Искупление

Дорога вилась, поднимаясь все выше в предгорья. Погруженная в свои переживания Беатрис почти не замечала толчков подпрыгивающей на ухабах кареты и не сразу осознала, что они прекратились. – Сеньорита Беатрис, уж не разбойники ли? – встревоженная Лусия привстала и выглянула из окошка. – Откуда им взяться, – пожала плечами Беатрис. – Ой! – Что там, Лусия? – Там... вы лучше сами взгляните! – растерянно и в то же время с восторгом в голосе ответила служанка, садясь на свое место. Сеньорита Сантана приоткрыла дверцу и замерла, пораженно глядя на того, с кем она уже попрощалась в своем сердце. Очень бледный дон Мигель верхом на роняющим с удил хлопья пены Сарацине загораживал им дорогу. На подкашивающихся ногах Беатрис вышла из кареты, де Эспиноса тоже спешился, и девушка с беспокойством заметила, как трудно ему это далось. – Вы... Что привело вас сюда, дон Мигель? – ее голос прерывался. – И... невозможно... ваша рана! – Мне показалось, что мы не закончили наш разговор, сеньорита Сантана.  – Разве? Мне, напротив, кажется, что мы до конца прояснили ситуацию, – Беатрис слышала хриплое, тяжелое дыхание дона Мигеля, и несмотря на невольный сарказм, ее беспокойство нарастало: – Вам надо лечь, вы очень навредили себе! – Если только у ваших ног, – усмехнулся де Эспиноса. – Но прежде поговорим.  – Хорошо, мы поговорим, но, по-крайней мере, сядьте в карету! Продолжая усмехаться, де Эспиноса осторожно устроился на мягком сидении и перевел дух. – Вы очень добры, сеньорита Сантана. – А вы несносны. И безумны. – И еще вы как всегда правы, это было безумием. Но я должен был увидеть вас еще раз. Хотя бы для того, чтобы принести извинения за вспышку гнева. Я не мог и представить, что вам известно... то имя, и не сказал вам всего, что собирался. – Вы сказали достаточно, – прошептала Беатрис. Зачем она слушает его, ведь она все решила для себя? Следует отвезти его в близкий уже монастырь и поручить заботам сестры Маргариты. Но девушка ничего не могла с собой поделать.  – И все же выслушайте меня. Вас не должна смущать... донья Арабелла... в настоящем этому нет места. Сожалею, что мои жестокие слова причинили вам боль. Но я не хотел, чтобы вы питали иллюзии... Буду откровенен и сейчас... – паузы между словами де Эспиносы становились все длиннее, он в изнеможении прислонился к обитой тканью стенке кареты и закрыл глаза: – Вы же здравомыслящая девушка... какая блажь взбрела вам в голову? Со мной вы могли бы вести такую жизнь... которая была бы вам по нраву... Да хоть вылечить всех больных... в Санто-Доминго. Зачем вам хоронить себя за стенами монастыря? Я даю слово не слишком докучать вам... Или я внушаю вам отвращение? – Но почему? Почему вы так желаете нашего брака? – с волнением воскликнула измученная Беатрис. Она сидела, не поднимая глаз и кусая губы. – Я же сказал... меня подвигла на этот шаг ваша прелесть... которую вы не осознаете... – дона Мигеля словно затягивало в темный водоворот, однако он упрямо спросил: – Так вы... принимаете... мое предложение?  Потрясенный его поступком разум Беатрис проиграл битву сердцу, и она словно со стороны услышала свой тихий голос: – Да... «Я также безумна, как он! Да поможет мне Бог в таком случае!» – Вот и... славно... Она отважилась взглянуть на дона Мигеля и пришла в ужас от мертвенной бледности его лица, покрытого каплями пота. Дернув крючки, она распахнула камзол на его груди и ахнула: – Дон Мигель! – Пустяки... – де Эспиноса нашел в себе силы улыбнуться, прежде чем потерять сознание. *** Очнувшись, дон Мигель обнаружил себя в объятиях своей нареченной, поддерживающей его в сидячем положении. Его голова покоилась на груди Беатрис, и он нашел, что это весьма приятно. Камзол с него стащили, а грудь под рубашкой вновь стягивала повязка. Чертова рана все-таки открылась, однако сильной боли или слабости дон Мигель не чувствовал, а значит, все не так уж страшно. Карета раскачивалась из стороны в сторону, это напомнило ему о «Санто-Доминго», и он понял, что тоскует по кораблю и морю. Скорей бы!  Но все же отплытие придется отложить еще на пару дней: необходимо уладить кое-какие вопросы с Хуаном Сантаной. Дон Мигель запрокинул голову и хрипло произнес, глядя на встревоженное личико Беатрис, наклонившейся к нему:  – Не могу и выразить, насколько очаровательно пробуждение в ваших объятиях, сеньорита Сантана.  Беатрис тотчас отпрянула: – Не сочтите мое поведение непристойным, оно вызвано лишь желанием уберечь вас от толчков при езде, дон Мигель. – Похвальное желание, – не сдержал усмешки де Эспиноса, выпрямляясь на сидении и откидываясь на стенку кареты. – Куда мы едем? – счел нужным поинтересоваться он, не вполне уверенный в намерениях Беатрис — учитывая ее характер и необычные обстоятельства. – В обитель. Де Эспиноса приподнял бровь: – Мне послышалось, или вы приняли мое предложение? – Да, дон Мигель, но вы были без чувств, ваша рана... – Я вполне сносно себя чувствую, сеньорита Сантана, – тоном, не терпящим возражений, заявил он, – Небольшой упадок сил – обычное дело после ранения и долгого времени, проведенного в постели. Я слишком разнежился благодаря вашей неустанной заботе. Не будем утруждать еще и сестер-бенедиктинок, у них и без меня хватает страждущих. – Как скажете, – подозрительно легко согласилась Беатрис. Сидящая напротив них Лусия хмыкнула, но тут же ее лицо стало равнодушным, даже туповатым: служанка всем своим видом демонстрировала, что на нее не стоит обращать внимания.  Сеньорита Сантана, выглянув из окошка, крикнула: – Хайме, поворачивай! Мы возвращаемся в Ла Роману! – затем она повернулась к де Эспиносе и строго сказала: – Вам не стоило подвергать вашу жизнь такому риску. Если бы вы из-за своей слабости упали с Сарацина и свернули себе шею, чувство вины, что я послужила тому причиной, отягощало бы мою совесть до конца дней моих. Де Эспиноса даже поперхнулся от удивления. «Вот дерзкая девчонка!» – Обещаю больше так не делать, сеньорита Сантана, – нарочито смиренно ответил он и тут же иронично добавил: – Если вы пообещаете больше не перечить мне и не пытаться избегать... своей судьбы. «Моей судьбы... – сладко замерло сердце Беатрис — Перечить? Жена должна быть покорна мужу и его желаниям, – она вспомнила, чему ее учили, и те обрывки разговоров, которые ловил ее чуткий слух, и это вдруг наполнило ее неясным томлением. – Каковы же будут его желания...» Она встряхнула головой, отгоняя странные ощущения, и в ее глазах сверкнул непочтительный задор: – Боюсь, мне сложно дать такое обещание, но обещаю приложить к тому все усилия. – Приложите, – уже серьезно сказал де Эспиноса, пристально глядя на нее. – И мы поладим.  Снаружи ржали лошади, Хайме, пытающийся развернуть карету на узкой дороге, отчаянно ругался с Джакобо. Внутри же кареты царило молчание: гранду Испании и дочери полунищего идальго еще предстояло осознать перемены, так внезапно произошедшие в их жизнях.