Дай же пламени разгореться

      Некоторое время мы оба сидим неподвижно. Мне уже наскучило глазеть на непонятные надписи, содержащие то ли латинские слова, то ли просто неразборчивый почерк, и я повернулась к наставнику лицом, невольно усмехнулась. Забавно мне смотреть, как он ведёт себя серьёзно, принимает решения расчётливо, перебирает в руках какие-то документы и делает галочки-пометки над буквами, под ними, на полях… и так до тех пор, пока не скомкает все труды, метнёт их в сторону, пнёт подальше. Я на него так загляделась, что в последний момент успела отскочить перед тем, как он чуть ли не ударил меня локтем по физиономии. Доктор снял очки, яростно фыркнул и уткнулся лицом в ладони, упершись локтями о колени. Находился док в таком положении, будто прямо сейчас сорвётся с места и разнесёт всё к чёртовой матери.       - Хороший сегодня был денёк, не так ли, мистер Хартманн? – с лёгкостью спросила я, опираясь щекой о кулак и рассматривая некоторые исписанные закорючками мятые листы.       Мы расположились на мягком бархатном диванчике, Александр немного касался своим плечом моего. Перед нами – низенький лакированный столик на толстых ножках, а на нём – многочисленные клочки, комки бумаги с пометками, письменные приборы и настольная лампа с абажуром тёмной окраски. Под ухом прозвучал глубокий нервный вздох, потом – нечёткий, краткий ответ с небольшой паузой посередине:       - Да, конечно.       Настенные часы отстукивали тянущиеся секунды, и звук тиканья отображался в моём сонном сознании томным эхом. Прямо под ухом противно жужжала настольная лампа и горела периодически мерцающим желтоватым светом: возможно, в самой лампочке что-то перегорело. Звук был настолько раздражающим, отчего могло показаться, будто начинаешь постепенно глохнуть. Молчание со стороны собеседника действовало мне на нервы, и я решила из груды бумажек достать свою ручку и толстую тетрадь с изрисованной обложкой и пожелтевшими страницами, на которых практически не было видно клеток и полей. Положив предмет для творчества на колени, я стала чиркать и экспериментировать с никчёмными рисунками-набросками. Раз двадцать проведя по одному месту, я попыталась образовать контур у незамысловатой фигуры и даже не заметила, как на этом месте от долгого трения шарика ручки начала образовываться дырка, и чернила «усовершенствованного пера» просачивались на следующую страницу. Глаза невольно слипались, обстановка вокруг виделась расплывчато, но голова на моих плечах, как-никак, пока что «варила» и не позволяла мне заснуть.       Я взглянула в сторону настенных часов, своим обликом напоминавшие старинные, а-ля «недалёкий привет из 90-ых годов прошлого века». Даже если освещению оставалось желать лучшего, на отстукивающем циферблате, если хорошо присмотреться, можно разглядеть время: сейчас где-то уже за час ночи.       Параллельно со мной Александр подумал о чём-то своём. Процесс мышления прошёл у него достаточно быстро, и в тот момент, как я стала разглядывать стену, он встал с диванчика, вытянувшись в полный рост, и протянул мне руку, обратившись в полуоборота:       - Пойдём, я кое-что тебе покажу. Ты это уже не раз видела, но сегодня оно будет выглядеть особенным.       Я бросила на него свой удивлённый взгляд. Что за обыкновенная, повседневная вещь может однажды стать чудесной? Вставать с нагретого своим задом места мне ничуть не хотелось, да и особого желания где-либо прогуливаться не было. Я уж хотела дать отказ и сослаться на боль в какой-либо области тела, однако добрый голос наставника, снова повторившего предложение, меня будто по голове стукнул, от чего негативные мысли раз – и исчезли. Эх, если бы я не посмотрела в его глаза, наполненные добродушием и милостью, мысли бы в кучу не смешались.       Я, не проронив ни звука и не отрывая взгляда от очей наставника, тянусь к его ладони своей; Александр крепко сжимает её, рывком срывает меня с дивана, тетрадь и ручка выпадают у меня из свободной руки, и на какое-то мгновение мы оказываемся друг напротив друга. За этот короткий промежуток времени я успеваю уставиться в его расширенные зрачки, почувствовать тёплый дрожащий выдох, коснувшийся моего лица. Собеседник, ничуть не растерявшись, совершенно спокойно улыбнулся и шёпотом произнёс:       - Давай, не тяни резину, пошли.       Я медленно, утвердительно кивнула. Доктор тут же от меня отлип и, не разнимая руки, повёл меня за собой, прочь из своего персонального кабинета.       