Искупление

Кто-то провел по лицу Беатрис влажной прохладной тканью. – Сеньора де Эспиноса, вы слышите меня? Мужской голос был смутно знаком ей, но глаза открывать не хотелось. Она будто плыла в туманном мареве, и все казалось далеким — и уже неважным. Разве могла Беатрис вообразить, что такая желанная для нее беременность закончится сущим адом? Поначалу ничто не предвещало беды, это был второй ребенок, и она даже не сильно тревожилась, что сын – в том, что она носит сына, Беатрис была уверена с самого начала – решил появиться раньше положенного срока. В первые часы ей удавалось довольно успешно справляться со схватками, а потом она поняла, что с ней что-то не так. Стемнело, и каюту освещали масляные лампы. Причудливые тени метались по потолку, и несмотря на открытые окна, от духоты не было спасения. Она видела растерянность на лице Мерседес, которой прежде случалось принимать роды, помогая своей матери – одной из самых опытных повитух в Санто-Доминго. Именно поэтому Беатрис и остановила свой выбор на Мерседес, когда встал вопрос, кто будет сопровождать ее в плавании. Муж также был обеспокоен, через какое-то время (какое? Беатрис не могла бы даже приблизительно определить это) возле ее кровати появился сеньор Бонилья, затем все заслонила боль... – Сеньора де Эспиноса! Ее безвольной руки коснулись чьи-то пальцы, ища пульс. Прикосновения и настойчивые призывы вывели Беатрис из забытья, и боль вновь принялась терзать ее тело. Молодая женщина не сдержала стона и, приподняв тяжелые веки, встретилась взглядом с синими глазами того самого англичанина, супруга миссис Блад, которого дон Мигель назвал своим врагом. Он был без камзола, а рукава его рубаха были закатаны. Боль даже отступила на мгновение, до такой степени это было неожиданно. Как он сюда попал?! – Что вы здесь делаете? – спросила Беатрис, с трудом разлепляя искусанные губы. – Мое имя Питер Блад, я врач, и нахожусь здесь для того чтобы помочь вам. Он отпустил ее запястье и, поднявшись, обернул вокруг своих бедер широкий кусок полотна. – Врач? – Беатрис смотрела недоверчиво. – Где мой муж? – она огляделась: на столе, придвинутом к кровати, ярко горели лампы, за окнами темнело – вторая ночь вступала в свои права. – Мигель! – Да, врач, – повторил Блад, – Ваш муж за дверями каюты, с нетерпением ожидает рождения ребенка. Позвольте мне осмотреть вас, а потом мы вместе поможем родиться вашему сыну... или дочери. О какой помощи он толкует? Разве ей можно помочь? – Сеньора де Эспиноса, мы теряем время, – Питера беспокоил блуждающий взгляд молодой женщины, и он мысленно клял упрямого испанца. – Хорошо... – наконец выговорила она.Беатрис чувствовала, как сильные чуткие пальцы ощупывают ее напряженный живот. Крепкая от природы, она редко болела и не помнила, чтобы ей когда-либо приходилось прибегать к услугам врача. Изабелита также не доставила ей особых проблем, а сегодня уже во второй раз посторонний мужчина дотрагивался до нее. Однако стыд остался где-то далеко — там же, где и ее надежды. – Ребенок лежит неправильно, – сказал Блад. Беатрис и сама подозревала это, но при словах врача ее охватила глухая тоска. Скатываясь из уголков глаз к вискам, побежали слезы. – Позовите моего мужа, – попросила она, – Я хочу... проститься. – Я думаю, вам стоит повременить с прощанием, сеньора де Эспиноса. Сейчас я поверну ребенка, – Питер заметил во взгляде молодой женщины страх и слегка улыбнулся: – Еще немного — и было бы слишком поздно, но у нас все получится. Доверьтесь мне. Великий Амбруаз Паре практиковал манипуляцию поворота плода более века назад, – он показал ей бутылочку с темным содержимым: – Я дам вам вот этой тинктуры, она уменьшит