***
Вэмми Хаус. Декабрь, тринадцатое, две тысячи третий год.
Крохотные пальцы с любовью прижимали к себе подушку, периодически дергаясь, а с губ слетали тихие вздохи, наполненные чем-то сладким; приятные сновидения редко напрашивались ко мне по ночам, и я была очень счастлива, когда им все же удавалось посетить меня. Легкий сквозняк, пробравшийся в комнату через невидимые щелки в двери, разгуливал по комнате, тем самым заставляя меня ежиться и прятаться под одеяло с головой. Всю ночь, как мне помнится, хоть и смутно, я провела за чтением книги, страницы которой давно забыли, что такое « новизна » ; это были желтые, дряхлые листки, с тусклыми буквами, которые украшали потрепанную и слегка шершавую поверхность. Но как же приятно было бегать глазами по строчкам, и, словно погружаясь в атмосферу всего происходящего в приведенной истории, попутно вдыхать аромат старой бумаги. И вот, спустя некоторое время, я вылезла из-под одеяла, поправляя распушившиеся в разные стороны непослушные пряди каштановых волос. Радость, что переполняла мое детское сердце, готова была поделиться кусочком себя с каждым человеком, которого только повстречает на своем пути. В подсознании играла какая-то переливающаяся в миллионы оттенков музыка, заставляющая меня невольно улыбаться; счастливая улыбка вырисовала на слегка румяных щеках крошечные ямочки, которым так умилился Роджер, когда я только-только переступила порог Вэмми Хауса. « « — Мало того одаренная, так еще и такая милая! Эту девочку ждет великое будущее, вот увидите! » Как же сильно ошибался этот старик, говоря подобные слова с широкой улыбкой на лице. И как же сильно ошибалась я, доверчиво кивая головой, поглядывая куда-то назад; дети интерната, которые наблюдали за проходящим приемом исподтишка... Их улыбки пробудили во мне надежду только на лучшее, а тепло, которое изливали те детские добродушные взгляды, грело мое маленькое тело; а еще грелась душа, которая, как я думала, не будет больше одинокой. « — Новенькая? Пф, что за замухрышка?.. » И этот голос, принадлежавший тому единственному, чьи губы не дрогнули, не растянулись в улыбке при виде маленькой меня, парализовал мой разум еще в самый первый день. Глупый Роджер, который заставил слезы счастья покатиться по моим бархатистым щекам в тот злосчастный день — день первой встречи с Вэмми, и с теми, кто считал стены приюта самыми родными и дорогими на Земле. И что осталось у меня после всего, что я пережила с ребятами? Горьковатый привкус, от которого Сердце разражается громким кашлем, раздирая свою тонкую оболочку в негодные лохмотья? Что?.. » Слабое зимнее солнце как-то, но все же грело холодные стены интерната, внутри которого царили уют и беспрерывная возня маленьких детей, чьи разговоры излучали лишь добро и чистоту. Я торопливо надела тапочки на ноги, и, лениво потянувшись, покинула пустовавшую комнатку; кажется, я проснулась позже всех, хотя... Меня считали жаворонком. Да, и к тому же... У меня не было соседей по комнате. Пол все так же приятно поскрипывал подо мной, и я, делая все новые и новые шаги по старым доскам, улыбалась про себя грядущему, яркому дню. — Эй, замухрышка. От одной этой фразы какая-то неуловимая детская радость заставляла каждую клеточку организма переполняться счастливыми эмоциями. От одного взгляда Его пронзительных голубых глаз мне хотелось улыбаться до самых ушей, не переставая глядеть в эти бездонные очи, в которых одновременно читались и строгость, и доброта. — Доброе утро, Мэлло... — Не будь занудой! — крикнул мне мальчик, разворачивая обертку от шоколадной плитки. — У меня ведь сегодня день рождения! Истинному наследнику L теперь одиннадцать! Нужно радоваться! Чувство... Словно бабочки описывали внутри тебя миллионы кругов, торопливо помахивая миниатюрными крылышками, украшенными неописуемой красоты эстампами. На моих губах заплясала ласковая улыбка, такая по-детски невинная, в которой читались и радость, и счастье, и много-много других окрыляющих душу чувств. — Тогда... У меня есть еще одна шоколадка! — с гордостью заявила я, рассматривая Мэлло, чьи волосы плавно развевались под влиянием шаловливого ветерка, который проник в помещение через открытое неподалеку окошко. Немного помедлив, синеокий перевел на меня слегка растерянный взор, отрываясь от подтаявшего в фольге шоколада. — Спасибо... — А? Его голос прозвучал расстроенно, как мне показалось, и, отпрянув от стены, к которой он прислонился, Мэлло медленным шагом подошел ко мне и оглядел с ног до головы. — Ты слишком добрая. И