Искупление

День прошел, не принеся больше никаких новостей, а следующим утром Беатрис появилась в комнате раненого, окутанная облаком свежести и цветочными ароматам. В руках у нее была толстая книга. Дон Мигель был в сознании, и девушка дружелюбно поприветствовала его и сеньора Рамиро. Ей показалось, что в сумрачных глазах де Эспиносы мелькнуло удивление. – Прекрасное утро, сеньорита Беатрис, – улыбнулся своей помощнице Рамиро. – О, да, сеньор Рамиро. Что нового? – Все идет хорошо. Вы же знаете что делать? Я оставлю вас ненадолго, на галеонах есть и другие раненые, я должен проведать их.  Врач ушел, а Беатрис, все время ловящей на себе непроницаемый взгляд дона Мигеля, пришлось-таки преодолеть миг нерешительности. Она глубоко вздохнула и сказала как ни в чем не бывало: – Я рада, что вы поправляетесь, дон Мигель. И вам наверняка не терпится вернуться к вашей обычной жизни. – Не могу... не согласиться с вами, сеньорита Сантана... – медленно произнес он. – Я и так доставил порядочно... хлопот. В том числе вам. – О, мне это совсем не тяжело! – вырвалось у Беатрис.  Де Эспиноса с сомнением посмотрел на нее: – А вам что за радость возиться с полумертвым сеньором, вдвое старше вас? – Ну во-первых, вы вовсе не полумертвый и не старый... – начала Беатрис и замолкла, увидев, как брови раненого поползли вверх.  Кровь прилила к ее щекам, и теперь-то девушка смутилась окончательно: ну вот, она опять болтает невесть что! – Хорошо, если вы так считаете, – дон Мигель хрипло рассмеялся и, поперхнувшись, схватился за грудь. Смех перешел в надсадный кашель, Беатрис бросилась к постели и, взяв кружку с водой со столика, протянула раненому. – Вам вредно много разговаривать, – обеспокоенно сказала она, помогая ему напиться. – Мне пришло в голову почитать вам, чтобы скрасить скуку. Вам знаком роман сеньора Сервантеса? – Признаться, чтение романов... никогда не являлось... для меня достойным времяпрепровождением, – задыхаясь, выговорил де Эспиноса. – Вам придется приобщиться к этому... недостойному занятию, – теперь пришел черед Беатрис насмешливо улыбнуться: – Потому что я намерена прочитать вам этот роман. Времени у нас предостаточно. Де Эспиноса мученически возвел взгляд вверх. – Выбора нет, – предупредила Беатрис, устраиваясь поудобнее в кресле, – Но я разрешаю вам спать. «...В некоем селе Ламанческом , которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке...» «Нищих идальго полно и в Мадриде... » «...Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник...» «И о таком вздоре написана толстенная книга? Раз уж ад отверг меня, буду считать это наказанием за грехи... А голос у нее глубокий... как море... Море...» *** Вечером того же дня Беатрис зашла проведать раненого еще раз. На столике возле кровати стояла глубокая миска с теплой водой, резко, пряно пахло травами. Запах показался смутно знакомым Беатрис, но она не могла точно определить, какие именно травы использует сеньор Рамиро. Неожиданно врач предложил ей: – Сеньорита Беатрис, если желаете, помогите мне при перевязке. Вы упомянули, что у вас есть уже навык, но возможно, вам будет полезно еще немного попрактиковаться. Девушка колебалась, внезапно поняв, что все ее навыки куда-то разом исчезли. Но заметив насмешку во взгляде дона Мигеля, вздернула подбородок: – Если вы считаете, что от меня будет толк, сеньор Рамиро. – Вы проявили себя прекрасной сиделкой, — заметил тот, начиная снимать бинты. – Хорошо... С вашего позволения, дон Мигель. – Мне трудно отказать вам, сеньорита Сантана, – отозвался де Эспиноса. Его голос звучал устало и безразлично, и