Lullaby

Я знаю человека, невероятно непонимающего меня. Пропускающего все мои слова мимо ушей, разрезающего мою душу на ремни условностей. Умеющего восхитительно нагло развернуться и уйти на полуслове, полувзгляде, полувыдохе. Среди толпы обыкновенных, а в чем даже и сочувствующих, единственный скептически-насмешливый взгляд принадлежит ему. Он дивно влюблен в себя. Он легко забывает свои обещания и постоянно смеется над тем, что мне дорого. Он часто, не задумываясь, не осознавая, причиняет мне боль, но все же... Очень часто именно он тащит меня на улицу, чтобы показать небо. Именно он выхватывает меня из душной волны бытовой суеты, разворачивает лицом к себе и молча обнимает. Именно он ночью осторожно проводит рукой по моим волосам, думая, что я сплю. Именно его дыхание так интимно обжигает мою шею, заставляя вздрагивать всем телом. Именно он, устав, борется со сном, чтобы просто молча посидеть рядом со мной, когда я не могу уснуть. Именно его строгий голос, неуместно иронизирующий бытие, несущий чушь и полнейший бред, так легко убивает любую тоску. Именно он, несуразный, смешной, нелепый, неуклюжий мальчишка, отдает мне свою жизнь. Просто так. Ничего не требуя взамен. Я знаю одного человека, которого я люблю. И которого зовут Пак Чанёль… С чего все это началось? Сказать сложно. Возможно, отправной точкой этих глупых недоотношений стал разлитый на парня на далеком первом курсе, кофе. На одного из самых популярных людей потока, на знатного бабника, на… На того, кто через три минуты ступора сказал, что у меня красивые глаза. А потом ушел, и я не видела его две с половиной недели, с тоской вспоминая широкие плечи, высоченный в сравнении с моими ста пятьюдесятью шестью сантиметрами, рост и теплое дыхание на собственном лбу, с ароматом табака и кажется вишни. По прошествии этого периода времени, Ёль появился на пороге моей маленькой квартиры с букетом оборванных на соседней парковой клумбе тюльпанов и предложил начать встречаться. Один только Бог знает, как ему вообще взбрела в голову подобная идея, ведь на его прежних девушек я была похожа, разве что, наличием двух рук и двух ног вместе с остальными парными частями тела. Но даже он не ведает причин, по которым я согласилась. Вот так просто, пойдя следом за красивой мечтой о Золушке, чей татуированный и курящий принц наконец-то обратил на неё внимание, оставив за бортом светловолосых принцесс, недовольно кривящих накаченные ботексом губки и уходящих за горизонт на своих каблучках-ходулях. Чего уж таить - в самом начале все действительно было волшебно. Пак ухаживал красиво, устраивал странные, но запоминающиеся свидания вроде прогулок по ночному городу на своём мотоцикле или же посиделок на крыше с гитарой и термосом горького кофе, щедро разбавленного молоком. Он сыпал комплиментами, говорил, что я особенная и с ласковым смехом называл меня своей маленькой заботливой Гердой, которая не испугалась ледяной репутации, окружавшей самого Чанни. Ему, к слову, было плевать. На мнение своей компании, на перешептывания в университете, в конце - концов, на то, что пришлось менять кое-какие принципы своей жизни только ради меня, вечно спотыкающегося и кутающегося в серые свитера, создания. Наверное, это и бросило мне золотой пыли в глаза… Через месяц он начал задерживаться на каких-то непонятных факультативах, общение наше сводилось к нескольким дежурным смс за день. А потом проспавший Ёль ввалился на совместную пару с красноречивым и плохо прикрытым воротом рубашки, засосом. Было обидно и больно, три дня я выливала свои страдания в подушку, вешая всем лапшу на уши насчет простуды, которая по замыслу и была причиной моей не посещаемости занятий. Я ощущала себя такой дурой, ведь все кроме меня, казалось, предвидели печальный итог этих отношений. Перепивший Пак нарисовался снова, апатично смотря в пространство настолько потерянно, что я впустила его к себе домой. Помню, как тогда он почти сразу же осел на пол, закрывая лицо руками и монотонно повторяя лишь одного слово – «Прости». Мы сидели рядом и молчали около трех часов. И внезапно обида отпустила. Вот так легко, словно её и не было, и не было тех пролитых слез и вишневого засоса на шее, неподалеку от татуировки. Еще через какое-то время он переехал жить ко мне. Это было странным ощущением, просыпаться