Моему брату 34.

Вы когда-нибудь задумывались об одиночестве? Не о том, когда ты предан всеми друзьями и девушкой, тебе некуда идти, и твой путь освещает лишь наполовину сломанный фонарь в конце улицы, который то и дело мигает, грозясь оставить тебя без этого света в конце туннеля. Я говорю о том одиночестве, когда ты приходишь домой, кладешь сумку на входе, снимаешь потрепанные кеды и чувствуешь, как твои ноги обдувает этот могильный воздух одиночества.

Меня зовут Дейв Страйдер, и мне недавно стукнуло 17. Возраст что надо, да и сам я не из какого-то пресного теста сделан: цыпочки так и стремятся попасть в поле зрения моих крутых и ироничных очков, а на их нюх можно положиться. Мне 17, моему брату 34, и он старше меня в два раза. Засранец все так же крут, несмотря на возраст. Хотя над его крутизной даже время не властно. Каждый свой день он начинает с настоящего холостяцкого завтрака, в виде яичницы и бекона. Яичница, конечно же, со скорлупой, ведь так ироничнее, а бекон лежит как раз между двумя веселыми глазками желтка. Это настолько толстая ирония, что ее можно заносить в Книгу рекордов Гиннеса, как самую старую и уже не смешную иронию, которая со времени становится еще ироничнее, в связи со своей не ироничностью. Каждый день Бро пропадает на работе, а мне остается лишь догадываться, как этот хитрожоп зарабатывает деньги, приходя домой в абсолютно целых джинсах. Они даже целее, чем в тот момент, когда он надевал на свои иронично побритые ноги. Это можно заметить с первого взгляда, если каждое утро провожать его на работу. Конечно, я не такой ребенок, который бы ждал ухода своего Бро, потом бы ждал его возращения. Что за черт? Мне 17, я могу хоть весь день тусоваться где-то, не задумываясь о даже его существовании, но предчувствуя пиздюли, которыми он меня щедро одарит за то, что я не ждал его у окна, как чертов Хатико. Хочешь, чтобы тебя ждали – жди себя сам, а мне это и за деньги не нужно. Каждую ночь Бро делает свои отвратительные куклы, которые после расставляет по всей квартире. Удивляюсь, как на нашей двери еще не весит ироничный кукольный висельник. Или на почтовом ящике. Да, почтальоны бы оценили эту херь, если бы еще иногда осмеливались подойти к этому ящику. Бро – великий затейник, но все это он делает для Великой Иронии, и не для кого больше. Думаю, если бы он завел себе любимую девушку, в постели он бы стонал не ее имя, как это делают романтичные сопляки, и не вызывал бы Бога, как это делают все другие, а стонал бы «Иро-о-ония». Во имя иронии, конечно. Со стороны может казаться, что я помешался на своем брате, что я люблю его сверх меры, но если бы вы меня видели, вы бы пожалели о своих мыслях. Точнее, если бы вы видели мои эмоции. Но вам бы понадобилась лупа таких охерительных размеров, которая смогла бы отражением солнечного луча спалить весь Техас дотла за пять минут. Так что извиняйте. Может, я и боготворю Бро, может даже, в тайне я ему и поклоняюсь, приношу цветы каждый день к его ногам, возношу мольбы за его здравие, может, иногда я гоняю лысого, думая о нем, во имя иронии, конечно же, может, устраивая реп-баттлы, я посвящаю каждую новую рифму только ему, но все это бред. На самом деле, я даже не был на его могиле. Вся правда в том, что мне 17, и я не видел своего Бро четыре ебанных года. Четыре гребанных года я, приходя домой, бросал сумку на пол, спотыкался о неубранную куклу – всегда одну и ту же, которую мне страшно убрать, дабы не вызвать его гнев, - матерился, проклиная Бро и его кукол, я оставался до глубокой ночи на крыше, ожидая, вдруг этот хитрожоп все же явится на очередной раунд, понимая, что нихера подобного. Он предал меня, и я знаю это. Каждый день я показываю язык в сотни камер, замаскированных по всему дом, иронично долго красуясь перед зеркалом в душе, прекрасно зная, что эти ебанные камеры уже давно отжили свое и больше не транслируют картинку на один из многочисленных компьютеров брата. Каждый гребанный день я сижу в своей комнате перед окном и жду, чтобы внизу промелькнула его серая идиотски ироничная кепка. Но нихуя, не промелькнет. Каждый день я пишу Джону о том, как болит моя задница из-за того, что этот хуев опекун ее надрал, но опять же нихуя. Никто не надирает мне зад с тех пор, как он умер. Никто не смеет. Меня зовут Дейв Страйдер, мне 17 лет. Моему брату 34, и он умер четыре года назад. Я знаю, мне следовало бы думать, что он покинул меня на своем ироничном Харлее, в компании со своими ироничными куклами, навстречу закату, как и поступает большинство ироничных парней, но это не так. Он умер вовсе не потому, что доехал до ебанного солнышка и обгорел там. Он умер, потому что он защищал меня. Мне 17 лет, и я до сих пор думаю, что я умер в свои 13.