if you want

Дверь тихо отворилась, и она вошла. Тихо и легко, будто влетела, порхнула из коридора в комнату и ахнула. За свою не столь уж длительную жизнь она видела многое, но такого жуткого беспорядка ещё ей не приходилось видать. По большей мере хаос составляли разбросанные повсюду листы и обрывки с самыми разными эскизами. Китнисс так часто видела готовые работы Цинны, но никогда даже не задумывалась о том, как они создавались, не имела ни малейшего понятия, что при этом можно устроить такой бедлам. Девушка покачала головой и медленно прошлась по комнате, осторожно обходя листы с эскизами и рисунками. Большинство из них составляли рисунки девушек в платьях, костюмах, необычных фантазийных одеждах. Многие девушки смутно напоминали саму Китнисс, другие были её копией и лишь единицы разительно от неё отличались. Среди бесчисленных рисунков затерялось несколько изображений мужчин в строгих, но изысканных фраках, костюмах-тройках и всевозможных вариациях пиджаков, галстуков, штанов… Китнисс подбирала некоторые работы, наугад, рассматривала их внимательно и бережно возвращала на место. Казалось, нарушать этот творческий беспорядок – грех. Гостья восторгалась работами мастера, каждой линией, каждым штрихом, её восхищала даже самая простая работа, самый неудачный эскиз. «Как же ему удается создавать из ничего это великолепие? – думала Эвердин, глядя на очередную работу. – Откуда он знает, куда повести линию, чтобы она смотрелась так изящно, правильно, идеально.» Не скоро она пришла в себя и, все ещё осматриваясь по сторонам и цепляясь взглядом за очередные рисунки, тихо позвала творца этого великолепия: – Цинна! Это я, Китнисс… Но ответом была только тишина. Девушка тихо вздохнула и пошла в соседнюю комнату, все так же бережно переступая через листы с рисунками. Следующее помещение впечатлило ещё больше. Эскизы и рисунки тут располагались не на полу, а были приколоты к стене. Некоторые из них были аккуратно разорваны по линиям груди, талии или бедер и приклеены к другим эскизам при помощи скотча. Поверх этаких незатейливых «коллажей» красным цветом Цинна вносил поправки. Такие химерные, составленные из нескольких старых эскизы производили весьма странное впечатление на Китнисс. Она то присматривалась, уткнувшись носом в рисунки, то отступала на пару шагов назад и разглядывала их издалека, но никак не могла понять, как из таких сочетаний может получиться что-то путное. На некоторых таких вот составленных эскизах имелись записи. Почерк Цинны был витиеватым, красивым, ровным, но совершенно неразборчивым. Бросив попытки понять как почерк, так и идеи стилиста, Китнисс вышла из комнаты проследовала в следующую. Она не сразу заметила среди рулонов тканей, коробок и очередных эскизов долговязое тело Цинны. Он лежал прямо в обуви на небольшом диване, уткнувшись носом в подушку. Обычно находившиеся в идеальном беспорядке каштановые волосы сейчас были просто взъерошены, белая рубашка с закатанными рукавами была слегка помята, за ухом у него все ещё торчал красного цвета карандаш. Китнисс представила, как стилист носился по всей квартире, трудился, перебирал старые эскизы, работал над ними, умаялся, устал до невозможности, присел на минутку на диван и сам не заметил, как отключился. Она улыбнулась этим мыслям и прошла вглубь комнаты, тихо присела на край дивана и коснулась плеча Цинны. Он вздрогнул от прикосновения, резко оторвал голову от подушки и взволновано, но сонно глянул на Китнисс. Солнце, заглядывающее через окно, блеснуло на привычной золотой подводке, а Цинна щурил глаза и хмурил брови в попытках спастись от безжалостного яркого света. – Хей? Ты как? – тихо спросила Китнисс, не зная с чего начать разговор. – Прости, я совсем забыл о том, что ты должна была прийти сегодня. Цинна сел рядом с ней и виновато опустил голову. Он все ещё не мог отойти ото сна. Мужчина никак не мог вспомнить, что ему снилось, хотя образы навязчиво вертелись на краю сознания, дразнили, и ему казалось, что вот-вот, он вспомнит, но все без толку. Он только помнил, что сон был жуткий и прекрасный одновременно, он только помнил мысль, возникшую как только он проснулся и увидел Китнисс: «Боже, ты рядом!» – Не извиняйся, ты был занят делом. – Делом… – эхом повторил Цинна. Оба замолчали, не зная, куда повести разговор. Цинна изо всех сил пытался вспомнить сон, а Китнисс украдкой разглядывала его профиль и думала о том, что она вовсе его не знает. Она не знает его фамилии и не знает кто его родители. Отчего-то ей стало казаться, что Цинна – это выдуманный ним псевдоним, под которым он прятался первое время от отца или матери. Скорее отца, конечно, но ведь кто знает. Отчего-то ей показалось, что он многое делал на зло родителям. Но он, возможно и не знает их, никогда не видел в своей жизни… Мысли плодились в голове с невероятной скоростью, и девушке вдруг стало противно от них. Изнемогая от жизненной необходимости