слишком ранимая, — бросил он отрешенно, потрепав меня за волосы широкой ладонью. — Если не изменишься, то в будущем будешь сильно страдать, и... Он резко оборвал свою речь, сжав губы, а пальцы, что так нежно были запущены мне в волосы, отстранились далеко-далеко — настолько, что стало обидно наблюдать за тем, как в его руке вновь засветилась шоколадная плитка. Но почему стало так холодно, когда чья-то чужая рука всего лишь отдалилась от твоих пушистых волос, переставая спутывать каждую прядь друг с другом? — Мэлло?.. — Поговорим позже, малявка, — с одолжением выдохнул златовласый, слегка отталкивая меня от себя. — Полно важных дел на носу, так что у Великого Меня нет времени на возню с такими букашками. Иди в куклы поиграй. Пф. Вот и все, что он сказал мне; после этого его силуэт, облаченный во все черное, скрылся где-то вдалеке, за углом. В нашем общении часто происходили сбои, которые очень тревожили меня, особенно по ночам, когда я могла побыть наедине с собой и обдумать все свои действия, изречения, поступки. « Вдруг я обидела его чем-то? » — вертелось в моей голове, и, уткнувшись в подушку, я тихо хлюпала носом, пытаясь отогнать назойливые слезы, появление которых всегда сильно огорчало меня. Помню, тот день подходил к концу, а я так и не решилась подойти к Мэлло, спросить, в чем же провинилась и почему он так внезапно ушел... На душе, словно кошки скребли, а по сердцу проходилось множество колющих объектов, оставляющих за собой неприятную боль и такую глубокую, детскую горечь. Веки чуть ли не смыкались, и я с большим трудом пыталась не поддаться манящим объятиям Морфея, каждую минуту широко раскрывая рот и зевая. И тут, услышав скрип деревянной двери, я в страхе залезла под одеяло, дрожа, словно осиновый лист на ветру, который вот-вот сорвется жестоким ветром, чьи потоки унесут это хрупкое создание в забытье и закопают где-то в сырой почве. — Да не трясись ты так, — бархатные ноты, которые ласково окутали меня своим теплым звучанием, становились все громче и громче, как и шаги того, кому он принадлежал. « Он пришел?.. » — мелькнуло в голове, и я недоверчиво показала покрасневшие от слез глаза из-под одеяла, что немного озадачило Мэлло, мило улыбнувшегося мне. — Знаешь... Я сегодня был слишком груб, — все так же холодно произнес он, слегка улыбнувшись уголком губ; его почти что впалые щеки залились розоватым оттенком, что восхитило меня и заставило блеск пробудиться в глазах. — В качестве извинений... Протянув руку, он оставил на моей подушке нетронутую плитку молочного шоколада, и, неохотно разжав пальцы, убрал ладонь, которую я успела сцепить своими ручонками; с надеждой в глазах я воззрилась на этого русоволосого мальчика, во взгляде которого мелькнуло недоумение, а брови вопросительно взлетели вверх. — Не понял... — Погладь меня по голове, — трепещущим голосом попросила, крепче сжимая холодную ладошку, приложив ее к покрасневшей от неловкости щеке. — Мне... Мне так... Одиноко, Мэлло... В комнате воцарилось неловкое молчание, отчего сердце с болью сжалось, а в глазах блеснули очередные стеклянные капельки. Самодовольно хмыкнув, Михаэль опустился на корточки и охотно принялся трепать меня за волосы, широко улыбаясь и слегка показывая белоснежные, идеально ровные зубы. И на душе стало как-то легко — казалось, что в жизни больше ничего и не понадобится. Лишь бы один человек всегда вот так вот заботливо относился к твоим невзрачным и смешным просьбам. — Завтра я познакомлю тебя со своим лучшим другом, — ухмыльнулся голубоглазый, приподнимаясь на ноги. — Он дружелюбный, так что вы быстро найдете общий язык. А теперь... Он погасил фонарь, что одиноко стоял на небольшом столике и грустно освещал комнатку, где имелась парочка двухъярусных кроватей, но обе пустовали — видимо, никто не хотел жить вместе со мной... — Я могу остаться сегодня с тобой, — улыбнулся Мэлло, и, не дожидаясь ответа, залез наверх, сразу же нагнувшись ко мне. — Ты мне уже, как сестренка. А видеть сестру, страдающей от одиночества, мне не хочется. На этой ноте он набросил на себя одеяльце, и, гулко вздохнув, сразу же уснул; периодически мальчик тихо посапывал и бормотал что-то невнятное себе под нос. Но этот приглушенный хрип явно нарушал тишину из-за каких-то сладких сновидений, которые так бережно охраняли крепкий сон златовласого. « Как сестренка... », — обронив крохотную слезинку, я с облегчением сомкнула веки, мечтая увидеть во сне нечто прекрасное, что сделало бы мой следующий день таким же незабываемым, как и этот.