Мы вместе спускались (точнее, бежали) по узкой лестнице, ведущей со второго этажа вниз; на большинстве ступенек я чуть не спотыкалась и падала, наступая себе же на ноги, но крепкая хватка партнёра помогала мне держать равновесие. Возмущение меня не покидало: «куда он несётся, и стоит ли оно того?», как вдруг мы спрыгнули с последней ступени и немного сбавили темп, перейдя на шаг. Всё это время кулак моего товарища был напряжён. Я не хотела идти позади и нагнала его, идя с ним уже на одном уровне. Он на меня даже не взглянул. «А ведь так и есть, - пронеслось у меня в мыслях, - Александр Хартманн – упёртый и настойчивый… хех, до тошноты».       Не успела я подумать про доктора, как мы оказались в одной из реабилитационных палат. Завёл он меня именно в ту, в которой мы впервые разговорились по душам, где я светлым безоблачным днём очнулась после сна, где он безо всякой корысти смеялся над глупостью моих неадекватных изречений…       Мы остановились. Александр – лицом к окну, а я не торопясь рассматривала помещение, вспоминая тот странный и в то же время забавный день.       Беззаботно попивая крепкий кофеёк и улыбаясь, Александр, удобно расположившийся на стуле с мягкой спинкой, аккуратно закинул ногу на ногу, держа в руке небольшую чашечку с напитком, пристально смотрел на меня и произнёс, казалось, безо всякой иронии:       - Должен признаться, Мишель, у Вас довольно хорошие формы тела.       «Что, простите?» - возник вопрос у меня в голове. Я после сна пока особо в чувство не пришла, а тут – бах, начинают разговаривать, используя заковыристые фразы. И пока в моём помутнённом сознании шёл заторможенный мыслительный, можно сказать, информационно-фильтровальный процесс, доктор ещё шире заулыбался. Догадка пришла так резко, точно по телу прошёлся слабый разряд тока, и от замечания Александра мне стало безумно неловко. Впервые в жизни я не знала, куда себя деть: он что, однажды приметил меня… без одежды?       - Постойте, - мне сразу стало дурно, толком не могла двух слов связать, - хотите сказать, Вы видели меня г-голой?! – После этой фразы у меня осталось неприятное «послевкусие»: подобное чувство возникает, когда кто-то затронул личное пространство, ввёл в ступор.       К моему лицу стремительно прилила кровь. Алые щёки на моей бледной мордашке довольно отчётливо выражались. В ответ собеседник лишь хитро засмеялся, затем глотнул ещё немного кофе.       Мне внезапно захотелось вспрыгнуть с кушетки и залепить ему хлёсткую пощёчину за излишнюю наглость, но после резкого пробуждения от глубокого сна меня пошатывало. Голова, находясь в вертикальном положении, начинала просто трещать по швам, и я вот-вот опять вырублюсь, а от яркого света, исходящего из окна, чёткая картинка перед глазами расплывалась; так и рухну камнем вниз. Поэтому мне было далеко не до прыжков, пришлось прилечь, опираясь локтём о накрытый лёгкой простынкой тонкий матрац и придерживая склонённую набок голову ладонью. По коже всё ещё бегали согревающие мурашки, что как-то помогало пребывать мне в сознании.       - Я врач, ничего страшного. И не такое видел, поверьте. – Спокойствие и нахальство в тоне его голоса постепенно сводило меня с ума. Кто его знает, что он скрывает? Уж больно безгрешным смотрится. Хотя по-своему он прав.       - Неужели, госпожа Сорроуфул, Вы подумали о чём-то неприличном? – спросил тот, вопросительно приподняв брови и переведя своё внимание на происходящее за окном; причём на этот раз на насмешке акцента сделано не было, милый оскал исчез с его вытянутого лица. Теперь, как мне казалось, он начнёт пытать меня, как надзиратель – заключённого. Я увожу свой взгляд от затылка Александра и сильнее краснею. Мой ответ оказался положительным. Он повернул голову в мою сторону и шумно вздохнул, как вдруг беззвучно, смущённо ухмыльнулся. Его задорность передалась и мне, и через пару минут я перестала на него дуться, улыбаясь вместе с ним. С этого момента он стал для меня хорошим другом.       После очередного мысленного транса я опять пришла в себя и обернулась туда же, куда глядел он. Окно в палате было ничуть не хуже панорамного, что придавало виду снаружи небывалую красоту. Восторженный возглас вырвался из уст:       - Никогда в жизни не видела ничего подобного!       Он бежал, чтобы показать мне звёздный небосклон. И он был прав: по сравнению со вчерашним, да и со всеми ночными пейзажами, что мне приходилось видеть, сегодня на тёмном небе звёзд было больше, чем обычно, и они, подобно резвой ребятне на детской площадке, разбежались кто куда. Луна, к романтическому сожалению, оказалась не идеально «полной», но, ясное дело, дополняла композицию и являлась её неотделимой частью. Мне почудилось, что сейчас настал сезон «падающих звёзд», и я на радостях уже подготовила желание, но идея о том, что сегодня лишь середина июля (а ведь этот сезон стартует под начало августа), отбила все мечты. Жаль, что распахнуть окно и высунуться на улицу нельзя.       