говорить хоть о чем-то, она сказала первое, что пришло на ум: – Необычная у тебя тут… атмосфера. – Беспорядок… – задумчиво ответил Цинна. – Мне стыдно, я бы убрал, но забыл. – А мне нравится. – Льстишь! – Неет! Ни капли! – Китнисс рассмеялась и хлопнула ладошкой Цинну по колену. Мужчина в смущении ждал, пока она уберет руку, но девушка не спешила. Цинне пришлось аккуратно взять руку девушки и положить на её коленку, будто отказываясь от дорогого подарка, а сам отодвинулся на пару сантиметров в сторону. – Ты чего? – Эвердин все ещё смеялась, но действия Цинны её обидели, она не сумела это скрыть. – Ничего… – хмуро отрезал стилист, отодвигаясь ещё немного от девушки. – Это из-за Пита? – Нет, – отрезал Цинна. – Да! – Нет… Даже если и… что это меняет? – Все, Цинна, все, – Китнисс забросила одну ногу на диван, всем корпусом оборачиваясь к мужчине. – Потому что, что бы ты мне не говорил, всем плевать, будем ли мы вместе. Этот спектакль мы разыгрывали для Капитолия. Но меня заботит мнение только одного капитолийца. Так что забудь о Пите. – А ты сможешь? Цинна смотрел на Китнисс хмурясь, золотая подводка, блестя на солнце, передавала свой гневный блеск золотисто-карим глазам, он не отводил взгляда, казалось, даже не моргал. Смотрел прямо в её серые глубокие глаза. Ему так хотелось, чтобы она ответила положительно, но в тоже время ему было так страшно услышать её ответ. Он не знал, что ему делать с любым из возможных, он не знал, что ему делать с молчанием. А она молчала. Молчала в ответ, хмурилась, злилась из-за его сомнений. – Была бы я тут? – наконец ответила она. Её голос звучал жалобно, обиженно, устало, и почему-то его невозможно было поддавать сомнению. Цинна поднялся с дивана, она вскочила вслед за ним, готовая бросится в убеждения. Но ей не пришлось. Мужчина поднял с пола кипу эскизов и протянул их Эвердин. Чуть дрожа, она стала перебирать листы приятной, слегка шершавой бумаги. Все изображенные платья были ей знакомы. Это были её свадебные платья и некоторые их вариации. Она с недоумением глянула на Цинну. – Зачем ты мне… Но стилист в ответ лишь жестом попросил её продолжить листать. Опять нахмурив брови, Китнисс склонилась над эскизами и лишь добравшись до последнего рисунка, её лицо изменилось в изумлении. – Что это? Боже… Как красиво. Цинна, почему я этого раньше не видела? Китнисс держала в руках эскиз свадебного платья, которое давало фору любому другому из тех, что ей пришлось перемерить. Оно было длинным, пышным, легким, как облако. Множество складок выгодно оформляли точно переданную фигуру Китнисс. Фантазийной формы рукава добавляли образу сказочности, нереальности. Платье было восхитительным. И это удивляло девушку? Почему она так и не надела его? Почему Цинна не создал это платье? Почему оно осталось только на бумаге? – Все это – чепуха, – стилист взял известные Китнисс эскизы и просто отбросил в сторону будто ненужный мусор. – Бледные попытки отделаться от навязчивой идеи. От вот этой идеи, которую ты держишь в руках. Я видел тебя только в этом платье, я хотел, чтобы ты была в нем. – Но почему ты?.. Что остановило тебя? – Я видел тебя в нем, но не видел рядом с такой тобой Пита. Не мог представить, чтобы ты, вот в этом платье ты, стояла рядом с ним и на века связывала свою жизнь с тем, кого даже не любишь. Я видел такую тебя рядом с… Из-под дивана Цинна достал ещё один эскиз и дрожащей рукой протянул девушке. На нем был изображен мужчина. Китнисс сразу узнала в долговязой фигуре, правильных даже на эскизе чертах лица самого автора изображения, на нем был белый костюм, белая рубашка с воротником стойкой и черным пуговицами. Вокруг шеи повязан белый платок и складки его вторили складкам на платье предыдущего эскиза. Два образа идеально сочетались друг с другом, оба подходили исключительно тем, для кого они были задуманы. Теперь становилось понятно, теперь Китнисс все поняла. Она глянула на Цинну невыразимо грустным взглядом. – Ты прятал это? Все это время? – Прятал лучше, чем что-либо другое, – тихо ответил мужчина, потупив взгляд. Комната погрязла в тишине. Обоим не хватало слов. Они молчали, не двигались, могло показаться, даже не моргали. Каждый смотрел в свою сторону: Китнисс на эскизы, Цинна на свои руки. Они молчали минут десять, но им казалось, что прошли века, прежде чем Китнисс разбила тишину о свой голос: – И что мы теперь будем делать? – Не знаю, – ответил Цинна. – Но мне бы хотелось… – Цинна замолчал в нерешительности. – Мне тоже. Ты создашь их? – Если ты захочешь. Вместо ответа она активно закивала головой. Отчего-то им стало смешно. Внезапно, одновременно. Они смеялись громко, искренне, долго, пока не выбились из сил, пока измученные не улеглись рядом на диван, пока их губы не соприкоснулись в долгом, нежном, сладком и таком долгожданном поцелуе, пока не уснули в объятиях друг друга, чтобы проснуться вместе, чтобы просыпаться каждое утро рядом.