вместе на стареньком диване, который Пак просто люто ненавидел, будить эту каланчу, готовить на двоих и укоризненно смотреть, если этот остолоп снова начинал курить в окно, задумчиво всматриваясь в огни простирающегося на многие километры, города. В университете начался новый прикол- меня начали за глаза называть «мамочкой» Ёля. И самое ужасное, что наши отношения по-сути и переросли в ту стадию, когда романтика стремительно увядала, уступая место бытовухе. И ничего с этим не поделаешь, ведь любила я это лопоухое нечто буквально до безумия, так что совесть не позволяла мне утром не напоминать ему о необходимости надевании свитера по причине похолодания. Ведь чертов Пак рассеянный, ему только дай волю – упрется на мороз в одних трусах, а потом еще и ныть начнет, что лечиться не хочет. К окончанию зимы Чанни не расцвел. Совсем наоборот, охладел. Тогда начались первые ссоры с громкими криками, битьём посуды и хлопаньем дверями. В редкие моменты затишья парень активно делал вид, что я пустое место, уже не стеснялся своих хождений налево и даже не заметил, что ради него я сменила очки на жутко неудобные линзы и перекрасила тусклые коричневые волосы в приятный светло-русый цвет. Апогеем стал его прелюдный поцелуй с какой-то девахой, похожей на его прежних куколок. Всё обошлось без скандалов, просто в какой-то момент вернувшийся под утро Чанёль обнаружил под нашей дверью свой чемодан со стопкой аккуратно сложенных вещей и запиской, в которой сообщалось о смене замков и прекращении этой гротескной пародии на светлые чувства. И всё вроде бы стало прекрасно! Моя жизнь напоминала прежнюю, без этой совокупности тестостерона с гитарой и мозгами одноклеточного, круг интересов которого сводился к поспать-пожрать-потрахаться. Но одновременно все заполнила пугающая пустота. Никто больше не путал пальцы огромной и такой теплой ладони у меня в волосах, никто не уверял с улыбкой, что бросит курить… Мне больше некому было заваривать вторую кружку с чаем и аккуратно бинтовать, содранные в очередной раз в кровь, костяшки на руках. Чанёля не хватало, мне было откровенно хуже без него, чем с ним, что, в конечном счете, сподвигло меня, трясясь от ужаса, подойти к его лучшему другу. Крис смерил меня удивленным взглядом, но без издевок рассказал, что сейчас Пак у него, и что находится моё чудо в депрессии с того момента, как увидел свои шмотки выставленными за порог. Мне даже вручили ключи и отвезли к нужному дому. И знаете, вид похудевшего и осунувшегося юноши с красными глазами подействовал на меня сильнее, чем я сама того хотела. Тот поцелуй навечно будет в моей памяти - солёный от слёз, невероятно нежный и долгий, способный заменить собой все ненужные разговоры. Началось самое счастливое время в нашей странной истории. Полыхающий апрель стал глотком свежего воздуха, унося в прошлое все старые обиды и недомолвки. Мы много гуляли, вели себя, как те влюбленные парочки, над которыми же сами и смеялись когда-то. А еще на свой день рождения я получила просто незабываемый подарок. У Чанни было потрясающее тело, в обнаженном виде смотревшееся еще лучше, которое теперь было полностью моим. Мы начали спать друг с другом, заставляя соседку даже один раз вызвать полицию, которая разочаровалась, отыскав вместо маньяка-убийцы смущённых молодых людей, неловко кутающихся в одеяло. Всё было безоблачным, честно. Летом мы вместе уехали в деревню к его бабушке, где проводили чудесные дни, читая вслух в гамаке и болтая ногами в глубоком, прохладном ручье, вечерами забираясь на чердак и там утопая в душистой соломе, даря друг-другу короткие поцелуи и уютные объятия. Пак менялся, все больше загоняя образ плохого мальчика куда-то вглубь себя, вместо этого начав читать книги и неуклюже пытаться плести мне венки из одуванчиков. Но пришла осень. И сейчас, этим тихим и печальным сентябрьским вечером, я стою в гордом одиночестве в парке, зябко кутаясь в тонкую кофту. Ведь сегодня мой Чанни вновь пришел с чьим-то засосом на плече. Что-то мне подсказывало, что это была последняя капля и дальше продолжать бессмысленно. Мы слишком разные. И никогда в нашем доме не будет играть хрен-знает-какая по счету симфония Вивальди. И плевать, что рядом с Ёлем я счастлива, что только он смог открыть мне глаза на то, что настоящий мир не