При мысли, что мы рядом и находимся друг с другом, можно сказать, в абсолютно интимной обстановке, на меня нахлынула импульсивная волна тепла, окутала гладкой пеленой с ног до головы, пронзила каждую клетку организма. Вдруг я ощутила, как рука собеседника разжалась и плавно обхватила мой стан.       - Рад, что ты счастлива, - подал голос Александр, обратив на меня свой взгляд. – Расслабься, скинь со своих плеч трудности и печаль. Наслаждайся пейзажем, забудь обо всём. Побудь со мной.       Опять в душе проснулся этот дух привязанности, опять в его присутствии мне кажется, что воздух пропитан жаром, стремится ввести в расслабленное состояние, в гипноз мой мозг, соображающий с каждой минутой всё хуже и хуже.       На пару секунд наши взгляды встретились. Я растерянно всматриваюсь в его серо-карие глаза, кажется, замечаю все мелкие частички в светлой сетчатке, как вдруг я смятенно отвожу взор. Отчего – понять не могу. Александр, как ни в чём не бывало, рассмеялся.       - Что ты так волнуешься, милая? – заботливо спросил он, прикоснувшись к моему смущённому лицу и убирая за ухо невидимый локон волос. У меня возникает ощущение, будто что-то давит мне на поясницу. Я вспомнила, что док стоит со мной почти в обнимку, и, поймав себя на одной наивной мысли, без какого-либо душевного или физического напряжения, прильнула к груди любимого.       Я почувствовала, как он заключил меня в свои нежные, греющие объятия. Пробыли мы так всего пару минут, но каких! Когда наставник попытался отпустить меня, я наотрез отказалась отставать от него и игриво захихикала, пытаясь уткнуться носиком то в его щёку, то в его шею, что безусловно вызвало у нас обоих искренний, лёгкий смех. На щеках собеседника появился еле заметный багряный румянец, как и у меня. После такой небольшой моральной релаксации усталость и переживания как рукой сняло. Я вновь облокотилась головой о его грудь и услышала глубокий облегчённый вздох, а за ним – слегка усиленное сердцебиение. Мне захотелось представить, как наши сердца бьются в один ритм, дополняют себя как единое целое…       Как я и полагала, здравый рассудок у меня улетучился, а я сама витаю где-то в облаках.       Александр аккуратно провёл тыльной стороной ладони по овалу моего лица и кончиками пальцев коснулся шеи. По всему моему телу пробежалась приятная дрожь, в груди затрепетало подобно бабочке в неволе, а желание любить и слиться с партнёром усилилось. Соблазнительный шёпот прозвучал над моей головой:       - Знай, что твои чувства взаимны, дорогая.       После подобного объявления я, как кипятком ошпаренная, отлыниваю от объекта обожания, не убирая рук с его груди, и часто моргаю в недоумении. Неужели это то, о чём я подумала? Все эти ласки, искренние слова…       - Хочешь сказать, ты…       Я, пребывая в шоке, потеряла дар речи. И опять Александр, проведя ладонями по плечам, обнял меня за талию, что смутило меня ещё больше.       От сбившихся в голове мыслей меня пробуждает бесшумный вздох, находящийся к лицу максимально близко. И ещё раз мы встречаемся глазами, и ещё раз я отворачиваюсь, жалобно приподняв брови, вот-вот всплакну.       - Обещаю, больше никто не посмеет причинить тебе боль, - успокаивая меня, он начал бережно тереться своим носом о мой, - не нервничай, я же знаю, ты можешь. Просто пойми меня.       Я проглотила возникший в горле ком. Казалось, кроме моего наставника и его голоса ничего больше не существовало.       - Ты для меня – всё, - его учащённое дыхание, расслабляющие прикосновения к моему телу позволяли мне раскрепоститься, насладиться мгновениями, когда ничто не может помешать нам, - и я никому тебя не отдам, ты – моя, и только моя! – Последнюю фразу он прорычал, словно обезумевший. Я уже не сопротивлялась и была готова полностью ему отдаться.       Его крепкие руки сжались сильнее и прижали меня к его телу, к его лицу… Каждое соприкосновение губ, каждое энергичное движение языка заставляет встрепенуться всей сущностью, почувствовать, как бешено колотится сердце, совершать прерывистые глотки воздуха, будто его не хватает, почувствовать связь с партнёром…       - Я люблю тебя, Мишель. С самого начала, с первых минут совместной работы, с первых разговоров... люблю и хочу.       - Александр… - его имя – единственное, что могло сорваться с моих губ. Значит, моя влюблённость не была игрой «в одни ворота»? Я отдаю волю чувствам, мои кисти потянулись к его усталому, обеспокоенному лицу; веки глаз почти сомкнулись…       Я тихонько обхватываю Александра за шею, прикрываю глаза, и мы оказываемся в максимальной близости: телом к телу, душой к душе, лицом к лицу, сердцем к сердцу…       С каждым мгновением и новым пылким вздохом я понимаю, что тело постепенно перестаёт подчиняться командам мозга, и чувства берут над сознанием верх. Сейчас для меня существует единственная желаемая цель: быть с Александром вечно.