Беатрис подавила печальный вздох. Обхватив раненого за плечи, девушка приподняла его. Изо всех сил она старалась не выдать своего волнения, твердя себе, что перед ней всего лишь один из тех страдальцев, в коих никогда не было недостатка в больнице обители. Впрочем, дон Мигель угрюмо смотрел куда-то поверх ее головы, так что в ее стараниях не было особой необходимости. – Чем монахини обрабатывают раны? – поинтересовался доктор. – О, – оживилась Беатрис, – сестра Маргарита получает вытяжку сока Пега Пало, одной из лиан, которая в изобилии растет здесь. – Отрадно слышать, что востребованы не только Achilléa millefólium, но щедрые дары этой земли, – сказал Рамиро. – Я тоже использую сок этой лианы, она не дает ранам гнить. Полезными качествами обладают и другие местные растения, например гваяковое дерево... Остался лишь последний слой бинтов. Ткань присохла к ране, и Рамиро обильно смочил ее приготовленным настоем. Однако когда он осторожно потянул бинт, Беатрис почувствовала, как напрягся де Эспиноса под ее руками, и непроизвольно сжала его плечи.  Врач придирчиво осмотрел раненого и удовлетворенно хмыкнул: – Могу вас обрадовать, дон Мигель, недели через две вы подниметесь на ноги. Де Эспиноса кивнул, но Беатрис показалось, что он не испытывает ожидаемой радости по поводу своего скорого выздоровления. Она тоже глянула на начавшую кровоточить глубокую рану и содрогнулась, отведя глаза. И рассердилась на себя: нельзя быть такой чувствительной. Не хватало еще упасть в обморок, вот будет сцена! Рамиро взял одну и своих склянок и показал ее Беатрис: – Этот экстракт получен из соков красного сандала, иначе – красного бразильского дерева. Он обладает превосходными заживляющими качествами. Мы, европейцы, ценим прежде всего древесину красного сандала, но, оказывается, индейские знахари с незапамятных времен используют его для лечения. Я могу написать для вас рецептуру, сеньорита Беатрис. – Сестра Маргарита будет очень вам признательна, сеньор Рамиро! – Я всегда рад помочь, – пожилой врач открыл бутылочку и плеснул на кусок корпии ароматной густой субстанции темно-красного цвета, затем приступил к обработке раны.  Дыхание де Эспиносы стало прерывистым, однако больше ничем другим он не выказал своих страданий. У Беатрис создалось впечатление, что сеньор адмирал мысленно находится очень далеко от этой комнаты и от их возни с его бренным телом.  «И близко к той донье». Впрочем, впечатление было обманчивым, потому что дон Мигель шевельнул плечами и спокойно сказал: – Сеньорита Сантана, можете отпустить меня, я не вырвусь. Беатрис вспыхнула: оказывается, она все еще стискивает его плечи.  – Прошу меня извинить... Она убрала руки и замерла в нерешительности, не зная, что делать дальше. В этот момент сеньор Рамиро предложил девушке: – Наложите повязку, сеньорита Беатрис.  – Сама? – неуверенно пролепетала она. – Не робейте. При необходимости я подскажу вам, что и как, – добродушно ответил он. А отрешенно взирающий на их хлопоты де Эпиноса вдруг криво усмехнулся: – Вы наделены немалой силой... и смелостью... и уймой добродетелей.  «Он издевается надо мной?!» Если де Эспиноса рассчитывал еще больше смутить девушку, то добился обратного результата. – Вы мне льстите, дон Мигель, – с досадой пробормотала Беатрис, беря широкие полотняные бинты. – Поверьте моему многолетнему опыту, – не остался он в долгу, прикрывая глаза. Рамиро несколько удивленно слушал их диалог, и Беатрис, которая быстро и ловко перевязывала дона Мигеля, обратилась к нему, оставив последнее высказывание раненого без ответа:  – Сеньор Рамиро, вы присоединитесь к моему отцу за ужином? Если хотите, я распоряжусь, чтобы ужин подали сюда. – Вижу, что дон Мигель прав относительно вас, признаться, я не ожидал... такой сноровки. Насчет ужина не беспокойтесь, я с удовольствием поужинаю с сеньором Сантаной. А как же вы? – Я побуду немного здесь. Надо же дать возможность проявиться... моим добродетелям, главная из которых – терпение, – Беатрис уже не сдерживала иронию. Рамиро хмыкнул, но больше ничего не сказал, а на губах де Эспиносы мелькнула слабая улыбка. После ухода врача Беатрис подошла к окнам. Солнце уже село, и можно было открыть ставни. Она задержалась у распахнутого окна, с наслаждением вдыхая прохладный воздух. – Разве вы больше не собираетесь читать мне сочинение сеньора Сервантеса? Вопрос де Эспиносы прозвучал неожиданно. Однако Беатрис, скрывая свое удивление, позволила себе колкость: – А разве это не приносит вам дополнительных мучений? – Я уже свыкся с ними, сеньорита Сантана, и начал находить в этом удовольствие. И даже обещаю не засыпать после пары фраз. Беатрис посмотрела на него недоверчиво, но взяла лежащую на комоде книгу и присела в кресло.  ...Де Эспиноса, чувствуя, как стихает боль от потревоженной раны, слушал и не слушал историю о злоключениях дона Кихота. Слова врача действительно не вызвали у него радости. Днем ранее придя в себя, он окончательно убедился, что все еще пребывает в земной юдоли, более того — чутье и опыт подсказывали ему, что он выкарабкается.  Кто-то касался его, и он слышал мелодичный женский голос, тихо напевающий незатейливую песенку. В первый момент уставшее сердце дона Мигеля стукнуло невпопад: она, неужели?! Но голос был совсем другой, да и пелось на испанском языке.  Он открыл глаза и чуть ли не с досадой обнаружил возле себя миловидную дочь алькальда Ла-Романы. Сеньорита Беатрис Сантана, кажется. Что это ей тут понадобилось? Впрочем, разочарование не оставило места любопытству, он разве что отметил неожиданную уверенность и опыт непрошеной сиделки. Он не пытался быть хоть немного учтивым, и пожалуй, удивился, увидев ее во второй раз, с книгой. Ну, охота пуще неволи. У него были куда более важные темы для размышления, и прежде всего, де Эспиноса не переставал задаваться вопросом: что с ним произошло в последние недели? Когда миссис Блад стала его пленницей, он был готов на все ради мести Питеру Бладу. В том числе — исполнить свою угрозу в отношении его жены. Но Арабелла Блад спутала все карты, перевернула вверх дном привычный мир, в котором его врагу давалось только одно право — умереть. Почему он согласился на поединок? Ведь и любовь к донье Арабелле не помешала бы ему. Не дрогнув, он предал бы убийцу своего брата самой мучительной казни. Или все-таки помешала бы? Сейчас дон Мигель не был так в этом уверен. И вот он потерпел поражение... Сладкий яд по капле продолжал вливаться ему в жилы, и несмотря ни на что, он думал об Арабелле лишь с нежностью. Вероятно, он повредился в уме, подобно этому несчастному идальго из Ла Манчи, хотя и без чтения рыцарских романов, и вообразил себя неистовым Роландом. Недаром в бреду его преследовал осуждающий взгляд Диего. По спине дона Мигеля пробежал озноб, словно пушечное жерло коснулось ее...  Кто бы мог подумать, что Педро Сангре столь плохо владеет клинком, что не смог прикончить его одним ударом. И что теперь? Самому броситься на острие шпаги? Последовать совету проклятого пирата и вернуться в Испанию разводить коз? Окаянная гордость рода де Эспиноса подняла вдруг голову. Он, Мигель де Эспиноса, не сделает ни того, ни другого. К дьяволу!