в моих книгах, а прямо здесь, за козырьком подъезда. Эти отношения... Отношения ли? Они дали мне столько всего. Целый шквал эмоций, которых хватит на написание десятка любовных романов. Которые, по иронии судьбы, обязаны будут закончиться хорошо, совсем не так, как у нас с Паком. Начинает моросить противный мелкий дождь, от которого я прячусь под кроной какого-то дерева, с которого на землю плавно пикируют красивые желтые листья с оранжевыми вкраплениями. А потом на мои плечи опускается тяжелая кожаная куртка, от которой исходит тонкий запах одеколона и сигарет. От подобного мне хочется тихо плакать, ведь данная вещь могла принадлежать лишь одному человеку. - Моя глупая девочка, совсем с ума сошла? Замерзнешь, -В голосе столько заботы и нежности, что на какое-то время мне даже кажется что на плече ничего нет. Но вот я оборачиваюсь, и перед моими глазами вырастает задумчивый Чанёль, красиво втягивающий в себя никотиновые облака. В одной майке, не скрывающей алого пятна… - Ёлли… Давай просто все закончим? – На мое предложение он давится дымом, и белая палочка летит под подошву кед. - Ты из-за этого так говоришь? – Короткий кивок в сторону засоса – Послушай, малыш… то не то, о чем ты подумала. - Конечно. И там не было очередной размалёванной мымры, а виной всему попытки пропылесосить квартиру Ифаня. Только вот незадача, началось гребанное восстание машин, а пылесос, как назло, неровно дышал к тебе и решил пометить. - Всё правда не так, как ты говоришь, - Печальный взгляд карих глаз заставляет сердце неприятно щемить. Но нет, в этот раз на такой дешевый спектакль меня не купишь. - Я не верю. Прости, но уже больше не могу. Сколько раз ты говорил эту фразу? Сколько раз извинялся? Нам обоим будет проще, если мы расстанемся уже навсегда. Я уже хочу развернуться и, вернув куртку, уйти. Как меня крепко прижимают к груди, парировав все попытки вырваться. Конечно, в силе я ему проигрываю. А потом Ёль начинает тихо говорить, опаляя теплым дыханием ушную раковину и вызывая табуны мурашек по всему телу. - Пожалуйста, послушай. Та девица сама на меня накинулась, заявив, что ты не подходишь мне. Можешь спросить у Минсока, он был невольным свидетелем этой малоприятной сцены. Я ей подробно пояснил, что именно ты для меня значишь. - И что же именно? Работаю у тебя кухаркой и мамочкой по совместительству? – Злость внутри кипит и шипит ужом, вырываясь наружу. - Вот ведь… Как ты думаешь, какому проценту своих бывших я читал сказки Андерсена вслух? С кем сидел, даже несмотря на то, что засыпаю на месте, если ему вдруг снились кошмары? Ради кого скакал по квартире с тапком, пытаясь убить того «громадного страшного комара, который меня сожрет!», как идиот? Малыш, я часто делал тебе больно и очень виноват. Тогда я не мог еще толком понять, что именно чувствую. Но сейчас… Сейчас ты самое дорогое, что у меня есть. Пожалуйста, поверь мне. Последнее сказано уже почти одними губами, после чего меня тянут за руку в сторону дома. И я покорно иду, видя перед собой лишь широкую спину, которая так надежно укрывает меня от всех невзгод и косых взглядов. На которой мне так нравится оставлять маленькие царапины и разглядывать потрясающие витиеватые татуировки. Ёлли, если так подумать, вообще потрясающий и непохожий ни на кого. Когда меня насильно загоняют в душ, заставляя проторчать там десять минут, дабы согреться, я ощущаю себя самой счастливой девушкой на планете. А стоит мне выйти, как в нос забирается приятный запах жаренной картошки. Что бы Пак- и готовил? Это явно что-то новенькое. Картошка оказывается чуть-чуть подгоревшей, но до безумия вкусной. После чего мне внезапно приспичивает задать один крайне интересующий меня вопрос. - Ты меня любишь? – В ответ, сидящий напротив Чанни, одаривает меня мягкой улыбкой. - Ты сидишь у меня дома в моей майке и ешь мою картошку, у тебя еще вопросы есть? В нашем доме никогда не будет выбранных вместе кружевных занавесок. На подоконнике вместо цветов - нотные листы, на которых Пак записывает снизошедшие на него ранним утром мелодии. Вместо походов в театр – умопомрачительный секс и горький кофе утром. Вместо рутины – настоящая, бьющая мощным ключом жизнь. В которой я по-настоящему счастлива, вместе с этими почти двумя метрами проблем, у которого к слову, такая особенная улыбка…