Колыбельная для Солнца

Солнце, мне кажется, ты устало светить. Солнце, мне кажется, ты просто устало. Ляг скорей в облака, отдохни. Я поправлю тебе одеяло. _________________________ Колыбельная для Солнца - Flёur

Тихо скрипнула несмазанная дверь библиотеки, впуская кого-то в непроходимые лабиринты книжных полок и мир, где воздух наполнен мириадами пылинок. Этот кто-то ступал тихо – настолько, что даже чуткий слух книжника, обострившийся из-за тишины, не уловил бы шагов. Или, может, ночной посетитель не был услышан потому, что единственное живое существо спало, уронив голову на толстый фолиант по древней истории?.. На столе рядом с книгой догорала свеча, почти сравнявшаяся с поверхностью подсвечника, напоминавшего по форме какую-нибудь закопчённую и местами даже потемневшую от времени лампу Аладдина. От медленно тлеющего фитиля чем-то пахло – не приятным и не противным. Скорее, просто воском, тишиной и теплом. Этот запах был повсюду. В каждом закутке и самом заброшенном уголке библиотеки пахло свечами. И ещё книгами. А иногда – там, где на полках покоились тома истории – воздух отдавал железом и кровью. Человек, нарушивший полуночное одиночество спящего книжника, тоже был со свечкой в руке – как будто совершая ночное паломничество по всем укромным местам огромного здания, он искал именно того, кто сейчас даже не подозревал об его нахождении совсем рядом с собой. Дрожащий даже от лёгкого женского дыхания огонёк выхватывал из темноты тёмные глаза, как две картины, заключенные в раму из длинных ресниц; длинные, изумрудно-чёрные волосы, сейчас не затянутые в два высоких хвостика, а заплетённые лишь в слабую косу, покоившуюся на плече; мягкий взгляд, с нежностью разглядывавший книжника. - Лави, - тихо, с плохо скрываемой улыбкой позвала девушка, кладя тонкую изящную руку на плечо юноше. – Эй, Лави… Пальцы рук, безжизненно висевших вдоль туловища, слегка дрогнули. Однако их хозяин совершенно не торопился возвращаться из царства Морфея. Скорее даже, мягкое и родное прикосновение показалось ему сном, который ни в коем случае нельзя прерывать – слишком уж сладким он был, чтобы отказываться. - Эй, Лави, - девушка наклонилась к самому уху своего избранника и, чуть задев губами серёжку, шепнула: - Братик узнал, что ты хочешь на мне жениться… Такой, казалось бы, жестокий способ, возымел должный эффект: рыжая вихрастая голова резко взметнулась вверх. Младший книжник сонно хлопал глазами – во сне чёрная пиратская повязка и бандана съехали, и теперь, задетые резким движением, обе вещи наравне с шарфом украшали шею владельца. Проведя рукой по волосам, ероша их ещё больше, Лави вздохнул, постепенно просыпаясь. Когда, наконец, медовые оковы сна оказались сброшены, он перевёл всё ещё мутный взгляд на девушку, глядя на неё, как поэт или художник на свою музу – благоговейно, с плохо скрываемым обожанием и вечной привязанностью. - Линали? А ты чего ещё не спишь? – сипло проговорил он, совсем не к моменту стягивая с шеи немного душившие вещи. – Сегодня же, вроде бы, Аллен и Миранда на ночном дежурстве… - Зато ты прекрасно здесь устроился для сна, - беззлобно упрекнула его девушка, обходя с другой стороны. Потом, сменив интонацию, обеспокоенно и сочувствующе спросила: - Снова что-то искал?.. - Да-а, чёртов панда меня совсем не щадит, - невесело рассмеялся книжник, разминая затекшую спину. – Видишь, опять не уследил, чтобы ты вовремя легла… - Как будто я маленькая, чтобы меня спать укладывать, - покачала головой Линали, садясь рядом. – Скорее уж, это за тобой надо присматривать, чтобы ты не спал где ни попадя… - Это случайно, - отмахнулся Лави, укладывая голову обратно на книгу. – Ты же знаешь, по своей воле я никогда не стал бы засиживаться здесь… - Да уж знаю, - кивнула девушка. Её рука давно лежала на ладони юноши – тёплой и мягкой ото сна. – Пойдём, Лави. Уже поздно. - Да, - немного заторможенно согласился книжник, снова почти засыпая. – Пошли. Провожу тебя до комнаты и, как только буду уверен, что ты спишь, уйду к себе. Девушка не стала перечить – книги были уже убраны, а тратить драгоценное ночное время вовсе не хотелось. Его и так было слишком мало – этих крохотных часов, когда вот так вот, не опасаясь восторженных взглядов и пожеланий счастья, можно было тихо разговаривать, даря себя друг другу… Коридоры Главного штаба были холодными, мрачными и пустыми. Где-то в их тишине эхом отдавались шаги, а иногда до полусонного слуха Лави долетали отзвуки чьих-то голосов: скорее всего, ночных дежурных. А комнаты экзорцистов, благо, были недалеко от библиотеки – так неуютно было идти по этому амфитеатру, освещённому лишь светом луны, падавшим через окно в своде. И вроде не один, и даже не страшно… Но всё же, зайдя в тёплую, пахнущую приятными духами, комнату Линали, Лави невольно расслабился. Солнце. Оно чувствуется здесь везде – так же, как в библиотеке чувствовалась боль ушедших времён. Тёплое. Как руки. Нежное. Как голос. Любящее. Как она… - Хочешь, я тебе спою? – почти серьёзно спросил Лави, присаживаясь на край кровати. Девушка, по-детски озорно сверкая глазами, уже глядела на него из-под одеяла. - Колыбельную? – вопросом на вопрос ответила она, нащупывая руку юноши. Прочитав по губам утвердительное: «Да», кивнула. И Лави запел. Он пел на каком-то языке, неизвестном экзорцистам - наверно, знать его могли только книжники. И песня эта – она была незнакомой, но в исполнении мягкого, ещё чуть-чуть юношеского баритона звучала по-настоящему красиво. Именно так должны звучать все песни – так, что даже не зная слов, ты будешь видеть перед глазами те образы, о которых поют… Это была колыбельная для его Солнца. Она закрыла глаза. Песня становилась всё тише: Лави, опустившийся на подушку и с нежностью смотревший на девушку, медленно сам погружался в сон. Сон этот был странный – с какими-то высокими нотами, мягкими прикосновениями на скулах и шее, ощущением чужих любимых губ на своих губах, и счастьем. Безграничной радостью, нежностью… И тихим «Я люблю тебя» на самом краю сознания. Это была колыбельная для её Солнца.