когда Синдбад взрослый мужчина, получивший много жизненных уроков, он и то не устоял перед ней. Но теперь они вместе, и только одно слегка омрачало эту идиллию… Он устал видеть её лишь в своих фантазиях, он уже не может тешить себя иллюзиями того, как вдавливает её в эту самую кровать. Как целует её, но не так, как они обычно это делали, а так, как он давно хотел – жарко, жадно, развязно, ненасытно. Как трогает её всё более и более непристойно, как срывает с неё одежду – резко, грубо, нетерпеливо, как входит в неё… Он даже сам не знает, как именно хочет это сделать: быстро и грубо или медленно и томительно-нежно. Любой из вариантов слишком соблазнительный. Она смотрит на него открытым взглядом, ласково целует, перебирает длинные фиолетовые пряди, а он жмурится от удовольствия, что заставляет и её ответно улыбнуться. Она болтает с ним о всякой ерунде, весело хохочет, и даже не подозревает о том, что он вытворял с ней в своем воображении на этой самой кровати. Она сама его обнимала, сама целовала, и, казалось бы, всё это означало своеобразное согласие на дальнейшие действия - она не против, дело лишь за тобой, но… он не мог позволить себе. Не мог! Почему? Не знает. Мазохист, наверное. Временами его так накрывало, что он напрочь забывал о чертовой кровати, думая, что в данную секунду подошел бы и его рабочий стол, и стена в коридоре, и пол – да что угодно! Обычно такое происходило, когда она начинала его ненамеренно выбешивать своим упрямством. Так хотелось заткнуть этот болтливый рот… Но еще больше хотелось, чтобы из него вырывались не слова, а стоны… нет, крики наслаждения! И Синдбад не сомневался: он сможет заставить её кричать. Громко, надрывно, с придыханием, именно так, как он частенько представляет. Черт возьми, он хочет, чтобы эти крики вся Синдория слышала! Она делала ему массаж в этой кровати, и сказала, что не против устраивать ему каждый раз такое утро. Нет, она тогда пришла к нему не спину размять, а показаться в том коротком халатике и дать оценить то, что было под ним. Вот тогда он действительно был готов наброситься на неё как животное и взять, даже если она сама этого не хотела. Он говорил, что ему жаль рвать тот миленький пеньюар, и Синдбад должен признаться: он в жизни так нагло не врал. Жаль? Да он его с удовольствием сжег бы в тот момент, лишь бы этот проклятый кусочек материи не создавал видимость, будто скрывает столь желанное тело, тем самым возбуждая еще сильнее. Дурочка, она хоть понимает, что с ним было в то утро, после того, как она покинула его покои? Такой быстрой разрядки он никогда еще не получал, а ведь всего лишь вспомнил, как она сидела на нем, одетая в злосчастный полупрозрачный пеньюар. Причем ощущения были настолько сильными, что у него даже в глазах замелькали темные пятна, как будто он вот-вот сознание потеряет от перенапряжения. Мэдисон… Это имя без конца крутилось в голове. Самое страшное во всей этой ситуации то, что Синдбаду, при всем том желании, которое его снедало, было плевать на её тело. Плевать! Он хотел её душу, её сердце, и только потом можно и тело как маленький бонус к предыдущим «подаркам». Наверное, это его всегда и останавливало. Она не была полностью его. Да - она сказала, что любит, да - она показывает искренность своих слов действиями, вот только черноволосая красавица плохо разбирается в таких чувствах, неопытна. А у Синдбада была слишком хорошо развита интуиция, он знал, что смог лишь зацепиться за её сердце, а не прочно укорениться в нём. И он должен был что-то сделать, чтобы исправить это, привязать её к себе сильно-сильно, пока она не упорхнула на свободу прямо у него из рук. Но у жизни странное чувство юмора… Только-только Мэдисон попала к нему в руки, только-только он начал наслаждаться любовью, как она исчезла. Четыре дня в раю, два месяца в аду. По правде говоря, оно того стоило. Лучше познать короткий миг прекрасного, и потом долго мучиться, чем не знать его вовсе. Но забирать её у него было слишком жестоко. Куда она пропала? Почему? По своей воле или случилась беда? Почему… Почему именно сейчас, когда он только-только стал к ней ближе? О том, что она ушла по своей воле, он даже думать не хотел. У неё не было причин уходить. Ни одной. Она ведь не могла ошибиться в испытываемых ею чувствах, не могла разлюбить. Нет-нет, конечно же, не могла. Это глупости. Глупости… Синдбад ненавидит свою кровать. Ненавидит её с того момента, как стал просыпаться в ней один.