ваши страдания, но увы, полностью от них не избавит. В глазах Блада было участие, его голос звучал мягко, но в то же время измученная Беатрис слышала в нем уверенность и сдержанную силу, и ее душа невольно потянулась к источнику этой силы. Она глубоко вздохнула и послушно выпила растворенное в воде лекарство, не замечая его вкуса. Открылась дверь, в каюту вошла Мерседес с кувшином горячей воды и встала рядом с кроватью. Вскоре голова Беатрис закружилась, а предметы, и до того не отличающиеся четкостью линий, стали расплываться еще больше. Блад склонился над ее разведенными коленями, его ладонь легла на верхнюю часть живота Беатрис. – Вы готовы, донья Беатрис? – спросил он, внимательно глядя на нее. Беатрис кивнула и закрыла глаза. *** Донья Арабелла ушла, а де Эспиноса долго стоял, глядя в никуда. Потом перед ним возник сеньор Бонилья, который отводил глаза в сторону и бормотал слова сожаления, но их смысл не доходил до сознания. Только когда врач сказал, что следует послать за отцом Алонсо, дон Мигель вздрогнул, стряхивая оцепенение. Отстранив рукой врача, он шагнул в каюту, и взгляд его упал на профиль жены, словно выточенный из белого мрамора. – Беатрис! – позвал он, но ее веки не дрогнули. – Дон Мигель, не стоит прерывать благословенное забытье, – подал голос сеньор Бонилья. – Отпустите ее с миром... «Отпустить?! Черта с два!» Он круто повернулся и вышел, не слушая врача, продолжающего что-то говорить. «Я вручил ее Твоей милости, но она слишком хороша для Тебя. Один раз я уже оспорил Твою волю — и сделаю это снова. Пусть и гореть мне потом в аду!» После того, как дверь закрылась за спиной Питера Блада, дон Мигель не проронил ни слова. Он застыл в нешироком проходе между каютами, весь обратившись в слух и стараясь не думать о том, что сейчас делает этот пират с его женой. Арабелла с беспокойством посматривала на испанца. – Вот увидите, все закончится хорошо, – в который раз повторила она. За себя она волновалось гораздо меньше, когда пришел срок появится Эмилии. Но долгие часы мучений наверняка отняли у сеньоры де Эспиноса все силы, и теперь Арабелла укоряла себя, что не решилась поговорить с доном Мигелем раньше. Из-за переборки до них доносились неясные голоса, говорил в основном Питер, однако слов было не разобрать, а женский голос звучал едва слышно, но во всяком случае, донья де Эспиноса была в сознании. В соседней каюте сонно хныкала маленькая Изабелла, не понимающая что происходит, а ее няня напевала песенку, пытаюсь успокоить малышку. Худощавая женщина с мрачным лицом, по виду служанка, принесла с камбуза горячей воды в узкогорлом кувшине. Затем все стихло, даже девочка перестала плакать. Казалось, что время остановилось, застыло вместе с де Эспиносой, и Арабелла начала прохаживаться взад и вперед, чтобы доказать самой себе, что это не так. – Почему так тихо? – отрывисто произнес дон Мигель. – Если с ней что-то случилось... Арабелла хотела возразить ему, сказав, что по его милости помощь могла прийти с опозданием, как вдруг гнетущую тишину разорвал отчаянный крик. Арабелла замерла на месте, напряженно прислушиваясь. Прошло еще несколько томительных минут, затем Питер резко, повелительно сказал что-то, заглушенное новым криком. Дон Мигель двинулся к двери, даже в тусклом освещении было заметно, как побелело его лицо. Подбежав к испанцу, молодая женщина схватила его за руку: – Дон Мигель! Остановитесь, вам туда нельзя! – Там моя жена! – он вырвал руку, бормоча то ли молитвы, то ли проклятия. – Дон Мигель! Де Эспиноса, не слушая ее, распахнул дверь и увидел Питера Блада, своего заклятого врага, стоящего на коленях рядом с постелью Беатрис и держащего в руках