Влюбись в меня снова

      Солнце, что заставляет прикрывать глаза руками, медленно выглядывало из-за туч. Тепло и свет — вот, что принесло мне это утро. Я чувствую покой и защищенность, ведь ночь, что кажется ныне такой далекой, испугала меня. Первобытный страх одиночества, тоска по теплу и объятиям, что столь необходимы — все это сплелось тугим узлом и не желало отпускать. Но теперь, когда по кухне игриво скользят солнечные лучи, я лениво созерцаю вид обыденных вещей и с жадностью впитываю тепло. Легкий туман в голове после бессонной ночи приносит причудливые мысли. Кофе, такой теплый и сладкий, постепенно остывает, забытый на столе. А зря. Но мысли мои беспорядочно блуждают в далеком прошлом, где я была лишь несмышленым ребенком. Путаные воспоминания обрывались столь неожиданно, что трудно было понять, где вымысел, а что происходило взаправду. Лишь одно время не тронуло, не потрепало как все прочие, оставило все детали, каждую мелочь. Он появился внезапно, как дождь, вскоре, впрочем, исчез вместе с ним. А меня оставил в растерянности и ожидании новой встречи. И так прошел не один год, и даже не два. Надежда на эту встречу таилась и по сей день, глубоко внутри моего сердца. — Риин, — звонкий голос мамы раздался из спальни. Не знаю, как у нее получается быть такой бодрой с самого утра, не иначе, как волшебство. — Я уже встала и, да, я ложилась спать! — с улыбкой на устах прокричала я ей в ответ, маленькая ложь во имя её спокойствия. Маму всегда беспокоит, если вдруг я перестаю спать, как полагается нормальным людям. И я понимаю её беспокойство за единственное чадо — то есть, меня. Посему с недавнего времени я старалась обходить стороной тему сна, так как если она не поднимается, мне нет необходимости врать. — Чайник горячий, не желаешь ли кофе? — осведомилась я у мамы, которая улыбаясь вошла на кухню, больше напоминая существо из сказок, нежели обычного человека. Она любит кофе по утрам, да и не только в сие время суток. Работая врачом, она сильно утомляется. Такая работа требует многого: сил, энергии, внимания и времени. И она справляется. Я осторожно достала с полки чашку — в детстве она мне безумно нравилась, и я мечтала, что, когда подрасту, непременно обзаведусь точно такой же, но прошло всего несколько лет и чашка с милыми пингвинами перестала быть столь желанной, хоть и вызывала умиление. Мама же не признавала других. Либо она пьет из нее, либо вообще не пьет. Возможно, многие назовут это ребячеством, но мне нравилась эта её черта. Она иногда могла позволить себе быть капризной и немного ребенком.       Мы разговаривали о том, что снилось каждой из нас. Она пила свой горячий кофе на солнечной кухне и увлеченно рассказывала сказочный сон, что приснился ей ночью. Я же пила остывший и лишь внимательно её слушала, так как рассказать ей мне было нечего.       От расспросов меня спасло то, что её безжалостно подгоняло время. Ей нужно было уходить. Но я видела, как ей хотелось услышать мой рассказ, которого, впрочем, не было.