новорожденного – маленький красный комочек. – У вас сын, дон Мигель. Светлые глаза, в которых дону Мигелю вечно чудилась насмешка, глянули, казалось, ему в самую душу. Он чуть ли не с недоумением воззрился на сморщенное личико младенца, а тот раскрыл крохотный рот и неожиданно громким криком возвестил всем присутствующим о своем появлении на свет. – Сын... – хрипло пробормотал он и пошел вперед, протягивая руки, чтобы принять драгоценную ношу. Из его груди вырвался смех, больше похожий на рыдание: – Диего! Привычный мир де Эспиносы сминался, рушился, не оставляя камня на камне от его прежних убеждений. «Око за око... Жизнь... за жизнь?» Змей Уроборос, кусающий себя за хвост, созидание и разрушение, постоянное перерождение без начала и конца... «Все возвращается на круги своя...» Новорожденный затих, чувствуя тепло его ладоней. Какой же он маленький! Дон Мигель спохватился: – Моя жена, она... – он с тревогой посмотрел на распростертую на постели Беатрис. – Это обморок. Смотрите, сеньора де Эспиноса уже приходит в себя. Мерседес, закончив обихаживать свою госпожу, собрала ворох окровавленных простыней и подошла к дону Мигелю, чтобы забрать младенца. Беатрис пошевелилась, ее глаза открылись, и она обвела окружающих затуманенным взглядом. Она чувствовала необычайную легкость, ее тело будто парило в воздухе. Рука потянулась к животу. Ребенок! Она не слышала его плача, что с ним? – Беатрис! – над ней наклонился муж. – Мой малыш? – С нашим сыном все хорошо... – У вас замечательный сын, сеньора де Эспиноса, и очень сильный — как и вы, – сказал Блад, складывая свои инструменты и бутылки с тинктурами в сумку. – Капитан Блад, я... благодарю вас за спасение моей жены и ребенка, - медленно проговорил де Эспиноса. «Капитан Блад? Разве он не является врачом?» – в очередной раз удивилась Беатрис. – Я давал когда-то клятву Гиппократа, дон Мигель, – странный врач вдруг усмехнулся: – В конце концов, это был мой долг. Де Эспиноса обернулся к Арабелле и глухо сказал: – Донья Арабелла, прошу меня извинить, я был груб с вами сегодня... и прежде. – Я не держу на вас обиды, дон Мигель, – ответила она, затем с улыбкой посмотрела на Беатрис: – Поздравляю вас, донья Беатрис. Я рада, что все закончилось благополучно. - Спасибо... мистер Блад, - Переведя взгляд с Блада на своего мужа, а потом на Арабеллу, Беатрис добавила: - И вам, донья Арабелла... – Донья Беатрис, – Мерседес протянула ей маленький сверток. – Пойдем, дорогая, – позвал Блад, – не будем мешать. Завтра я проведаю вас, сеньора де Эспиноса. Он наклонил голову, дон Мигель, помедлив, ответил учтивым поклоном. Но Беатрис не заметила этой заминки. Не отрываясь, она смотрела на сына. – Где же нам найти кормилицу на корабле? - озабоченно спросила Мерседес. – Я сама буду кормить его, — заявила Беатрис, заставив служанку неодобрительно поджать губы. Дон Мигель опустился на колени возле кровати и прижался лбом к руке жены: – Я был в шаге от того, чтобы позволить тебе умереть. Сердце мое... – Все уже позади, Мигель, – с нежностью ответила она. Он поднял голову и жадно вгляделся в лицо сына: – Мы назовем его Диего... Он точно вернулся ко мне... А теперь отдыхай. Беатрис сонно подумала, что ее ревность была глупостью. Встреча двух врагов, сказанные еще в Ла-Романе слова Лусии о женщине, то ли гостье, то ли пленнице на корабле дона Мигеля – все это говорило о давней мрачной истории, и участников этой истории связывало нечто, куда более сложное — и драматичное. Однако в эту минуту ее глаза смыкались от неимоверной усталости, рядом с собой она чувствовала маленькое тельце сына, и поэтому Беатрис решила, что пока ей следует оставить все тайны в покое...